Непростой советский человек

Для людей моего поколения, пошедших в школу в середине 1970-х, у позднего Советского Союза было несколько, если можно так выразиться, главных звуковых символов. Шамкающий на трибуне очередного съезда или пленума генсек Леонид Ильич Брежнев. Нелепый студент кулинарного техникума в исполнении Геннадия Хазанова. Хулиганский «Арлекино» восходящей звезды Аллы Пугачевой. И, конечно, голос Иосифа Кобзона, звучавший из телевизоров и радиоприемников, кажется, даже чаще самого Брежнева.

Этот голос мог быть очень разным и идеально подходил как для партийно-официозного «И Ленин такой молодой», так и для лирико-патриотического «Я прошу, хоть ненадолго». Но настоящим лично мне всегда казался все-таки не тот Кобзон, под чей голос Штирлиц грезил о далекой Родине, а тот, который вместе с детским хором Гостелерадио восклицал «Ядерному взрыву – нет, нет, нет!» со сцены Кремлевского дворца съездов. Потому что «17 мгновений весны» с его слишком умными, а порой и обаятельными фашистами вообще был не очень типичным советским фильмом, и закадровый Кобзон в нем тоже был каким-то недостаточно советским.

Но и когда Советского Союза не стало, Кобзон продолжал оставаться его символом и именно в этом качестве, по-моему, нашел свою нишу теперь уже на российской эстраде. И даже террористы во главе с Мовсаром Бараевым, захватившие в октябре 2002 г. Театральный центр на Дубровке, называя Кобзона в числе людей, с которыми они готовы вести переговоры, тоже, скорее всего, имели в виду вовсе не депутата Госдумы от Агинского Бурятского округа, а известного советского певца, имеющего к тому же еще и звание заслуженного артиста Чечено-Ингушской АССР. И Кобзон к ним пошел и вывел из театра несколько человек.

Как политик в привычном смысле слова Кобзон действительно мало кем воспринимался, несмотря на многолетний депутатский опыт (впервые он стал народным депутатом СССР еще в 1989 г., а с 1997 г. регулярно избирался в Госдуму). Да, он тоже писал законы (один из самых известных – о борьбе с «фанерой», т. е. пением под фонограмму), ходил на пленарные заседания (голосуя в том числе за запрет на усыновление иностранцами российских сирот) и даже один созыв руководил комитетом по культуре. Но его депутатство было скорее общественной нагрузкой – примерно такой же, как делегирование в Верховный совет СССР известных ученых, писателей и артистов.

И даже сугубо политические проблемы у Кобзона возникали вовсе не из-за политики. В украинские черные списки его включили не за депутатскую деятельность (хотя он, конечно, голосовал за присоединение Крыма), а за концерты в родном Донбассе. И в воюющую Чечню и Сирию он летал не бороться за мирное урегулирование, а работать по своей первой специальности – точно так же, как в 1980-е в Афганистан и Чернобыль. И даже его проблемы с получением визы в США – в ней Кобзону начиная с 1995 г. неизменно отказывали из-за подозрений в «связях с российской мафией» – стали следствием не его политической позиции (хотя Америку он как настоящий советский человек не очень любил), а скорее неизбежных реалий «лихих 90-х», когда знакомство с «авторитетными бизнесменами» зачастую было для людей творчества полезнее связей с представителями власти.

И хотя в постсоветские реалии Кобзон вписался лучше многих своих коллег по советской эстраде (он занимался бизнесом, много гастролировал и, как и при Брежневе, регулярно выступал на официальных торжественных концертах), в истории он все равно останется как выдающийся советский певец. И уж точно не как «мелкий политический деятель эпохи Аллы Пугачевой».