Как и почему испортились отношения человека с едой

На снимке 1940 г. человек запихивает в рот спагетти – столько, сколько не переварить. Он одет как мелкий служащий, у него обед, и он явно торопится вернуться к работе. Снимок черно-белый, но за спиной человека синий фон, сообщающий ситуации оттенок легкого безумия. Пока еще легкого. Если верить выставке «История еды в фотографии» в Amerika Haus C/O Berlin, собравшей снимки еды – от дагерротипов до дигитальных, – наши отношения с едой за последние 150 лет изрядно поменялись.

«Графин и фрукты» (1853–1860) классика и пионера фотографии Роджера Фентона еще наследуют живописной традиции, согласно которой яблоко отвечает за искушение, а персики – за плодородие. Но и отрывается от нее, закладывая иллюстративный канон всех будущих поваренных книг, включая нашу «Книгу о вкусной и здоровой пище», на выставке представленную, разумеется, разворотом с икрой. Подвергшиеся переработке продукты в таких книгах уже неопознаваемы, а выложенные из них композиции – не столько еда, сколько символы: жизнь удалась, если у вас на столе такое изобилие. Трапеза для глаз, создающая ощущение достатка и сытости, даже когда урчит в желудке, – популярный кулинарный идеологический аттракцион 1940–1950-х. Послевоенная фотография фиксирует, как разрушаются связи человека с едой вместе с меняющимся образом жизни. Пикник на берегу реки у французского классика Анри Картье-Брессона еще по-импрессионистски славит «простую жизнь». Очередь на пляже за фастфудом – сосисками с кетчупом – на снимке New Brighton (1983–1985) Мартина Парра к живописи отсылает только размерами полотна, смену же образа жизни и еды на отдыхе протоколирует как свершившийся факт. Вместо трапезы на природе перед нами конвейер по производству калорий и обслуживающие его потребители.

Мона Лиза из мармелада

«Не играй с едой», – говорят детям. Швейцарский дуэт, художники Петер Фишли и Дэвид Вайс, с ней именно что играют в своей знаменитой Wurstserie (1979), устраивая дефиле с нарядами для сосисок или распродажу «ковриков» из колбасной нарезки. Еда теряет статус – перестает быть «неприкосновенной». Более того, теперь она человеку не друг, а враг. От нее толстеют, болеют, в условиях массового хранения и употребления она меняет форму и содержание. Фотография отражает процесс консервации, тиражирования и обесценивания продуктов. От «Замороженной еды», шедевра Ирвина Пенна, «Банана» Энди Уорхола, одиноко гниющего на одном из полароидных снимков, и до написанного «в подражание Уорхолу» мармеладом и арахисовым маслом «Двойного портрета Моны Лизы» (1999, Vik Muniz) – это все один и тот же процесс отчуждения еды. В который дигитальная эпоха вносит свой вклад. Синтезированный реально-виртуальный «Ананас» (2011) специализирующегося на образах еды из соцсетей и инстаграма фотографа Даниэля Гордона можно считать приветом застигнутым в момент их «умерщвления» продуктам Уорхола и Пенна.

Цена вопроса: мы то, что мы едим?

Художницы Сидни Шерман и Кэроли Шнееманн оставили в истории фотографии самые неаппетитные образы «мертвой еды». У Шерман апокалиптическая помойка с остатками трапезы символизирует женское тело. Посыл «Мы то, что мы едим» есть уже в классике 1960-х, знаменитом перформансе Шнееманн «Мясная вечеринка», видео которого транслируется на выставке как вклад не столько в фотографию, сколько вообще в историю вопроса. Вопрос цены искусства ставится впервые и в лоб в акции с официанткой, предлагающей перформерам ощипанных кур и дохлую рыбу – «мертвую еду», с которой они играют, флиртуют и которую так и сяк приспосабливают к собственным полуголым телам, «наращивая» их. У искусства, как и у еды, обнаруживаются состав и влияющие на него условия производства. Представитель такого биоискусства – художник JR, в 2017 г. сделавший фото массового пикника, который объединил людей на границе между Мексикой и США. Это самый обнадеживающий фотодокумент выставки.

До 7 сентября

Берлин