В Копенгагене стала балетом «Пиковая дама»
Пушкина в ней больше, чем Чайковского
Двухъярусные нары в казарме, на которых спят русские офицеры, приветствие начальника лихим отданием чести «с пустой головой» – в новом балете англичанина Лайама Скарлетта «клюква» есть, куда же без нее. Но что гораздо важнее – есть собранная история (пусть и весьма условно русская) и набор отличных танцев.
Датский королевский балет, как и все большие классические компании в мире, занят постоянным поиском новых имен, новых хореографов, умеющих и желающих ставить спектакли на пуантах. Авторы современных опусов для босоногих танцовщиц рождаются каждый день, а вот человека, умеющего сочинить спектакль для классической труппы, найти адски сложно. Поэтому менеджеры театров ездят друг к другу на премьеры, и, как только появится кто-то умеющий разговаривать языком арабесков и фуэте, его тут же три дома на вечер зовут. 31-летний Лайам Скарлетт, пять лет назад оставивший карьеру танцовщика английского Королевского балета ради карьеры хореографа, уже поставил спектакли для двух главных английских трупп (Royal Ballet и English National), для New York City Ballet, театров в Осло, Майами и Сан-Франциско. Теперь пришел черед Копенгагена – и датской столице восходящая звезда английской хореографии (практически официальный титул Скарлетта) предложила постановку по повести Александра Сергеевича Пушкина.
В основе сюжета именно повесть, а не одноименная опера Чайковского. (Они, как мы помним, отличаются – и прежде всего финалом: у Пушкина Лиза вовсе не утопилась, а спокойно вышла замуж за «очень любезного молодого человека», а Германн, вместо того чтобы умереть, оказался в сумасшедшем доме.) Вероятно, именно поэтому композитор и дирижер Мартин Йейтс, которому было поручено создание партитуры для балета, собрал ее из множества произведений Чайковского, не довольствуясь мотивами только «Пиковой дамы». Он взял еще фрагменты из «Евгения Онегина» и «Орлеанской девы», «Опричника» и «Чародейки», добавил несколько мелких пьес – и создал довольно-таки размеренную партитуру. То есть вместо непрекращающейся бури надежд, отчаяния, сумасшествия в «Пиковой»-опере театр получил утихомиренную бытовую историю с редкими всплесками эмоций.
Видали они нас: как европейские хореографы превращали в балет русскую литературу
«Онегин», Штутгарт, 1965 (сейчас есть в репертуаре Большого театра)
Ольга Ларина сама шьет себе платье, святочное гадание происходит летом на лужайке, а крестьяне пляшут что-то среднее между сиртаки и «Хава нагила» (музыка собрана из произведений Чайковского, но ни одной ноты из «Евгения Онегина» там нет). Смешных нелепостей в спектакле Джона Крэнко не счесть, но и артисты, и публика обожают его из-за невероятно красивых дуэтов. Крэнко собирался поставить эту историю в Лондоне для Марго Фонтейн и Рудольфа Нуреева, но в конце концов премьера состоялась в Штутгарте и Татьяной стала легендарная балерина Марсия Хайде. Есть легенда, что в Онегине Крэнко видел себя – поскольку ему никто не мог отказать и он попытался придумать, что бы он почувствовал при отказе.
«Три сестры» («Зимние грезы»), английский Королевский балет, 1991
Британский классик Кеннет Макмиллан на закате жизни взял фортепианные произведения Чайковского и поставил одноактный спектакль по мотивам чеховской пьесы. В балете нет подробного пересказа событий, но есть точно переданные характеры героев и весьма изобретательная хореография. Когда спектакль в 2014 г. поставили в Перми, отечественная аудитория была слегка шокирована вольным обращением господ офицеров с горничной, но простила уже покойного автора за трогательные танцы сестер.
«Анна Каренина», копродукция Гамбургского балета и Большого театра, 2018
Совсем недавно вышедший в главном театре страны балет Джона Ноймайера, музыка которого собрана из произведений Чайковского, Шнитке и Кэта Стивенса, демонстративно пренебрегает точностью в обстоятельствах места и времени. Анна Каренина получает весть о ссоре в семье брата по мобильному телефону, помещик Левин одет как ковбой и разъезжает по полям на тракторе, а Вронский увлекается лакроссом вместо скачек. Между тем в воспроизведении толстовского сюжета Ноймайер точен, как никто: все взаимоотношения героев ровно таковы, как у Льва Николаевича, подробно показаны семьи счастливые и несчастливые.
Лайам Скарлетт рассказывает эту историю последовательно, без прыжков во времени. Сначала на сцене Париж, игра в карты, где спускает состояние молодая еще Графиня (Джейми Крэндалл) и где граф Сен-Жермен (Самуэль Риз) предлагает ей помощь в обмен на сердечную благосклонность. Здесь – зеленый стол, натурально изображаемая раздача колоды и светская толпа, в едином порыве то устремляющаяся к центру действия, то замирающая неподвижно. Отчетливые злоба и ехидство (по отношению к проигравшей), прописанные в пластике толпы, напоминают те спектакли Бориса Эйфмана, где «светская чернь» третирует главных героев. Затем сцена моментально меняется и мы попадаем в казарму полвека спустя, где бедный офицер Германн (Александр Бозинов) ходит с какой-то книжкой в руках, в то время как его товарищи радостно режутся в карты.
Перестроения офицеров – одна из лучших сцен в спектакле. Настоящий хореограф всегда использует в постановке лучшие умения труппы; Датский королевский балет может похвастаться безупречным мужским кордебалетом, артисты которого отлично умеют вращаться и слегка вспархивать над сценой. И вот этот эпизод, в котором товарищи Германна впервые явлены публике – со всей юношеской беззаботностью, с готовностью оторваться от земли на секунду (или, что случается с военными, навсегда), – свидетельствует о несомненной чуткости Скарлетта к труппе, в которую его пригласили на постановку. В этой сцене все рядом – и несомненное веселье, и ясная отвага, и тут же мальчишеская способность к довольно злой шутке, когда специально для Германна его коллеги разыгрывают парижскую историю Графини (один из парней отчетливо кривляется, изображая светскую красавицу).
«Пиковая дама» вообще превращена Скарлеттом в историю о мальчишестве и неспособности взрослеть. Лиза (роль которой досталась Александре Ло Сардо) в этом спектакле слегка отодвинута в сторону. Девушка для Германна лишь способ проникнуть в дом Графини; он одержим лишь картами, не любовью. Их дуэт вполне формален, зато дуэт Германна и Графини откровенен настолько, что из-за неловкости хочется отвести глаза. Никакой эротики, упаси бог: мальчишка ползает у ног старой дамы, теребит ее платье, хватает за руки – недолюбленный ребенок, требующий игрушку, которой у него никогда не было. Графиня в абсолютном смятении ровно потому, что она очень взрослый человек – а тут она сталкивается с младенцем в мужском теле. И неловкость, и раздражение, и жалость – но, конечно, когда Германн достает пистолет, и смертельный испуг; кончается сцена по Пушкину.
Оставленная Лиза находит утешение в давнем своем поклоннике; жизнь идет своим чередом; в последней сцене Германн долго и пугающе мрачно сходит с ума в одиночной палате. «Пиковая дама» Скарлетта запомнится искусными массовыми танцами и этим отчаянным пластическим воплем героя, которому так и не удастся вырасти.
Копенгаген