Дмитрий Черняков поставил в Опере Бастилии «Снегурочку» Римского-Корсакова

Размышляя о природе детского в этом произведении (как в поведении самой Снегурочки, так и в традиционной трактовке оперы Римского-Корсакова по сказке Островского и ее места в нашем музыкальном образовании), Черняков разместил хор птиц из пролога на школьном утреннике, где Весна-Красна – трепетная учительница музыки, Мороз холодит взглядом сурового завуча, а малышня в костюмах самых разных птиц выполняет дорогие советскому сердцу притопы и прихлопы.

Основное же действие происходит в трейлерном городке – коммуне хиппи-славянофилов, куда попадает девочка из музыкальной школы. Как и календарь древних славян, жизнь кемпинга имеет строго сезонный характер: лето сменяет весну, Масленица переходит в ночь Ивана Купалы. Идиллические берендеи, подсказывает программка, на самом деле сообщество реконструкторов, любителей славянских традиций. А их царь – тонкая артистическая натура, ценитель живописи и женской красоты. Современность сквозит в спектакле Чернякова очень деликатно: треники едва заметно выглядывают из-под «народных» рубах, а камуфляж то там, то тут накинут на расшитые сарафаны.

Неоархаика с привкусом нью-эйдж очень убедительна в устах добрых молодцев и румяных девиц. «Русский дух» особенно скрупулезно воспроизводят иностранные исполнители. Разухабистость жестов немецкого артиста Томаса Йоханнеса Майера в роли Мизгиря вполне можно назвать удалью молодецкой. А то, как откидывает волосы и ставит руки в боки австрийская сопрано Мартина Серафин в роли Купавы, должно, наверное, описываться как «широта души».

Партию Снегурочки поет восходящая российская оперная звезда Аида Гарифуллина. Брючную партию сладкоголосого Леля, которая обычно достается женщинам, исполнил настоящий контратенор Юрий Миненко, многие помнят его по роли Ратмира в «Руслане и Людмиле». Его персонаж в «Снегурочке» – длинноволосый гуру в майке-алкоголичке, любимец женской части кемпинга. Словно Helter Skelter в голове Чарльза Мэнсона, нездешним голосом звенели куплеты его песен «Земляничка-ягодка» или «Туча со громом сговаривалась» (в текстах которых обозначена опасность для молодой девушки – потеряться в лесу, «без пригреву вызябнуть»).

Оркестр азартно вел главный дирижер Михайловского театра Михаил Татарников – и богатая на фольклорный материал партитура вызвала ожидаемый энтузиазм. Каждый номер с народными песнями был встречен оживлением в зале. Вписанные в музыкальный текст ритуалы – выкуп невесты, проводы Масленицы, игрища в Ярилин день на мотив «А мы просо сеяли» или «Купался бобёр» в спектакле дополняют битвы мешками, замысловатые хороводы и прочие скоморошьи пляски.

Странная смерть Снегурочки, которая тает в опере буквально на пустом месте, воспринимается, по замечанию музыковеда Андре Лиске, как весенняя жертва – в контексте, заданном на парижской сцене учеником Римского-Корсакова Игорем Стравинским.

Не только Снегурочка, но и все ее родственники – Весна, Мороз и Леший (по-французски «Лесной дух») – чужие в этом заповеднике евразийства. Только в спектакле они не волшебные духи, как в оригинальном либретто, а обычные рациональные люди, которых можно понять умом и измерить аршином.

Тревожное ощущение, вызванное камуфляжем и трениками, нарастает в финале, когда берендеи буквально отплясывают над растаявшим телом Снегурочки, чтобы умилостивить бога-солнце. Особенно беспокоит то, как они вскидывают руку в хвалебном приветствии своему богу и зажигают в небе пылающую свастику-коловрат.

Париж