Фестиваль NET открылся бельгийско-немецким спектаклем «Земля»

Габриэла Карризо говорит, что артисты импровизировали на тему глубинных человеческих страхов: вот лес, вот смерть сыра земля. На сцену то и дело вытаскивают чучела животных: то девочка выбежит с безжизненным тельцем кошки в руках, то выйдет, вышагивая женскими ногами на каблуках, фигура с головой косули, упадет, умрет, отдаст голову, чтобы ею украсили стену с картинами, и человек с топором прочтет небольшую лекцию о том, как надо разделывать тушу. Так постепенно пространство спектакля заполняется смертью, она же культура. Опускаются черные стены, люди в черных костюмах едят на поминках, закапывают могилу, раскапывают могилу. Аннотация к спектаклю обещает «игру со зрительским восприятием», но ничего особенного с восприятием не происходит: перед нами все та же сцена, покрытая искусственным зеленым газоном, который, пожалуй, хочется потрогать. Все те же символы, метафоры, аллегории, упакованные в экспрессивный пластический сюжет с незатейливыми трюками, призванными уравновесить драматизм иронией. Установка на принципиальную расплывчатость, атмосферность, свободу интерпретации – на самом деле мнимую, ограниченную со всех сторон кладбищенской оградкой хорошего театрального вкуса.

Бельгийско-немецкая «Земля» населена великанами. На сцене растет трава, в ней копошатся люди, потом замечаешь игрушечные домики, рядом с которыми актеры кажутся гигантами. Постановка Габриэлы Карризо постоянно играет с изменением масштаба. Человек в ней то велик, то мал, но никогда не соразмерен природе. Нет, иногда: «Я знаю Пауля, – говорит один из персонажей. – Он очень красиво издает звук мычания коровы, оно исходит изнутри, из самой глубины. Это делает тебя счастливым. На мгновение».

И Пауль действительно очень красиво мычит.

Говорят в «Земле» совсем мало, сюжет выстраивается пластически, это физический театр: бельгийская компания Peeping Tom считается танцевальной, но тут скорее пантомима, исполненная драматическими актерами немецкого «Резиденцтеатра». Есть люди, которые работают на земле. Есть семья, очевидно, из города, приехавшая на пикник с детьми и радиоприемником, из которого звучит какое-то условное «русское радио» пополам с советскими песнями. Девочка убегает в лес (он, игрушечный, растет у нее под ногами), спрашивает дорогу, теряется, ее ищут, а она утонула: в зеленом холме открывается люк, в нем вода, туда снова и снова окунает голову безутешный отец. Или утонула не девочка, а уже взрослая девушка – тут опять двоение, игра с масштабом: была маленькая, стала большая. В соседнем холме роют могилу, разбрасывая настоящую землю. Играет нелепый оркестрик, гости в костюмах собираются на поминки, одна дама наступает каблуком мужчине на ботинок и не может уже отцепиться, так они и мыкаются по сцене, брыкаясь, роняя друг друга, а у «отца» мелко трясется голова, такое горе, такое горе. Приносят утонувшую. Юноша, вероятно жених, коснувшись ее, тоже начинает трястись – так действует прикосновение смерти.

Приятная, чистая вещь. Поэтому, словно оправдываясь, Пауль и рассказывает нам, как разделывать тушу: «<...> Следом начинаешь отделять грудину от спины <...> Разламываешь грудную клетку, отрезаешь позвоночник, потом – желудок и толстую кишку, сейчас начинается грязная работа». Но нет, не начинается. Запачкаться этой «Землей» невозможно.

Хотя нельзя не признать: звук мычания очень красивый. Остальное тоже. Наверняка это сделало кого-то из зрителей на мгновенье счастливым.