На Берлинском кинофестивале блеснула «Золотая перчатка» Фатиха Акина

Последний для директора Дитера Косслика Берлинале, вопреки оптимистичным прогнозам, рискует оказаться самым неудачным. Красивого финала не случилось. Папарацци некого фотографировать на красной дорожке, на фестиваль прибыло буквально полторы голливудских звезды (Кристиан Бэйл, представивший номинированный на «Оскара» байопик Дика Чейни «Власть», и запомнившийся по прошлогоднему хиту «Три билборда на границе Эббинга, Миссури» Калеб Лэндри Джонс, сыгравший в «Доброте незнакомцев» Лоне Шерфиг).

Критикам остается разве что зубоскалить над картинами вроде «Мистера Джонса» Агнешки Холланд про посещение британским журналистом Украины во время голодомора. Холланд самым неловким образом обыгрывает актуальную политическую повестку. В «Мистере Джонсе» собраны все мыслимые и немыслимые клише о России (водка, снег, «эх, дубинушка, ухнем» и прочее «гей, славяне»). Разочарованием стала и странная история с новым фильмом Чжана Имоу «Одна секунда». Официально картину сняли с конкурса по техническим причинам, но в кулуарах рассказывают, будто посвященную культурной революции ленту не пропустила китайская цензура.

Пока самое яркое впечатление 69-го Берлинале – «Золотая перчатка» Фатиха Акина, экранизация одноименного бестселлера Хайнца Штрунка о гамбургском серийном маньяке Фрице Хонке, орудовавшем в злачном районе Ст. Паули в 1970-е гг. Его жертвами становились женщины, в основном немолодые проститутки. Потомственный эмигрант Акин неожиданно снял фильм, который условно можно отнести к жанру heimat (кино о родине). С одной очень важной поправкой: режиссер признается в любви к немецкой низовой бытовой культуре – шнапсу, шлягерам Роя Блэка, мебели Formica и прочему обывательскому кичу, которого принято стыдиться. В кадре у Акина сплошь отбросы общества, пьяницы и подонки. Однако автор не спешит делать страноведческие выводы и объяснять деградацию героев национальным проклятьем. Маньяк Хонка – ошибка природы, а не социальная закономерность.

На ура публика приняла и феминистский фильм «Бог существует, и его имя – Петруния» македонского режиссера Теоны Стругар. Главная героиня с именем древнеримской мученицы Петрунии – великовозрастная безработная и незамужняя девица, проживающая с родителями. С утра до вечера Петрунию третирует мать, на очередном собеседовании ее домогается потенциальный начальник, в провинциальном городишке Штип заняться нечем и надеяться не на что. От отчаяния Петруния совершает необъяснимый поступок – во время традиционного религиозного шествия, заканчивающегося всеобщей ловлей чудотворного креста в ледяной воде, она прыгает в реку и первой находит распятие. Действия героини расценивают как оскорбление чувств верующих. Стыдят, поучают, угрожают. Но Петруния переубеждает патриархальное окружение. Я – женщина, а не идиотка, говорит она главе местной полиции в финале.

Примерно об этом же показанный в программе «Панорама» документальный фильм «Что она сказала», оммаж Полин Кейл, пожалуй, самой влиятельной женщине в кинокритике ХХ столетия. История ее восхождения на вершины – к еженедельной рубрике в респектабельном журнале «Нью-Йоркер» – показана как изнуряющий бег по полосе препятствий, имя которой мужской шовинизм. «Что она сказала» – клуб обиженных джентльменов от Вуди Аллена до Ридли Скотта, от Клода Ланцмана до Дэвида Лина. Все они когда-то потерпели от безжалостного пера амазонки Кейл. Дэвид Лин, например, прочитав текст Кейл о «Лоуренсе Аравийском», не снимал почти семь лет. А Ридли Скотту некоторые пассажи из рецензии Кейл на «Бегущего по лезвию» до сих пор снятся в кошмарах. Закадровый текст в фильме читает Сара Джессика Паркер, безуспешно пытаясь смягчить инквизиторский тон Кейл. Удивительное впечатление оставляют ремарки Кейл о таких вроде бы единогласно признанных шедеврами лентах, как «Хиросима, моя любовь» Алана Рене или «Шоа» Ланцмана: никакого пиетета ни к затронутой теме, ни к автору. Сегодня в журналистском сообществе никто не отваживается говорить об искусстве прямо, оценивать кинотекст, а не оправдывать огрехи профессии контекстом. Сегодня социальная среда, к которой принадлежит режиссер, или трагическая тема, затронутая в произведении, считаются важнее собственно кино. Берлинале тому пример, весьма огорчительный.

Берлин