На фестивале «Точка доступа» дали высказаться бездомным

Традиционное предубеждение РПЦ против лицедейства во всех его проявлениях не помешало добиться относительно легкого согласия на показ «Неприкасаемых» внутри церковной ограды. Рассказывают, что настоятель Феодоровского собора протоиерей Александр Сорокин, узнав о намерениях режиссера Михаила Патласова, воскликнул: «Так это же не театр!»

По-своему он прав. Если сравнить «Неприкасаемых», например, со спектаклем Патласова «Антитела» (разыгранная актерами «Балтийского дома» история об убийстве питерского антифашиста Тимура Качаравы получила несколько лет назад «Золотую маску»), то здесь театральность выскоблена еще более жестко, еще более радикально. Во-первых, театр вернулся на площадь, на которой он когда-то и родился, а во-вторых, актеры, выйдя на «лобное место» посреди двора, окончательно перестали кого-либо изображать. Вот они, их герои – стоят рядом, рука об руку. Петр Семак, Ольга Белинская, Борис Павлович, Александр Ленин и прочие петербургские знаменитости присоединяются к беседе, лишь когда человек не может или не хочет обратиться к зрителю напрямую. Ну, например, в больницу попал, как случилось с одним из бродяг перед представлением в Феодоровском соборе. Или запил. Или просто стесняется – в таких случаях актер зачитывает исповедь бомжа, который стоит рядом и молча кивает.

Находятся и словоохотливые персонажи – как, например, Вячеслав Раснер, который недавно после многих лет бродяжничества начал водить по Петербургу экскурсии. Рацеи этого седобородого дедушки, ужасно довольного тем, что он нашел себе столько слушателей, актеру Борису Павловичу удалось прервать лишь после долгих деликатных уговоров. А как быть с дикими завываниями пожилого уличного гусляра, которые он по недоразумению счел песнями? Вот рассказал он историю своей жизни и запел. Как его остановить и передать слово другим бродягам? Когда имеешь дело с сырой, необработанной театральной фактурой, будь готов к любым неожиданностям.

Патласов сначала хотел назвать свой спектакль «На дне». Параллели между босяцкой Россией, первооткрывателем которой стал когда-то Максим Горький, и нынешней в спектакле действительно есть. Среди пришедших к зрителю бомжей, кажется, хоть сейчас кастинг для горьковской пьесы проводи. Вот агрессивный Васька Пепел, с которым бы не хотелось встретиться в темном переулке. Вот молодой Алешка (на эту роль подошел бы бывший детдомовец, а ныне бомж, рассказывающий о том, как его когда-то изнасиловал воспитатель-педофил). Вот благообразный Лука, пытающийся всех утешить, а вот Актер, трогательно влюбившийся в такую же, как он, бомжиху на встрече в обществе анонимных алкоголиков. В какой-то момент одного из бродяг даже попросят прочитать монолог «Человек – это звучит гордо», а где-то процитируют некрасовское «Вчерашний день, часу в шестом, зашел я на Сенную; там били женщину кнутом...».

Ясно, что корни своего свидетельского театра режиссер видит в той русской гуманистической традиции, которую мы все основательно подзабыли. Но ни Горький, ни Некрасов не звучат ни гордо, ни убедительно, когда выслушиваешь эти простые человеческие истории из уст самих героев. Этого выселили черные риэлторы, того родственники из дома выгнали, третьего соседи по коммуналке выжили, четвертый сам всю свою жизнь пропил. Главная эмоция, связанная со спектаклем «Неприкасаемые», – даже не сострадание, не благородное негодование, а растерянность. Растерянными кажутся зрители, стоящие у помоста, – вряд ли кто-то из них сталкивался с таким количеством исковерканных человеческих судеб. Растерянными кажутся бомжи, которым неожиданно подарили пятнадцать минут славы, но не квартиру, в которой они могли бы начать новую жизнь. И, конечно, растерянными кажутся актеры, которые выглядят здесь совершенно лишними.

Критик, собравшийся рецензировать «Неприкасаемых», должен чувствовать не меньшую растерянность, чем все участники. Дело в том, что театральность в «Неприкасаемых» кажется порой не менее фальшивой, чем вопли бомжа-гусляра. Сведя роль режиссера к минимуму, Патласов не удержался от того, чтобы хоть как-то организовать действие. Ну, например, вывести спектакль на финальную коду, когда люди с определенным и без определенного места жительства вместе слушают «Гимн великому городу» Глиэра. Этот пафос не работает. И мораль здесь никакую не выведешь.

Патласов сделал самую малость. Но и ее довольно. Он вывел на подмостки представителей касты «неприкасаемых» и заставил «нас» прикоснуться к «ним». Что ж, будем знакомы.

Санкт-Петербург