«Кино про Алексеева» наступило на горло бардовской песне

Клипмейкеров принято обвинять в злоупотреблениях красивостями: где у нормального человека два крупных плана и один общий, у них - точка снизу, точка сверху и облет героев камерой. Михаила Сегала, снимавшего видео «Сплину», «Касте» и «Би-2», специализация приучила к другому: ту кучу коннотаций, что можно размазать на экранный час, он утрамбовывает в единственную картинку высокой метафорической плотности. Все «Кино про Алексеева» суть первый кадр - разбивающаяся в рапиде банка огурцов. Осколки - это страшно. Рапид - это красиво. Разлетающиеся огурцы - смешно. На стыке с «красиво» и «страшно» комический эффект усиливается - но элегическая музыка за кадром сообщает еще одно состояние: «грустно». Где-то меж четырех полюсов парит летучая суть того, что хочет сообщить автор. Зависает в воздухе и никак не идет на посадку.

Огурцы - не в одиночестве, а вместе с маринованными грибами - тоже летят не просто так: машина сбила пенсионера, который торгует соленьями на обочине деревенской грунтовки. Старик непрост: скоро, очутившись в студии популярного радио, он возьмет в руки гитару и тихо откашляется. Когда-то он чаевничал с Тарковским, выступал на Грушинском фестивале, вдохновил юного кудлатого Макаревича - и сейчас расскажет, как все было. Псевдодокументальная биография обернется детективом с образцовым твистом в конце, который не только сообщит разгадку, но и превратит лукавый мемуар с массой вопросительных знаков в историю любви с одним большим восклицательным. Эпичную - с поправкой на масштаб эпохи.

Биография персонажу, тульскому оружейнику, который спорил с Калашниковым, а в перерывах выступал с гитарой в ДК, придумана безупречная: вот он, горький рассказ о самых лишних людях совка и постсовка - технической интеллигенции. Идеально подобран и исполнитель - давно не снимавшийся Александр Збруев, в свои семьдесят шесть выглядящий на двадцать лет моложе, наглядно демонстрирующий, что такое старая актерская школа с портиком и колоннами, стоящая посреди свежеотстроенного квартала животной органики, ноль-позиции и прочих актуальных техник. Самое интересное в «Кино про Алексеева» нащупывается именно там - во взаимоотношениях мрамора с бетоном, настоящего с прошлым, человека - с собственной памятью.

Перед эфиром Алексеев навещает давно проданную квартиру - новые хозяева обещали не выкидывать вещи. В надежде найти давние стихи и аккорды герой лезет на антресоли, и сорокалетний автор, дитя последнего комсомольского поколения, роется в барахле вместе с ним. Пытаясь понять, насколько важен и прекрасен сор, из которого мы выросли, много ли в нем смыслов - или одна бессмысленная, искаженная ностальгической линзой нежность.

Работа с исторической памятью, очевидно, главное, чем может заниматься художник в России. Разбираться с жуткими воспоминаниями трудно. Но с нежными - оттепель, физики-лирики, диссидентство, наступая на горло собственной бардовской песне, - еще трудней. Как пел норвежский коллектив A-Ha, «воспоминания приходят ко мне - и хорошие ранят сильнее, чем плохие». Важность переработки нежной памяти сердца в пищу для ума художественное сообщество осознало буквально только что - доказательством тому появившиеся практически одновременно спектакли Дмитрия Волкострелова «1968. Новый мир» в Театре на Таганке и «Девять» Сергея Виноградова в «Гоголь-центре». Герои первого одухотворенными голосами зачитывают журнальный мусор, второй в ремейке советской киноклассики переиначивает идеализм героев «Девяти дней одного года» в тягу героя к смерти. Сегал выворачивает неприкосновенную авторскую песню пошлейшей ее изнанкой. Метод одинаков - очеловечивание прошлого через ниспровержение его идеалов, подвергнутых святотатственному сомнению.

Характерно, что Сегал-литератор (сценарии к собственным фильмам пишет он сам) владеет способностью к цепкой лексической мимикрии: парадоксальные фразы героя вроде «Вкусная штука - еда» видятся результатом симбиоза традиций советской драматургии с ее саркастическим переосмыслением. И эта способность в совокупности с методом - гуманизировать памятник, случайно пролетавшим голубем накакав на него, поставить знак «равно» между великим и жалким и ровно посредине обнаружить человеческое - делает из Михаила Сегала настоящего Владимира Сорокина для многозального употребления.