На Дягилевском фестивале в Перми чествовали живого классика Леонида Десятникова

Официально посвященный Шостаковичу фестиваль открылся реконструкциями двух его забытых ранних опусов – пролога к ненаписанной опере «Оранго» (1932) и балетно-циркового ревю «Условно убитый» (1931). Результат музейного собирательства, которым занялся главный балетмейстер Пермского театра Алексей Мирошниченко, сконструировавший обе части спектакля из архивных клочков и относительно известных фрагментов, дернул нервы простодушной восторженностью, с какой из нашего времени, оказывается, можно кинуть взор на массовки-парады, танцы машин, балетные эскапады и чарльстоны нэпманов. Пистолет, гармонь и противогазы в руках героев отыгрывали конкретику неповзрослевшей эпохи советского дирижаблестроения, противовоздушной и наземной самообороны. Шаловливыми маневрами на Дягилевском не пугали, а веселили.

Главный фестивальный слоган «Удиви меня» в театральном сквере красовался в виде объекта из букв в человеческий рост. Здесь делали селфи, а рядом – в павильоне «Дягилевского клуба» – толклись на ночных дискуссиях и дневных встречах с заезжими знаменитостями. Удивляться было чему – что дискуссиям, что концертам и спектаклям.

В программе Slow music Антон Батагов с оркестром МusicAeterna – под управлением самого Теодора Курентзиса, руководителя фестиваля, сыграли с десяток медленных частей из фортепианных концертов от Баха и Моцарта до Грига и Рахманинова как одно бесстрастное нечто. Кому – испытание, а кому – словно Будда по душе босиком прошелся. Нездешней сногсшибательностью удивил Kaash («Если бы») – культовый спектакль Акрама Хана о ритмах жизненных иссяканий и возрождений. А мужской акапелльный октет Odhесaton из Италии, воспевая общность барочного маньеризма композитора-убийцы Джезуальдо с маньеризмом нашего добродетельного современника Сальваторе Шаррино, использовал то, что в России пока проходит как «экстремальный вокал». Как было не удивиться, слушая рассказ руководителя октета – итальянского старинщика Паоло да Коля – о «нелегком характере» Джезуальдо, будто тот – сосед по лестничной клетке. Часом позже Ирина Антоновна Шостакович энергично излагала собравшимся научные проблемы, волнующие Фонд Шостаковича.

Да, хрестоматийной дидактике в Перми предпочли способность удивляться – раз сам genius loci изображен на фестивальном баннере не в образе легендарного импресарио, а тонкошеим подростком, который в «Пермских Афинах», как называли дом его деда, только привыкал удивляться искусству. Внушая нам то же подростковое неофитство, фестиваль жонглировал самым неожиданным из возможного. Четыре сонаты Галины Уствольской в исполнении будущего зальцбургского интенданта Маркуса Хинтерхойзера (фортепиано) и Патриции Копачинской (скрипка) полыхнули ветхозаветной правдой, о которой Гете писал: «Правда найдена давным-давно и связала союзом благородные души. Крепко держись ее, этой старой правды». На клубных встречах выплывали глубокие, пожалуй, даже интимные признания. Вроде слов Хинтерхойзера об Уствольской: «В ее музыке есть правда, искренность, честность». Разговор шел об ученице и одновременно этической оппонентке главного советского композитора.

От раннесоветского до логически неизбежного постсоветского: начатое Шостаковичем довел до завершения Леонид Десятников, композитор-резидент нынешнего фестиваля. В этом году Десятникову 60 лет. Его авторский вечер в Органном зале под руководством Алексея Гориболя, как и финальный концерт в Пермской опере, где симфонический Десятников прозвучал у интернационального Фестивального оркестра под руководством Теодора Курентзиса встык с Пятой симфонией Малера, показали истинный масштаб автора, пожалуй впервые вынутого из привычного постмодернистского контекста.

В фестивальном представлении Десятникова-классика (всего было исполнено восемь его вещей) все, ранее казавшееся эскизным, облеклось объемом и шикарной мастеровитостью. В одном из недавних опусов – вокально-симфоническом «Путешествии Лисы на северо-запад» на стихи Елены Шварц – каллиграфическая китаистика, знакомая по саундтреку к фильму «Мишень», вдруг ослепила радугой симфонических роскошеств. А в давних «Эскизах к закату» сочная гроздь цитат неожиданно обнаружила терпкий вкус малерианского трагизма. Песни советских композиторов из фильма «Москва» влились в набравшее свежесть цельное качество стиля композитора Десятникова, в котором из рассыпчатых цитатных крошек все склеилось в большое высказывание.

Так пермяки снова не промахнулись – подобно Дягилеву в свое время, сегодня они безошибочно распознали мастерство художника, безоговорочно претендующего на звание классика своего времени.