Интервью - Юлия Шахновская, директор Политехнического музея

Московский Политехнический музей находится в процессе модернизации уже три года: новую концепцию музею написали англичане из бюро Event Communications в 2011 году, тогда же прошел архитектурный конкурс на реконструкцию исторического здания на Лубянке. Теперь оно уже закрыто - до 2018 года, тогда же должно появиться еще одно здание - Музейно-просветительский центр рядом с МГУ. Тем временем Политех открыл экспозицию в павильоне «Транспорт» на ВДНХ, там же провел в мае фестиваль, перевез библиотеку и фонды в Технополис «Москва» на территории бывшего АЗЛК, устраивает лекции и занятия с детьми в Культурном центре ЗИЛ, проводит фестиваль научного кино. О том, каким будет новый Политех и чем в принципе должен заниматься музей, «Пятница» поговорила с директором музея Юлией Шахновской.

- Вам часто приходится сталкиваться с людьми, которые думают, что вы слишком молоды для директора музея?

- Давно я уже не встречала таких людей. Моя позиция, может быть, излишне легковесна, но проста: директор - это в первую очередь менеджер, и его задача - обеспечить музею нормальные, комфортные условия для развития. А уж какое у него образование, какой бэкграунд - все равно. Это не значит, что вообще неважно, чем управлять, все равно должна быть эмоциональная привязанность. Особенно, если это культурный или социальный проект. Но на директорском месте, на мой взгляд, важнее всего административные навыки. Коллектив - вот они должны быть профессионалами каждый в своей области.

- Вы говорите как архетипиче­ский «эффективный менеджер».

- Но дело в том, что иногда даже самые опытные работники культуры не могут реализовать многие вещи без таких менеджеров, как я. Есть целый набор навыков, которыми они не обладают и не должны обладать. Например, наши кураторы и хранители, многие годы занимающиеся коллекциями, знают до каждого винтика любую пишущую машинку, но они не смогут найти денег на развитие коллекции. Но они и не должны искать, они должны придумать, для чего деньги нужны, а найти их - моя задача.

- То есть вы все-таки не считаете, что «всех пора на пенсию»?

- Конечно, нет! У нас была целая эпопея, в том числе эмоционально трудная, с переездом музея и перевозом коллекций. Однако сейчас не только все хранители, библиотекари, реставраторы довольны, так еще и именно от них, от людей, которые многие годы проработали в музее, пришло ультрасовременное, страшно передовое предложение об открытии фондов для публики. И мы в октябре это сделаем. Потому что когда они разместились в другом пространстве, когда им дали возможность работать в нормальных условиях - им захотелось сразу это кому-нибудь показать. Я искренне верю в силу инициативы. Иногда бывает нужно ее дорабатывать - и приходится заставлять это делать.

- Ваша главная идея - «сделать Политех одним из лучших научных музеев мира». А что это значит? Кто входит в пятерку лучших?

- Это очень амбициозно прозвучит, но я бы не хотела ни в какую пятерку входить. Вот, например, Музей Виктории и Альберта в Лондоне - он один такой. Можно считать по количеству посетителей, по выручке, по размеру коллекции, но, в целом, вы его ни с каким другим музеем не сравните - других таких нет. И мне бы хотелось, чтобы наш музей стал именно таким - уникальным, единственным.

- Но в чем-то вы хотели бы быть похожи на другие музеи науки и техники?

- Есть одна вещь, которую очень трудно будет повторить, но очень хочется. В «Эксплораториуме» в Сан-Франциско и Музее естественной истории в Нью-Йорке треть сотрудников - это волонтеры. В Музее естественной истории 2,5 тысячи человек, от школьников до пенсионеров, работают волонтерами постоянно. И воодушевление в глазах этих людей - я с ними успела поговорить - дорогого стоит. А мы гордимся тем, что у нас на фестивале работало 80 волонтеров! Хотя, поверьте мне, в нашей среде - это уже очень круто. Меня вдохновляют междисциплинарные штуки. В недавно открытом после реставрации Музее Стеделейк в Амстердаме сделали такую вещь: шар с кусочками тонкой-тонкой фольги, внутри которого механизм, реагирующий на движение. Ты ходишь вокруг, а свет за тобой перемещается. И эти тонкие листочки фольги сворачиваются при попадании на них света. Получается огромный шар, который живет и издает какие-то звуки. И ты не просто смотришь на это, как на картину, а тебе интересно - как это работает.

- Тут приходит скептик и зануда и говорит: ну и где здесь наука? Это аттракционы.

- Нет, это было про красоту, это другой случай. Но когда ты популяризируешь что-то, то выдержать научную достоверность очень сложно. Поэтому, например, американские ученые-популяризаторы, которые работают над экспозициями, говорят: нам не важна научная достоверность, нам надо людей воодушевить и заставить двинуться в сторону науки, заинтересоваться ею. Но мы себе поставили задачу - выдержать научную достоверность, насколько это будет возможно. И сейчас довольно большое количество ученых работает над содержанием экспозиции. А потом дизайнеры и продюсеры будут работать над воплощением вместе с учеными. Будем надеяться, что они друг друга не перегрызут в процессе.

- Кого из ученых вы пригласили?

- Как только закончим эту работу, мы про них расскажем. У нас будет специальный проект в интернете - ученые будут говорить про объекты и темы. Мы сейчас работаем параллельно со специалистами в разных областях, обсуждаем проблемы и вопросы, которые должны быть освещены. Мы не выбираем науки - мы возьмем все, кроме, пожалуй, совсем гуманитарных, типа литературы и истории. Хотя какая-то часть истории, безусловно, будет представлена - связанная с наукой, изобретениями, техникой. Но мы все-таки больше про естественные науки и фундаментальные. При этом, например, мы берем медицину, потому что без нее сейчас очень сложно о чем-то говорить. И биологию, но в той части, в которой она имеет к нам отношение - техника и технология, а не, например, анатомия человека.

- А вам приходится сейчас аппетиты ученых ограничивать? Или, наоборот, они сами жадничают, не хотят чем-то делиться с публикой?

- Я говорю им: давайте пока без ограничений - «летим высоко». Дизайнеры, художники, айтишники, строители - они нас всех приземлят, нам нужен будет запас высоты. А сегодняшним ученым уже не нужно объяснять про задачи популяризации, им самим этого хочется. Они сами все в интернете, в международных проектах, в журналах.

- То есть вам еще нужно вести работу, которую пыталось вести государство последнее время - отделить «правильных» ученых, прогрессивных, от «отстающих»?

- Нет, мы только потребители. Есть ученые, которые читают лекции, печатаются, востребованы в разного рода проектах, получают гранты - мы к ним обращаемся. А есть ученые, у которых с этим плохо. Это не значит, что они плохие ученые, просто нам с ними скорее всего будет трудно.

- Главные ваши заботы, кроме экспозиции, это два здания: реконструируемое по проекту японского архитектора Джуньи Ишигами историческое на Лубянке и новое, которое должны построить у МГУ по проекту Массимилиано Фуксаса и Сергея Чобана. Что с ними происходит?

- Историческое здание семимильными шагами реставрируется. А новое на финальной стадии проектирования. К 2018 году все должно закончиться.

- И что же это будет: одно здание - тут, другое - там.

- Ох, сейчас уже сложно сказать вообще-то. Сегодня это выглядит примерно так. Будет у нас публичный центр - историческое здание, где большая экспозиция, все наши образовательно-просветительские проекты. Будет знаменитая большая аудитория. Не говоря уже о подземном парке - городском пространстве, которое нам удалось сохранить. Один из дворов мы отдаем под детские программы. А новое здание, на «Университете», - там будет серьезный научный конференц-центр для нужд МГУ. Там будут открытое хранение и зона для работы профессионалов-музейщиков - не только для нас, а для разных музеев.

- То есть вы собираетесь учить работать по-новому и другие музеи?

- У нас уже целый ряд таких проектов: мы создали методиче­ский центр для музеев, с сентября запускаем магистратуру в Вышке по музейному образованию. Нам же самим сотрудники нужны - мы не можем реализовывать какие-то идеи, потому что у нас нет специалистов, от технических до кураторов. Возвращаясь к зданию МГУ - там появятся еще открытые лаборатории, в которых будут работать настоящие ученые. Там будет пространство, где часть таких проектов можно демонстрировать. Плюс - экспозиция математики. Я очень надеюсь, что этот наш центр станет полноценной частью университета, поможет развивать совершенно новые формы функционирования кампуса, чуть более открытые.

- А это вам зачем - еще кампус МГУ развивать?

- Это длинный и сложный разговор - что такое музей в сегодняшнем мире. Притом что традиционная музейная функция никуда не уходит, у музея действительно появляется довольно большое количество разных задач. В интернете можно узнать про все, и задача музея в том, что бы рассказать, в общем, про то же самое, что есть в интернете, тем способом, который невозможно нигде воспроизвести. И плюс люди избалованы, они ждут чего-то большего, чего-то нового. Мы это часто повторяем: мы боремся только с одним конкурентом - с диваном. Поэтому мы занимаем все пространство, которое можем. У нас есть, например, Фестиваль актуального научного кино, который мы проводим четвертый год подряд. Мы сделали фестиваль, запустили сейчас программу science-art-проектов - хотим научиться работать с художниками. Проводим научные бои - приглашаем совсем молодых ученых, и они должны за небольшое количество времени простым языком рассказать неподготовленной аудитории, в чем состоит их исследование и чего они хотят добиться. С ними занимаются коучеры и учат их выступать, потому что они публики боятся, как огня. Мы запустили Университет детей - это попытка по-другому организовать просвещение для детей.

- Теперь вы открыли экспозицию в павильоне на ВДНХ под названием «Россия делает сама». Это звучит очень патриотично и своевременно. Мы возвращаемся к временам, когда утверждалось, что в нашей стране было изобретено все или почти все?

- Я считаю, что патриотизм - это всегда очень своевременно. Вообще гордиться тем, что делали твои соотечественники и делают, полезно и правильно. Ругать все горазды, а давайте попробуем искренне похвалить. Но я бы не хотела, чтобы будущий Политех был только про отечественную науку. В науке нет ни границ, ни государств, ни гражданства. А уж сегодня особенно. ЦЕРН доказал, что отдельные государства, отдельные люди, отдельные школы сегодня уже мало что могут сделать сами по себе. Мюнхенский музей науки и техники, бостонский Музей науки, лондонский Музей науки - ни у кого из них нет фиксации только на своей стране, а ведь и Германии, и Америке, и Англии есть что рассказать.

- А про какие-то темные стороны российской науки вы будете рассказывать - про шарашки, про Сахарова?

- Будем. У нас есть один любопытный проект, я надеюсь, мы его сделаем в следующем году - про шпионаж в науке. Ведь, положа руку на сердце, атомная бомба, которая стала центром экспозиции на ВДНХ, - тоже не наш продукт.

- Многие проекты Политеха кажутся частью тех изменений, которые происходят сейчас в культуре Москвы: и все они, похоже, адресованы активным и молодым. Политехнический музей тоже для них?

- Для всех. Делая фестиваль, мы посмотрели на нашу аудиторию - были все! От родителей с детьми, которые приехали в выходной день из Подмосковья, до министров. Как сделать так, чтобы им всем было интересно, - задача нетривиальная. Мы даже проводим внутренние тренинги для сотрудников по работе с разными типами аудиторий. Но мы выбрали одну аудиторию, на которой тестируем проекты, - это подростки, потому что их очень трудно чем-то заинтересовать. И вот если им становится интересно, то можно с 99% уверенностью сказать, что это будет интересно всем остальным.