Венецианский фестиваль открылся «Бердменом» Алехандро Гонсалеса Иньярриту

В прошлом году Венецию открывала «Гравитация» мексиканца Альфонсо Куарона - головокружительный полет из космоса на Землю, снятый в 3D. «Бердмен» мексиканца Иньярриту тоже снят мексиканским оператором Эммануэлем Любецки и тоже производит космический эффект, хотя никакого 3D тут нет, а все действие происходит в стенах бродвейского театра St. James, расположенного на углу Таймс-сквер.

Здесь Ригган Томпсон (Майкл Китон) - сбитый голливудский летчик, известный лишь по ролям в комиксах, - готовится к своему бродвейскому дебюту.

Он ставит спектакль по рассказу «О чем мы говорим, когда говорим о любви» Раймонда Карвера - безыллюзорного реалиста, «американского Чехова», почти непереводимого на язык подмостков. Эта постановка - последний шанс Риггана доказать, что он не просто очередной однодневный актер, способный лишь носить костюм очередного однодневного супергероя - некого Бердмена, летающего человека с клювом, крыльями, перьями. Этот идиотский персонаж когда-то прославил Риггана, а теперь превратился в его вражеское альтер эго, являясь ему в кошмарах и прочих полетах во сне и наяву. Он преследует Риггана так же, как Бэтмен все еще преследует Майкла Китона, вообще-то артиста первой величины, о чем он с беспощадной иронией напомнил в фильме Иньярриту.

Борясь с собой, Бердменом, боясь провалиться и проиграть на сцене своему звездному партнеру (Эдвард Нортон), пытаясь разрулить отношения с бывшей женой, дочерью и занятой в спектакле любовницей, Ригган сходит с ума и теряет грань между сценой и реальностью, переходящими в фильме друг в друга без всяких швов и монтажных склеек. Ну то есть буквально: то, как оператор Любецки кружит и танцует вокруг героев, снимая одним хореографичным планом их проходы из гримерки на сцену и обратно, а потом - на крышу или на улицу, а затем снова в театр, превращает «Бердмена» еще и в чистый аудиовизуальный - сенсорный - опыт, столь актуальный сегодня в кино.

Не знаю, сколько дублей использовал Иньярриту и как ему это удалось, но возникает ощущение, что практически весь фильм - а это трип продолжительностью два часа - снят одним кадром в реальном времени. В кино такой непрерывный взгляд часто накладывается на бессобытийную реальность, придавая ей интригу и глубину: зритель чувствует себя в ней словно в звукоизоляционной комнате, реагируя на малейший шорох и малейшую деталь - на все, что происходит внутри, - с повышенной чувствительностью.

Иньярриту превратил в такую комнату - а можно сказать, инсталляцию - весь бродвейский театр St. James, а заодно и всю бродвейскую и американскую культуру с их театральностью, избыточностью, Голливудом, комиксами, Нью-Йорком и Таймс-сквер. Но одновременно - с щемящим камерным Карвером, с реалистом Олтменом, снимавшим «панорамные» фильмы о разных художественных сообществах, с безутешным Кассаветисом, чью «Премьеру» - драму о бродвейской актрисе в кризисе - тоже, кажется, имеет в виду Иньярриту и его артисты, играющие с самоотдачей, но без перехлеста. Эти две Америки - одна воспевает большие блестящие формы, вторая - таящиеся на их дне драмы и печали - находятся в фильме в таких же интересных «шизофреничных» отношениях, в каких Ригган Томпсон находится с Бердменом.

После фильмов, не избежавших клише «ползучего реализма», который некогда прославил этого режиссера и распространился в фестивальном кино, Иньярриту впервые приподнялся над реальностью и снял едва ли не карнавальное кино о неисчерпаемой театральности жизни, по всем статьям превосходящей театральность Бродвея. За маской супергероя Бердмена скрывается стареющий лузер и невротик Ригган Томпсон. Но лишь до момента, пока за Ригганом не обнаруживается кто-то еще.