Фонд Louis Vuitton открыл в Париже первую выставку

Когда выяснилось, что во Франции невозможно собрать команду инженеров, чтобы осуществить сочиненный Фрэнком Гери проект фантастического здания Фонда Louis Vuitton, ее собрали со всего мира. Когда у Сюзанн Паже, бывшего директора Музея города Парижа, а ныне арт-директора фонда сложилась концепция выставки, ничто не могло остановить ее амбиций.

Трижды она летала в Петербург уговаривать Эрмитаж расстаться с панно Матисса «Танец», который только обрел новое пристанище в Главном штабе. Пару ему составил огромный декупаж «Грусть короля», один из последних «красочных ребусов» художника, который к тому времени мог творить только ножницами. Музыкальную тему завершают четыре панно «композитора цветовых симфоний» Василия Кандинского, написанных в 1914 г. для основателя Chevrolet Motor Company Эдвина Кэмпбелла (в начале прошлого века русские и американцы не жалели средств на украшение своих апартаментов). Панно одолжил МоМА (нью-йоркский Музей современного искусства), откуда в Париж прибыла и «Бесконечная колонна» Бранкузи – еще одна икона модернизма, которыми полна выставка.

К «Крику» Мунка, украденному, но найденному спустя три года, особое отношение – приставлена дополнительная охрана. А приглушенный свет усиливает трагизм картины, выставленной на черном фоне. Чувствуется, что к скандинавам кураторы испытывают особую симпатию – целую стену занимают меланхоличные, почти монохромные «портреты души» мало кому известной финско-шведской художницы Хелены Шерфбек, с 1915 по 1944 г. занимавшейся «живописным психоанализом». Столь же неожиданно появление медитативных пейзажей ее соотечественника Аксли Галлена-Каллела, чей талант декоратора в свое время высоко ценил Сергей Дягилев.

Остальные имена на слуху, по ним выстраивается история искусства ХХ в.: рядом с «Шагающим человеком» Джакометти, эскизами Фрэнсиса Бэкона и портретом Отто Дикса висит «Торс в желтой рубашке. Сложное предчувствие» Казимира Малевича. Еще три работы из Русского музея находятся в третьем зале (всего их на нижнем уровне фонда шесть), там не задумываешься, что двигало кураторами при подборе работ, а просто наслаждаешься гармонией черного и белого.

Три иконы супрематизма, черное на белом, квадрат, круг и крест Малевича, а на соседней стене четыре композиции Пита Мондриана, в первую минуту кажущиеся многоугольными окнами Дома Мельникова в Кривоарбатском. Гигантский «Номер 46. Черный, охра и красный на красном» Марка Ротко из Лос-Анджелеса воспринимается как мощный цветовой аккорд. А вот соседство с беспредметными композициями двух сине-зелено-фиолетовых панно с лилиями Клода Моне из музея Мармотан кажется странным, если не знать, что все это сделано, дабы показать, как изживаются остатки фигуративной живописи и торжествует абстракция (подробная брошюра с текстами из каталога все разъясняет).

На том же диссонансе построен следующий зал: контрапунктом к панно Боннара кураторы выбрали пять портретов Мари-Терезы Вальтер, юной возлюбленной Пабло Пикассо. Новый зал и новое настроение: энергичные полотна Леже, среди которых выделяются «Рабочие» из Пушкинского музея (вообще, привезенные из Москвы и Петербурга вещи ничуть не пропадают на общем фоне, если не сказать обратное), и откровенный кич глянцевых красоток Франсиса Пикабия.

«Ключи к страсти» – очередное подтверждение, что главным действующим лицом современных выставок становится не художник, а куратор. По его воле несочетаемые произведения образуют пазл, который не всегда считывается зрителями.

До 6 июля