В спектакле «Князь» Константин Богомолов скрестил Достоевского с Сорокиным

Один из любимых текстов Константина Богомолова – «Настя» Владимира Сорокина: режиссер не раз говорил, что мечтает поставить эту новеллу в театре или кино. Подражая классической русской литературе, Сорокин изображает дворянское гнездо, но в узнаваемый помещичий уклад добавляется пикантная традиция: детей, достигших совершеннолетия, жарят и едят. Работая над одним из лучших своих спектаклей «Мой папа – Агамемнон» в вильнюсском Малом театре, Богомолов, по его словам, анализировал миф об Ифигении с помощью сорокинской «Насти». Эту тему детоубийства, насилия над детьми напрямую продолжает «Князь» – новая постановка режиссера по мотивам «Идиота» Достоевского. Недаром Настастью Филипповну (Александра Виноградова), помолодевшую лет на 10–15, здесь чаще называют Настей.

Вопреки первоисточнику на именинах Настатьи Филипповны решается вопрос об опекунстве, а не о замужестве. Девочку, смешно коверкающую слова, окружают немолодые мужчины (большинство героев старше своих романных прототипов) с очевидно непристойными намерениями – впрочем, педофилия в их обществе не считается предосудительной. Князь Тьмышкин – так зовут героя, которого играет сам режиссер Богомолов, – не кто иной, как еще один Тоцкий, только предпочитающий маске джентльмена более выгодную личину святого, юродивого.

Будет точнее назвать «Князя» не спектаклем о педофилии, а спектаклем о насилии как таковом, причем насилии, упакованном в привлекательную обертку. Отсюда выраженный милитаризм в костюмах, обилие людей в нарядной форме: все главные герои-мужчины, за исключением самого князя Тьмышкина, – представители силовых структур. Рогожин (Александр Збруев) – генерал полиции, Епанчин (Иван Агапов) – генерал прокуратуры, Фердыщенко (Алексей Скуратов) – рядовой полицейский, специализирующийся на малолетних преступниках.

Погоны – не единственный узнаваемый образ, с помощью которого Богомолов показывает нам завуалированное зло. Как и в предыдущих работах режиссера, саундтрек к «Князю» собран из народных хитов, но на сей раз он тематический, с преобладанием детских песен. Богомолов знает свою потенциальную аудиторию. Работая в России, он не будет всерьез, с полной отдачей атаковать религиозные или патриотические чувства, потому что это временное, поверхностное, наносное. Он настойчиво бьет по настоящему больному месту – по ностальгии, по народной любви к доброму советскому кино, добрым советским мультфильмам, добрым советским песням. Этим объясняется его слава как «скандального» режиссера. В «Князе» знакомые с детства мелодии – из «Чебурашки», «Простоквашино» и т. д. – рифмуются с худшими проявлениями человеческой натуры, подобно тому, как оптимистическая советская поп-культура служила фасадом глубоко нездорового общества.

«Опыт прочтения романа Ф. М. Достоевского «Идиот» – такой осторожный подзаголовок дали спектаклю в театре. Вольность режиссера в обращении с материалом здесь действительно доходит до полного пересочинения истории. Режиссура Богомолова – это сочетание кропотливого интеллектуального труда с творческой свободой. Взять, к примеру, сцену, где хор одинаковых картонных Фердыщенко в голубой полицейской форме ритмично раскачивается под «Прекрасное далеко», исполняемую за каким-то чертом на латыни. Можем ли мы это как-то объяснить? Да легко, было бы желание. Латынь как бесполезную школьную дисциплину упоминает у Богомолова Ганя Иволгин (не тот Ганя, которого мы знаем из романа «Идиот», а его тезка, смертельно больной мальчик, чья сюжетная линия позаимствована режиссером из «Братьев Карамазовых»). Взрослые обучают живых детей мертвому языку и готовят почву для идеологической обработки (вы же не будете спорить, что песня «Прекрасное далеко» связана с советским культом будущего?). Дети в мире богомоловского «Князя» постоянно подвержены насилию в его разнообразнейших формах. Фердыщенко, по сюжету заведующий детской комнатой милиции, воплощает это насилие как представитель взрослой власти.

Даже в откровенно фарсовой сцене с милицейским хором без труда находится концептуальное нутро. Но о таких вещах я думаю постфактум. Сидя в зале, я был готов поклясться, что Богомолов сделал эту сцену по одной-единственной причине: захотел. А давайте у нас 10 картонных полицейских будут петь «Прекрасное далеко» на латыни? Почему бы и нет, давайте. Да, в его спектаклях за каждой мелочью стоит напряженная умственная работа. Но вот это первое впечатление, будто перед нами игра, дуракаваляние, хулиганство, – оно тоже дорогого стоит.