Хореограф Анна Тереза де Кеерсмакер изобрела жанр литературного танца

На Ruhrtriennale 2015 она представила проект «Песнь о любви и смерти корнета Кристофа Рильке»
В финале остаются только неподвижное тело и текст
В финале остаются только неподвижное тело и текст / Herman Sorgeloos

Раннее (в спектакле использована версия 1906 г.) произведение Райнера-Марии Рильке о юном корнете Кристофе Рильке солдаты Первой мировой носили у сердца. Как фотографию любимой. 26 коротких главок стали чем-то вроде романтического солдатского канона, предписывавшего, как жить и умирать благородному юноше, превращение которого из мальчика в мужчину, воина и героя, случилось слишком быстро – вторящий ритму бешеной скачки текст новеллы отражал этот ускоренный метаболизм обреченной на гибель молодости. Сочинение, не одному поколению (к «Корнету» пристрастились и солдаты Второй мировой) служившее анестезией, помогающей умирать легко и с любовью к матери, женщине и родине, сам Рильке позднее отверг как «безвкусицу».

Что именно этот литературный шлягер станет объектом исследования самого аскетичного и не падкого на «розы-грозы» хореографа contemporary dance, знаменитой бельгийки Анны Терезы де Кеерсмакер, предположить было трудно – хотя бы в контексте ее общения с текстами Хайнера Мюллера и Петера Хандтке. Но именно это сочинение она, как выяснилось, всегда мечтала прочесть со сцены.

Читают Рильке в танцперформансе де Кеерсмакер разными способами.

Минут десять молча, что называется, «про себя», пока текст, перелистывая страницу за страницей, показывают зрителям на двух экранах и на двух языках – английском и немецком. Это «немая», или безмолвная, версия – текст не звучит, не движется, а просто экспонируется, как в электронной книжке.

Где играют

Бывшие промышленные здания в земле Северный Рейн – Вестфалия крупнейший в Германии фестиваль современного искусства использует как площадки для спектаклей и инсталляций. Премьеру Анны Терезы де Кеерсмакер показали в Geblaеsehalle, воздуходувном цехе металлургического комбината в Дуйсбурге. Построенный в 1902 г. цех – теперь охраняемый памятник архитектуры.

Есть хореографическая. Точнее, то, что от нее остается. Перформеры Анна Тереза де Кеерсмакер и Михаэль Померо в одинаковых грубых ботинках, брюках и пуловерах сначала соло, потом дуэтом, но не приближаясь, не касаясь друг друга, оставляют на покрытом тонким слоем глиняной пыли полу следы из точек, тире и продолговатых загогулин.

Зависают в неустойчивых позах, пятятся спиной, вдруг подпрыгивают и столь же внезапно валятся на пол как подкошенные – почерк де Кеерсмакер опознает всякий, кто видел хотя бы пару ее вещей.

Есть звуковой, шипящий, свистящий, скрежещущий аналог аллитерациям Рильке – музыку Сальваторе Шаррино флейтистка Хрисси Димитриу не столько исполняет, сколько показывает, как перформер, сначала сольно, потом в ансамбле с танцовщиками.

Есть, наконец, версия звуковая, самая важная. Прочесть наконец текст вслух – эту задачу де Кеерсмакер берет на себя и остается один на один с собственным голосом на огромной сцене бывшего Geblaesehalle – воздуходувного цеха дуйсбургского сталелитейного комплекса. Как цех стал театром, так тексту предстоит в процессе чтения стать чем-то другим, очищенным от тех или иных его манифестаций – как романтического, националистского, или милитаристского, или антимилитаристского, или какого угодно еще. Она хочет услышать текст без интерпретаций. Поэтому читает сама.

Танцовщица, не драматическая актриса, на неродном ей, но отличном немецком она читает новеллу так, что в какой-то момент язык начинает звучать чужеродно даже для тех, кто его понимает, – как звучит слово, становится важнее того, что оно означает. История не исчезает, но доходит каким-то новым, невербальным путем. Элегантный грассирующий немецкий де Кеерсмакер тяжелеет от агрессивных созвучий, когда она, как обороняющийся зверь, рычит на публику; становится легким и невесомым, как рука, которую на слове Fahne («знамя») она вдруг выбрасывает вверх, и кажется, эта рука сейчас утянет за собой в воздух все тело. Дочитывая экспрессивный финал, она вдруг ложится на пол и больше уже не шевелится, повернув лицо к экрану, где снова возникают буквы и слова, рассказывающие о смерти корнета.

Тревожный красный свет заливает сцену – цвет боя, цвет крови, но в этом контексте как будто цвет сбоя, помех в электросети. Танцовщица встает, будничным шагом направляется к оставшемуся тут с незапамятных производственных времен щитку и вырубает свет. Процесс, которому де Кеерсмакер дала новое жанровое определение Literaturtanz, или «литературный танец», как эксперимент по превращению зачитанного книжного текста в неопознанный хореографический объект завершился.

Дуйсбург