«Кому на Руси жить хорошо» в постановке Кирилла Серебренникова - история крушения «русского мира»

Когда-то Николай Алексеевич Некрасов написал поэму «Кому на Руси...» – ну, почти написал, не закончил, – в которой придумал русский народ. Отчаянным, упрямым («мужик что бык»), задиристым, любителем водочки и жутких историй про покаявшихся грешников – но главное, многоликим. Поэма впитала десятки разных судеб. Ритмы, лексику, образы поэт черпал из фольклора, но очень многое додумал, допел сам.

Кирилл Серебренников постарался обойтись и без выдумок, и без стилизации – и показал народ не некрасовский, сегодняшний. Тот, дух которого вместе с труппой он, готовясь к спектаклю, искал прошлым летом в Ярославской области, путешествуя по городкам, полуразрушенным деревням, заходя в нынешние дома, беседуя с людьми, краеведами, батюшками, – съемки этого путешествия можно посмотреть в антракте в фойе «Гоголь-центра». И показал, в кого превратились некрасовские Роман-Демьян-Лука-братья Губины-старик Пахом-и-Пров в ХХI в.

В гастарбайтера в трениках, в омоновца в камуфляже, в дурачка-революционера с вечно разбитым носом, в трудягу с авоськами, в забулдыгу, едва выплевывающего слова. И все словно на одно лицо. Вселенская смазь вместо некрасовской пестроты. Люмпены, полууголовники, агрессивные и потерянные, не нужные никому. Ни купчине толстопузому, ни помещику, ни царю. Хотя иногда их всех даже пытаются вытянуть в телевизор – сцена спора, открывающая спектакль, остроумно представлена как ток-шоу с ведущим (Илья Ромашко), который пытается выяснить у участников, кому же живется весело, вольготно на Руси. Но реальные пацаны немногословны.

Стиль «пацанский» поддержан и оформлением спектакля, проходящего на неуютном фоне окраины: сквозь пустырь уныло тянется металлическая труба, на кирпичной стене какие-то растительные колючки, пустырь обрывается в черноту. Здесь тянется вечная холодная ночь, в центре которой ведро с водкой. Вторая часть, «Пьяная ночь», пантомима, подхватывает и делает водочный мотив главным: это мертвая пьянка, инсценированная «белочка» с конвульсиями полуголых мужских тел в полумраке, сливающихся то в жуткую многоногую гусеницу, то в надрывающихся бурлаков. В финале бездыханные трупы усеивают все тот же темно-черный пустырь (поставить хореографию спектакля был приглашен Антон Адасинский).

Появление «крестьянки» Матрены Тимофеевны (в исполнении Евгении Добровольской) в третьей части, одетой, разумеется, как колхозница – телогрейка, платок, боты, – раздвигает этот густой мужской мрак. Свою вполне невыносимую «женскую долю», смерть ребенка, побои мужа, окрики свекрови Добровольская проживает с улыбкой, невероятно человечно и обаятельно, топя горе не в вине – в труде и любви «к деточкам». Ее появление добавляет к разворачивающемуся на сцене памфлету неожиданно живой, теплый оттенок. Но вскоре все снова тонет в рэпе, в безнадежной «Родине» Егора Летова, вновь надвигающемся сумраке и пустых девизах на футболках, которые, как заведенные, меняют и меняют герои в последней сцене. На футболках мелькает все, от Винни-Пуха до портрета Высоцкого, от «Сталин наш рулевой» до «СССР» и «Я русский» – все, что от нас осталось на сегодняшний день.

Этот винегрет и вытеснил то, что вдохновляло 150 лет назад Некрасова, что внушало ему надежду, – целостную народную культуру, глубокую, многоцветную, мощную. Теперь вместо расчисленной по календарю жизни, с крещением, венчанием, отпеванием, запретами, радостями, сказками, солеными прибаутками, теперь у нас это: футболки с пошлыми картинками, клетчатый пакет челнока, монитор компьютера с заставкой «Славно жить народу на Руси святой». Вместо песен, которые пели всей деревней, – красавица с косой, выдающая словесную нерасчлененку о сини и России, воплощенная фальшь (ее появление недаром вызывало в зале горький смех). Вместо Гриши Добросклонова, «народного заступника», которого Некрасов единственного сделал в поэме счастливым, – жалкий очкарик, белоленточник, беспомощный, бессильный.

Не изменилось с некрасовских пор одно: добровольное рабство и водка. Герои разыгранного в первой части спектакля «Последыша» подыграли безумному старику-помещику, не пожелавшему признать отмену крепостного права, и притворились, что рабство продолжается. Невинная вроде бы затея обернулась гибелью крестьянина Агапа – он попытался восстать, но, опоенный, все же согласился лечь ради барской забавы под розги. И хотя его не тронули даже пальцем, умер сразу после шутейной порки. Интересно почему? Это не единственный вопрос, на который нам предлагается ответить. Злободневностью и безжалостными вопросами про сегодня щетинится каждая сцена.

Поэма «Кому на Руси жить хорошо» в постановке Кирилла Серебренникова – художественное, но публицистическое высказывание о нашем всеобщем крушении.