В новой «Планете обезьян» люди не вызывают симпатии

«Планета обезьян. Революция» (Dawn of the Planet of the Apes) отлично подходит на роль бодрого летнего блокбастера
Даже обезьяны понимают роль государственной символики
Даже обезьяны понимают роль государственной символики / KINOPOISK.RU

Следует, наверное, напомнить, что у придуманной французским писателем Пьером Булем истории про планету обезьян (в которую в будущем превратится Земля) долгая кинематографическая история. В 1968 г. роман экранизировал Франклин Шеффнер, потом картина обросла несколькими продолжениями, разъясняющими, каким образом разумные гориллы вытеснили с планеты человечество. В 2001 г. шеффнеровский фильм довольно неудачно переснял Тим Бертон. Еще десять лет спустя режиссер Руперт Уайэтт начал рассказывать всю историю сызнова. У него молодой вирусолог Джеймс Франко, создавая лекарство от болезни Альцгеймера, добивался двух вещей: невероятно развивал мозги подопытных обезьян и одновременно создавал вирус, который в финале выкашивал половину планеты.

Режиссер Мэтт Ривз начинает свой фильм «Заря планеты обезьян» (который в русском прокате назван «Планета обезьян: революция») с того, что в прологе добивает всех людей, оставляя в живых горстку обладающих иммунитетом против болезни. В полуразрушенном Сан-Франциско эта горстка и ютится - в то время как в лесопарке Мьюир-Вудс неподалеку от города прекрасно себя чувствует довольно крупная колония обезьян, живущих в совершенно неандертальских условиях и ничуть от этого не страдающих. Они умеют охотиться на оленей и при случае дать отпор медведю. Прекрасно сооружают постройки и добывают огонь. Владеют оружием и умеют ездить на лошадях, что твои д'Артаньяны. В какой-то момент два этих мира - людской и обезьяний - столкнутся, к обоюдной тревоге, если не сказать к ужасу. Людям надо проникнуть в Мьюирские леса, чтобы починить гидроэлектростанцию и обеспечить Сан-Франциско энергией. Обезьяний царь (с подходящим именем Цезарь) нехотя соглашается, и вроде бы все идет к мирному сосуществованию, но и среди людей есть те, кто ненавидит приматов, и среди приматов - те, кто ненавидит и боится людей, так что все плавно идет к кровопролитию.

Самое обаятельное, что было в первой и есть во второй части обновленной «Планеты обезьян», - Цезарь, шимпанзе, который в первом фильме овладел только одним английским словом No, а во втором уже демонстрирует словарный запас, сопоставимый с лексиконом русского туриста на отдыхе за границей. Среди товарищей-обезьян он становится лидером, потому что товарищи, хоть и умнее обычных орангутанов и шимпанзе, все-таки представляют собой ликующую гопоту, не способную предвидеть последствия спонтанных эмоциональных решений; Цезарь же - добряк, мудрец и вождь. Сыгравший его Энди Серкис вообще сделал карьеру на изображении человекообразных чудищ (Голлума во «Властелине колец» и Кинг-Конга), созданных с применением технологии motion capture. Сейчас он говорит, что технология эта изменит кинематограф. С одной стороны, что еще он может сказать, а с другой - Цезарь в этой «Планете обезьян» начисто переигрывает всех живых актеров, включая даже Гэри Олдмена, не особо на этот раз выразительного. Вообще, суровые обезьяны - за исключением ряда неприятных особей - часто вызывают больше симпатий, чем люди, которые постоянно предстают как твари дрожащие, лишенные звериной силы, присущей их далеким предкам (которые, вероятно, скоро заменят их на планете).

Американские критики рассыпаются в аплодисментах, сравнивая фильм то с вестернами про борьбу индейцев и американских поселенцев, то с самурайскими картинами (Мэтт Золлер Сайц с сайта rogerebert.com полагает, что Цезарь в душе самурай и что он не удивится, если у Энди Серкиса на спине вытатуирован портрет Тосиро Мифунэ). Для режиссера Мэтта Ривза это действительно пока самая большая удача в карьере, картина, несравнимая с недокрученным «Монстро» и бледным голливудским ремейком великого шведского фильма «Впусти меня». Но прежде всего это осмысленный и бодрый летний блокбастер с отличными героями. То, что эти герои покрыты шерстью и с трудом разговаривают по-человечески, - не беда; ну в самом деле, сколько можно снимать художественные фильмы про людей.