Французы побеждают англичан на Каннском кинофестивале

В последнее время каннский конкурс – это тусовка чемпионов, соревнующихся за призы, которые у них уже есть. Хотя иногда чемпионам лучше бы пропустить тот или иной турнир. Вот пальмоносец Кен Лоуч ездит в Канны всегда, вне зависимости от того, хорош его новый фильм или так себе. «Я, Даниэль Блейк» – история английского плотника сильно за пятьдесят и молодой матери-одиночки, объединенных общей долей в виде безработицы и противостоящих британской бирже труда – карательной бюрократической машине, равнодушной к человеку точно так же, как и какая-нибудь корпорация. Идея, как всегда у Лоуча, благородная, но предъявляется с прямотой и незатейливостью плаката. В эксплуатации левых взглядов Лоуча никогда не заподозришь, но его новейший гимн достоинству и честности «простого человека» как-то слишком простоват и сентиментален, чтобы с ним солидаризироваться.

Вот землячка Лоуча – модная британка Андреа Арнольд. Она тоже давний каннский резидент и обладатель местных регалий. Ее «Американский мед» – роуд-муви о девочке из техасской дыры: мама умерла от передозировки, работы и дела нет, юность вязнет в окружении «белого мусора» (white trash), как называют в США деклассированный социальный элемент. От этой жизни героиня бежит, примкнув к компании таких же тинейджеров, которые колесят в минивэне по Среднему Западу и пытаются впарить его жителям подписки на несуществующие журналы.

Это заявка на портрет поколения детей, способных посочувствовать лишь Дарту Вейдеру и не знающих ничего, кроме фастфуда, масскультуры и прочего «мусора». Не обремененных большой американской мечтой, от которой осталось лишь желание иметь хотя бы пару сотен баксов в неделю. Арнольд очень хочет втиснуться в эстетический ряд Хармони Корина и Ларри Кларка, самых точных и честных портретистов современных деток. Но в отличие от них она всего лишь стилизатор, сводящий подростковую анархию и чувственность к хипстерским картинкам в духе журнала Vice. Это даже и не кино, а преступно растянутый на три часа клип, чей видео- и музыкальный ряд прямиком взят из той же самой молодежной поп-культуры, уже давно огламурившей и трэш, и маргиналов разного типа и возраста.

Теперь о хорошем. Канны известны особой «французской квотой» – избытком в конкурсе французского кино, часто совершенно неликвидного. Пока же на него жаловаться не приходится. Самый неописуемый фильм конкурса – «Стой прямо» Алена Гироди, несколько лет назад прогремевшего в каннском «Особом взгляде» с драмой «Незнакомец у озера». То была история желания чуть ли не в духе «Истории глаза» Батая, отстраненный взгляд на смешение эротизма и абсурда, невинности и смертельного опыта, воли к полной свободе и невозможности ее обрести.

«Стой прямо» – масштабное развитие темы. Главный герой – молодой кинематографист и наверняка альтер-эго режиссера. Он никак не может написать заказанный ему сценарий, не имеет дома и денег, не приспособлен к жизни и скитается по дикой сельской местности, однажды находя приют в семье здоровенного неотесанного фермера и его дочери. С этой пастушкой у него начинается любовь, она рожает ему ребенка, а потом бросает обоих, уматывая куда-то поближе к цивилизации. Младенец остается наедине со своим отцом, который еще больше беззащитен перед гримасами жизни, смерти и любви, разрастающимися в фильме в геометрической прогрессии. В какой-то момент это безумие начинает балансировать на грани фола, но Гироди, как и его герою, удается устоять, не потеряв юмора, дистанции и, главное, предельной искренности, которая, как ничто другое, поражает в его условном фильме и примиряет с ним.

Возможно, он едва ли не единственный сегодня сюрреалист в классическом (французском) смысле слова, без дураков окликающий не только Батая, но и, скажем, Альфреда Жарри с его патафизикой, которая пародирует, выворачивает наизнанку, превращает в опилки корпус классических идей метафизики – и тем самым дарует им новую жизнь. Так же и здесь. Ужас перед другим и влечение к нему, полное непонимание себя и своей природы, заброшенность в бытие, оно же – ничто, тотальное одиночество, желание выйти за собственные границы или исчезнуть в дикой природе – все это оживает и удивительным образом шевелится на экране благодаря тому, что предстает в совершенно экстравагантном, как бы даже придурковатом свете, свойственном балагану или гиньолю.

Бруно Дюмон, самый известный и премированный французский метафизик, открытый Каннами еще в конце прошлого века, теперь тоже работает в сложнейшем вообще-то жанре бурлеска и гиньоля. Расширение оптики произошло у него два года назад, когда он неожиданно снял комедию «Малыш Кенкен». Новый фильм «В тихом омуте» – это уже масштабная феерия-буфф с персонажами и элементами в духе черной немой комической (не случайно действие происходит в 10-е гг. прошлого века). С экзальтированной Жюльет Бинош, замечательно хлопочущей лицом, но еще чаще получающей по нему.

О первых фильмах Дюмона критики писали, что это идеальное немое кино – в том смысле, что его сращенные с землей или словно выросшие из земли персонажи не имеют языка и за них говорит их тело, соматика, моторика, сама их самость. Никакой психологии, которая лишь обман зрения. Проникнуть в них и понять, что творится в их омуте, невозможно – как невозможно в принципе понять, что происходит в голове другого человека.

Эти классические дюмоновские дровосеки, жители непролазной сельской Франции, по которой бродит и герой Алена Гироди, никуда не делись. Только теперь Дюмон сталкивает их лоб в лоб – вплоть до кровавой бойни – с типичными французскими буржуа, у которых с культурой и языком вроде как все в порядке, но на самом деле – тоже никак.

Дюмон, конечно же, одинаково топит и мочит в этом омуте всех – и буржуа с их узколобостью и мещанской религиозностью, и их слуг, «простых добрых людей», от которых чего только не жди. Все они тут – бесславные ублюдки почти что в тарантиновском смысле слова, доказывающие, что между человечностью (так назывался самый известный фильм Дюмона) и человечиной расстояния нет.

Канны