В «Гоголь-центре» разыграли театр Маяковского
Спектаклем Филиппа Григорьяна «Маяковский. Трагедия» завершился поэтический цикл «Звезда»
Они убили Кенни! Спектакль Филиппа Григорьяна «Маяковский. Трагедия» начинается с того, что мальчик, одетый в такую же оранжевую аляску, как персонаж мультсериала «Южный парк», падает в одну из ям бесконечного московского благоустройства, огороженную характерной полосатой пленкой, пока папа-архитектор (Максим Виторган) ожесточенно спорит с подрядчиками. Бегут строители, врачи, милиция, на растянутом над сценой во всю ширину экране – крупный план окровавленного Кенни. К счастью, мальчик жив, это еще не трагедия, это пролог: «Крошка сын к отцу пришел и спросила кроха: «Что такое хорошо и что такое плохо?»
Актуальная реальность тлеет в спектакле постоянно, но ярко вспыхивает несколько раз – как в случае со строительной пленкой, которая, конечно же, то самое «полосатое лицо повешенной скуки» из текста Маяковского, словно бы заглянувшего на век вперед. Но самый емкий образ – огромные титры «Иммерсивный спортивно-симфонический перформанс «Рояль во льду», которые появляются под бравурные звуки Первого концерта для фортепиано с оркестром Чайковского (мгновенно маркирующего что-то неизбывно советское) и объединяют, кажется, всё, что вы можете увидеть сегодня на сцене, арене, в телевизоре и телефоне. Тут не без удивления замечаешь, что полузабытый язык соц-арта снова отлично подходит для описания российской действительности, которая все более успешно соревнуется с театром абсурда.
Спектакль «Маяковский. Трагедия»
В отличие от других спектаклей пятиконечного поэтического цикла «Звезда» «Маяковский» рассказывает не о поэте с его реальной судьбой. Филипп Григорьян вернул на сцену именно «Трагедию» – ранний (1913) футуристический текст Владимира Маяковского, в котором действуют сам поэт, человек без глаза и ноги, человек без головы, старик с сухими черными кошками, женщина со слезинкой, женщина со слезищей и еще несколько гротескных персонажей. Это раритет – сразу после написания «Трагедию» поставил сам автор в декорациях Павла Филонова и Иосифа Школьника, но в истории остался другой футуристический спектакль – «Победа над Солнцем» Матюшина – Малевича – Крученых, о котором слышали не только специалисты по русскому авангарду и к которому театр возвращался и в 1920-е, и в 1980–1990-е гг.
«Звезда»: весь цикл
Проект «Звезда» на сцене «Гоголь-центра» открыл спектакль Максима Диденко «Пастернак. Сестра моя – жизнь». Пастернаков было три – мальчик, мужчина и старик в одинаковых костюмах и с одинаковыми, несмотря на возраст, седыми волосами. Диденко в соавторстве с композитором Иваном Кушниром поставил мимодраму о поэте и власти. Антигероем спектакля был Сталин в кремовом френче. Решения о судьбе Пастернака принимались в ЦК КПСС. Хрущев, Брежнев, Суслов, Фурцева и другие функционеры лично знакомились с прошлым поэта и принимали решения относительно его судьбы. В первом же спектакле поэтической пенталогии «Звезда» режиссер сформулировал центральную мысль проекта – о том, как сильно переплелись в жизни искусство и политика. Хотя тогда, в 2016 г., художественный руководитель «Гоголь-центра» еще не сидел под домашним арестом без возможности ставить спектакли и снимать кино.
В спектакле рижского режиссера Владислава Наставшева «Кузмин. Форель разбивает лед» поэт тоже не один. Здесь есть Кузмин – немощный старик и Кузмин – щеголеватый молодой франт. «Маска это, череп, лицо ли – / Выражение скорбной боли», – рисует портрет Кузмина Ахматова в «Поэме без героя». Актер Один Байрон делает то же самое, практически не произнося ни слова, – роль построена на пластике (прыжки, заплетающиеся ноги, мелкие жесты).
Пластически сделан и спектакль Антона Адасинского «Мандельштам. Век-волкодав» о времени, которое по многим прошлось катком асфальтоукладчика. Ключевая роль здесь – Надежда Мандельштам (Чулпан Хаматова), которая сохраняла, записывала, разучивала с гостями стихи мужа – чтобы потом восстановить. Поэтому главные строки Мандельштама звучат в женском исполнении.
В моноспектакле Аллы Демидовой «Анна Ахматова. Поэма без героя» Кирилл Серебренников значится сорежиссером. Демидова давно выступает с вечерами поэзии Ахматовой, написала книгу «Ахматовские зеркала». Серебренников перенес концертное выступление в коробку театральной сцены. Демидова начинает не с поэм, а с рассказа о последнем пути Ахматовой. О смерти в Подмосковье, больнице Склифосовского, о том, как гроб в Петербурге никто не встретил, а на похоронах была всего пара человек. А дальше в сопровождении электроакустической арфы читает «Поэму без героя» и «Реквием».
Григорьян щедро показывает инструментарий современной режиссуры и признается, что в общем-то ради этого «Трагедию» и поставил: «У меня было желание подарить этому тексту те театральные возможности, которых у него не было в 1913 г., о которых Маяковский как театральный режиссер мог только мечтать. Это и новые технологии работы со звуком и видео, и прежде всего ансамбль профессиональных и синтетических актеров – уникальная труппа «Гоголь-центра», – говорит режиссер в программке.
Текст от такого подарка даже как-то скукоживается: для постановочного размаха Филиппа Григорьяна это слишком маленькая «Трагедия», приходится повторять ее дважды.
Пять лет «Гоголь-центра»
В феврале 2018 г. «Гоголь-центр» отмечает пятилетний юбилей. За время художественного руководства Кирилла Серебренникова небольшой театр на задах Курского вокзала превратился в одно из самых модных московских мест. Больше того, во многом именно Серебренников и «Гоголь-центр» кардинально изменили отношение к театру молодой публики, которая прежде считала этот вид искусства чем-то скучным и глубоко архаичным. Деятельность «Гоголь-центра» впечатляет даже в цифрах. За пять лет было выпущено 44 премьеры (включая свежий спектакль «Маяковский. Трагедия» Филиппа Григорьяна) – такой продуктивностью в российском театре может похвастаться разве что независимое сообщество Театра.doc. Зрители за это время успели купить более 300 000 билетов. Помимо спектаклей в театре прошли 232 образовательные лекции, в программе «Гоголь-кино» состоялось 25 мероприятий и показов, среди которых российские и московские премьеры, а в программе «Гоголь-музыка» – 50 концертов.
В первый, и лучший, раз «Трагедию» читает Никита Кукушкин. Он сидит на пустой сцене с почти неподвижным лицом, которое проецируется на экран-растяжку, где периодически закрывается нарисованными масками (Кукушкин смахивает их лаконичным жестом), а вокруг беснуется другая веселая анимация, буквально иллюстрируя образы «Трагедии»: скачущие трамваи, губы для огромных поцелуев, бочки злости и белые зубы разъяренных клавиш.
Затем то же самое разыгрывается по ролям в стилистике такого забубенного гиньоля, что чувствительные зрители начинают в ужасе бежать из зала. В роли поэта теперь Максим Виторган (если бритый налысо Кукушкин в чем-то схож с Маяковским лицом, то Виторган – ростом). На сцене – условный холл современной поликлиники: аппарат для выдачи талончиков, казенная женщина с халой, бочкообразный охранник и очередь, в которой жмутся старик Хоттабыч (с сухими черными кошками), Буратино и прочие пациенты (один, натурально, без головы). То есть снова получается почти буквальная иллюстрация, исполненная временами не без блеска – как, например, выход молодого человека в белом костюме, который декламирует Маяковского в манере эстрадного конферанса.
Сам поэт в такой суматохе слегка теряется. И чтобы напомнить о себе, расстреливает всех из пистолета. Но через пару минут персонажи уже снова так отчаянно куролесят, что возникшее в начале второго акта подозрение перерастает в уверенность: фразу о том, что трагедия повторяется как фарс, режиссер Филипп Григорьян инсценирует тоже совершенно буквально.