Андрей Могучий поставил «Пьяных» Ивана Вырыпаева по ремаркам автора

В 1990-м Андрей Могучий создал Формальный театр. Название точное: актер в нем был уравнен со всякими визуальными объектами и стихиями вроде воды, огня и дыма. После десятилетий монополии системы Станиславского в ее советском изводе это казалось новым, а потому прекрасным.

В 2004-м Валерия Фокина, возглавившего тогда Александринский театр, старейшую российскую драматическую труппу, осенила блестящая идея соединить бесспорную способность Могучего изобретать яркую форму с «театром прославленных мастеров». То есть с умением этих самых мастеров работать над ролью, присваивать текст, сочинять рисунок, а выйдя на сцену, взять зал и его держать. Результаты убедили: новые мехи оказались пригодны служить сохранности старого вина, вино же продемонстрировало отменную способность принимать форму предоставленного сосуда.

Убедили в том числе начальство – в 2013-м Могучий возглавил другой театр прославленных мастеров: Большой драматический имени Товстоногова. Первый спектакль – «Алиса»: есть Алиса Фрейндлих, есть «Алиса» Кэрролла, а ну-ка мы их соединим. Спектакль вышел противоречивым – за отдельные моменты великой Фрейндлих приходится простить большое количество несуразицы.

Про следующий репертуарный выбор – «Что делать?» Чернышевского – Могучий говорил: мол, вопрос очень хорош. Предприятие в целом доказало: когда произведение берут, инфантильно прельстившись заголовком, толку не будет.

Пьесу Ивана Вырыпаева «Пьяные», как объявляли поначалу, должен был выпускать сам автор, однако в результате премьера стала третьим спектаклем Могучего в БДТ. И он – невиданное для Могучего дело – ставит пьесу, как написано. Буквально исполняя все ремарки. Мало того, эти самые ремарки высвечиваются на табло, висящем на арьерсцене. Ею служит верхний край крутого помоста, который художник Александр Шишкин устлал толстыми матами: они позволяют персонажам, упившимся в говно (о нем ниже), падать без ущерба для здоровья.

Если у Вырыпаева ремарка предписывает героине отвесить поясной поклон – актриса на сцене его в точности отвешивает. Такое следование автору демонстрирует победу здравого смысла. Ибо когда автор пишет, например: «Я не знаю, умею ли я не врать, я же всю жизнь работаю в банковской системе», это в системе координат не формального, а нормального театра реприза, и, если дать актеру ее правильно проинтонировать, аплодисменты гарантированы. Они и раздаются.

Правда, из пьесы вытравлены все указания на Евросоюз, в котором будто бы проживают действующие лица. Вырыпаев писал по заказу немецкого театра, но за вычетом EU-конъюнктуры только и остается, что нет ни эллина, ни иудея. И в каждой из картин участники четырех компаний разных возрастов, профессий и социального статуса, будучи в дымину пьяны, несут околесицу, ссорятся, безобразничают, но тут постепенно, как положено и эллину, и иудею, алкоголь снимает покровы – и таящееся в уме и в сердце подступает к языку.

Однако второе, что создатели спектакля позволили себе сделать с пьесой, – из нее вытравлен мат. На программке стоит иронический штамп «Внимание! Нормативная бранная лексика», однако дальше «говна», которое в Большом толковом словаре под редакцией С. А. Кузнецова значится всего лишь как «грубо», дело не идет. И не по причине трусости или ханжества – дело в другом.

Авангардисты ломают границы и нарушают запреты. И второй, и третий раз, пока не приелось. Зато «Пьяные» Могучего демонстрируют незыблемость старых, проверенных эстетических законов. Сдавленная струя сильнее бьет. Часть вместо целого выразительнее целого. И т. д. Когда Анатолий Петров и Дмитрий Воробьев – банкиры, или бесподобная Марина Игнатова – жена одного из них и любовница другого, или модель Лора – обладательница необыкновенной индивидуальности Варвара Павлова (голос, лицо, пластика – хрупкие, ломкие, странные, невыразимо пленительные), или рекламщик Матиас – Руслан Барабанов, молодой, но уже опытный артист прекрасной выучки, умеющий подать реплику и скроить рожу так, что ты их не забудешь, – так вот, когда все эти отличные актеры, сглатывая, запинаясь, подыскивают слово, в этой паузе в памяти сам собой встает самый отборный ядреный семиэтажный тезаурус.

В общем, кажется, мехи и вино снова нашли общий язык.