Актуальные переводные романы: о чем пока не пишут по-русски
«Люди среди деревьев» Ханьи Янагихары, «Продажная тварь» Пола Бейти, «Тит Беренику не любил» Натали Азуле
О «Людях среди деревьев» Ханьи Янагихары стоит знать, что это первый ее роман, опубликованный за три года до «Маленькой жизни», но первый здесь совсем не значит незрелый. Поражает как раз исключительная серьезность, с которой дебютантка берется за дело: Янагихара пишет так, как будто на дворе времена если не Достоевского, то как минимум Томаса Манна, а большой роман с идеей и сложно устроенной системой голосов по-прежнему самая подходящая форма, чтобы сказать о злободневном.
На кону все тот же достоевский вопрос об исключительной личности, которой позволено несколько больше, чем остальным. Главный герой, профессор Нортон Перина, обвинен в педофилии; с учетом научных заслуг наказание оказывается достаточно мягким, и два года вынужденного заточения Перина посвящает описанию собственной жизни.
Герой Янагихары – медик и антрополог, исследователь ритуалов малочисленного племени на одном из островов в Тихом океане. Оттуда, с Иву’иву, он и вывозит в Америку больше 40 своих приемных детей – практически все юное поколение племени. По иронии судьбы бунт против благодетеля объявляет любимая подопытная мышка, тот самый мальчик, к которому эмоционально глуховатый Перина привязался больше всего. Именно он, вполне освоившись в Америке и уяснив, как в этой цивилизованной стае ударить больнее, много лет спустя возбуждает против родителя дело о растлении. Само собой, даже после приговора Перина не сомневается, что это случайные помехи: идеально организованный эксперимент должен был пойти совсем иначе.
Что еще перевели
Пол Бейти
«Продажная тварь»
Роман букеровского лауреата Пола Бейти – вывернутые наизнанку «Люди среди деревьев». У Янагихары осчастливленные варвары так и не получают права заговорить на собственном языке, зато у Бейти черное население Америки – это язык и только язык. Так выглядит сегодняшнее рабство: тотальная зависимость от всех этих формул вроде «оскорбления чувств» и «продавшегося ниггера», всякую связь с действительностью они, понятно, давно потеряли, но существовать без них сознание черного все равно не может.
Юмор ситуации в том, что главного героя романа судят как раз за рабовладение. Нет, ничего особенного, просто в их квартале со словом «рабовладелец» сходят с ума, вешаются, смотрят кино и голосуют за Обаму. Воспитанным белым тоже приходится несладко – все время, скажем, нужно помнить, что в присутствии таких, как герой Бейти, не говорят о жареной курице и арбузах (если верить расовым стереотипам, то и другое – любимая еда афроамериканцев). Еще стоит помалкивать о джазе и Гекльберри Финне, о муке, яичнице, пляжном песке, белой краске и белой обивке в автобусе – кто знает, что в следующий раз может оскорбить черного истерика, так что потенциально любая тема делает тебя рабом языка и тянет если не в суд, так в ад. Об аде, впрочем, тоже лучше молчать – понятно, что он мог родиться только в белой голове, то же относится к театру и кино. Не говорить о кино героям всего труднее, как-никак дело происходит в Лос-Анджелесе и не замечать Голливуд рядом с Голливудом оказывается даже более изматывающим, чем игнорировать арбуз в огороде соседа. Белых можно научить политкорректности, но в сознании черных это ничего не изменит – прятаться за словами «рабовладение» и «оскорбление чувств» им по-прежнему слишком комфортно. Кто-то должен это сознание препарировать; то, как получилось у Пола Бейти и переводчицы Светланы Чулковой, вызывает восхищение. Кто бы так мог по-русски – разве что Пелевин, если бы был черным и жил в Америке.
Пол Бейти. Продажная тварь. Перевод Светланы Чулковой. М.: Эксмо, 2018, 320 с.
Натали Азуле
«Тит Беренику не любил»
Интересный поворот темы: роман Натали Азуле, собственно, о том, что означает жить западной культурой и зачем европейцу вся эта классика, перед которой положено благоговеть. В книге есть ответ поверхностный: брошенная любовником героиня выбирает трагедии Расина, самое неудобоваримое из школьной программы, чтобы чтением громоздких виршей заглушить боль. Конечно, это не более чем обманный ход, у современной француженки, выходящей от психоаналитика, с этими мятущимися Федрой, Андромахой, Береникой не больше общего, чем у страдалиц XVII в. с героинями античной сцены. Если начистоту, классика ни от чего не спасает и прекрасна сама по себе; глотающая Расина как антидепрессант героиня неожиданно обнаруживает, что устройство александрийского стиха, театральная механика и борьба короля с религиозной оппозицией занимают ее не меньше, чем дела любовные.
«Тит Беренику не любил» Натали Азуле не претендует на большую идею. Задача здесь скромнее, зато вернее наслаждение – следить, как сплавляются в единое целое любовный роман, высокая трагедия и биографическая хроника. Мы заняты собой и требуем от искусства, чтобы оно занималось нами, выясняло вместе с нами отношения с современностью и интересовалось нашими любовными драмами, но так, разумеется, было не всегда. У Азуле выходит так, что желающему вылечиться от любовного эгоизма стоит начать с эгоизма культурного – с того, чтобы признать за другой эпохой право быть не похожей на нас. Слова и периоды в ее романе притираются друг к другу, меняют тяжесть, усваивают новую гибкость, язык совершает громадную работу, чтобы у любовной драмы XXI в. появилась возможность выговориться не только детскими «любит – не любит». Хотя сказано вроде на века: Тит Беренику, Пирр Андромаху, Эней Дидону не любил.
Натали Азуле. Тит Беренику не любил. Перевод Натальи Мавлевич. СПб: Изд-во Ивана Лимбаха, 2017, 320 с.
Западная культура как настоящий растлитель племен, народностей и континентов, насильно втянутых в поле ее влияния, – после колониальной критики и моральной ревизии антропологии в этой теме как таковой нет ничего нового. Новое в том, что из этого можно сделать не только трактат, но и роман, и все непременно окажется сложнее, чем в трактате.
Янагихара остроумно выворачивает наизнанку один из стержневых сюжетов западной культуры – об одержимости бессмертием. Ее Фауст, ученый зануда Перина, действительно сумел отыскать вечную молодость. В ритуальных трапезах на Иву’иву поедают мясо черепахи, которая водится только здесь, содержащийся в этом мясе фермент в самом деле задерживает внешнее старение, зато провоцирует старческое слабоумие. Где вечная молодость, там, само собой, бесовство и гомункулы в пробирке – и вот уже новый Фауст оказывается заложником сил, которые сам вызвал к жизни.
Лучшее, что изобрела западная цивилизация наряду с наукой, – суд, пресса, университетская солидарность – все оборачивается не более чем ритуалом, и ничего, кажется, удивительного нет в том, что этот выхолощенный язык социальных обрядов без труда усваивают вывезенные в Америку островитяне. Здесь было бы проще свести дело к сатире, но нет – Янагихара настолько уверена в себе, что ни на йоту не отступает от взятого серьезного тона. Жаль, что о праве сильного на чужое тело и о границах этой власти с такой одержимостью давно не говорят в русском романе, только в русском фейсбуке.
Ханья Янагихара. Люди среди деревьев. Перевод Виктора Сонькина. М.: Corpus, 2018, 480 с.