Робер Лепаж напомнил театральной Москве, за что она его полюбила

Однажды я забыл, как зовут Брюса Уиллиса (он тут совсем ни при чем, но было страшно). Зато помню номера своего телефона, паспорта, водительских прав, несколько пин-кодов и даже страховой номер индивидуального лицевого счета (СНИЛС). А Робер Лепаж признается, что никак не мог выучить поэму Мишель Лалонд Speak White (1968) к юбилейному вечеру. Но никогда не забудет цифру 887. Номер дома, в котором прошло его детство.

Спектакль «887» – истории о том, почему мы помним одно, забываем другое и как устроена память вообще, – начинается затактом: Лепаж выходит на сцену и просит зрителей не забыть выключить звук на мобильных телефонах. Кстати, своего номера он не помнит, а ведь в этой коробочке теперь вся его жизнь.

А что мы помним про самого Лепажа?

Московская публика познакомилась с канадским режиссером 10 лет назад и мгновенно его полюбила. Лепаж показал на Чеховском фестивале изобретательный, смешной и лиричный моноспектакль «Обратная сторона Луны», в котором крутил советскую кинохронику с Гагариным, Королевым, первым спутником, Белкой и Стрелкой, восхищался Циолковским и Алексеем Леоновым – первым человеком, вышедшим в открытый космос. А потом и сам выходил в космос, забираясь в стиральную машину, чей люк так похож на иллюминатор. Всех подробностей я не помню, но кое-что могу извлечь из внешнего носителя впечатлений – рецензии, написанной 6 июля 2007 г.

Принцип «Обратной стороны Луны», запомнил я тогда, – смешение масштабов: космическое напрямую соединяется с частным, интимным. В одном театральном образе, мгновенной метафоре уживаются воспоминания Лепажа о своей матери и мысль Циолковского о том, что Земля лишь колыбель человечества. Сюжет Лепажа: мама умерла, в колыбели неуютно и тесно, от космоса остался сквозняк.

Еще я добавил, что своих у нас опознают не по юмору и сантименту, а по вот этой специфической тоске, знакомой тем, кто пережил крушение утопий.

С тех пор мы видели разного Лепажа, но «887» напоминает прежде всего о первом – ошеломительном – знакомстве. Тогда Лепаж вспоминал о матери, теперь об отце – супергерое его детства, красавце, моряке, фронтовике, таксисте. А главный прием остался тем же: автор-персонаж рифмует личную и коллективную память, историю с большой и с маленькой буквы, маленького и взрослого себя. И наглядно показывает постоянное изменение этих масштабов – с помощью видео, кукол, театра теней и хитроумной коробки-трансформера, которая с каждым поворотом открывает новую комнату дома номер 887 – дворца воспоминаний, куда Лепаж мысленно складывает фрагменты поэмы, которую никак не может заучить.

Вот дом целиком: Лепаж знакомит нас с соседями, и в каждом окошке разыгрывается кукольный театр.

Поворот коробки – и мы уже на кухне в натуральную величину, где сегодняшний Лепаж принимает бывшего однокурсника (вообразим его по описанию), когда-то телезвезду, наркомана и алкоголика, списанного на радио, а теперь доживающего профессиональный век в радийном подвале, где загодя готовят некрологи знаменитостей (Лепаж, конечно, хочет услышать свой).

Вот поэтажный план того же дома 887. Нам предлагается представить его как правое и левое полушария мозга: в одном, отвечающем за эмоции, располагается квартира Лепажей, в другом, ответственном за логику, – квартира соседа-математика. На самом деле все смешано, объясняет Лепаж и показывает комическое перетекание бытового хаоса из одного многодетного семейства в другое.

Такая же неразбериха – в большой истории франкофонного Квебека, где сепаратисты 1960-х оказываются одновременно правы и неправы (этот парадокс возникает в разговоре маленького Лепажа с отцом).

Вот, кстати, знаменательный, долгожданный визит в Квебек Шарля де Голля. Лепаж показывает его как кукольный парад на столе, а самого президента Франции помещает у себя в нагрудном кармане, снимает на портативную камеру и транслирует на экран. И снова, как в перевернутом бинокле, мы можем увидеть в этих манифестациях национального самосознания себя – с другими парадами, но тем же энтузиазмом и теми же наклейками «Помним!» на бампере или заднем стекле.

Политика образует в голове такое же хаотическое смешение рационального и эмоционального, правого и левого, как в квартирах Лепажей и их соседей. А не отрефлексированная в коллективном сознании история грозит обернуться болезнью Альцгеймера, напоминает Лепаж и показывает ее наглядное выражение – сначала снимки распада нейронных связей в мозгу, а затем результаты «часового теста» своей страдавшей Альцгеймером бабушки – дикие рисунки часов с кривым циферблатом и громоздящимися в случайном порядке числами.

Лепаж не говорит абстрактно, даже когда обобщает. История – с большой ли, с маленькой буквы – всегда рассказывается от первого лица, через личный опыт. И когда наконец – с непривычной страстью – он читает поэму Мишель Лалонд Speak White, мы понимаем, почему ее было так трудно уложить в голове. Знаменитая поэма-манифест франкофонной Канады, ответ на презрительно-имперское «говори по-белому» (в смысле по-английски), сложна не прихотливым ритмом стиха, а пафосом, чуждым Лепажу, склонному обнаруживать диалектику во всем и постоянно переворачивать бинокль: большое – маленькое – снова большое.

На дом 887 опускается летняя ночь. В такие ночи мальчик Робер Лепаж спит на балконе. Сейчас он ждет, когда подъедет отцовское такси – игрушечная радиоуправляемая модель. Тогда кукольный Робер помашет отцу с балкона. Декорация поворачивается – и вот уже сам Лепаж в отцовской фуражке сидит за рулем. В детстве, говорит он в начале спектакля, квартира казалась ему огромной, но теперь он понимает, как там было тесно. А в программке поясняет: «Я хочу, чтобы зрители вошли в большую тему через маленькую дверь». И делает так, что зритель чувствует себя кэрролловской Алисой перед дверцей в чудесный сад. Чтобы войти туда, надо уменьшиться – до собственного детства, личной памяти, момента, когда ты сидишь у отца на руках, еще не зная, что живешь в большой истории.

У нашего дома был тоже трехзначный номер. 138 по проспекту Победы. Во время спектакля там прошел тихий парад воспоминаний. Когда в зале зажегся свет, Лепаж посмотрел на публику и увидел город. Где каждый зритель был дома, стоял у окна и махал кому-то рукой – прощаясь, встречая.-

7 июля на сцене Театра наций