Григорий Гольденцвайг: Все радости гетто

Чтобы найти гейт, с которого вылетает борт в ЮАР, не нужно смотреть на табло. Смотрите на пассажиров. Спокойно ожидающие граждане. Собранные и подтянутые. Обычные представители западного мира - могли бы ждать рейса на Мельбурн или Окленд. Если бы только не это железо во взгляде: начеку. При малейшей угрозе каждая старушка, кажется, вынет из дамской сумки обрез.

Южная Африка - рай искателя приключений, участника сафари, ныряльщика с акулами, подглядывателя за пингвинами, прыгуна с моста или участника винного тура «для тех, кому за». Рай визовый. Безвизовый он для миллионов мигрантов из черной Африки, от которых, в отличие от вас, не требуют предъявить наличие тысяч на банковском счете и выкупить авиабилеты: дети Анголы и Зимбабве пересекают неконтролируемую границу пешком, не задумываясь о таких мелочах. Уровень преступности - соответствующий. Гражданам многонациональной ЮАР, в свою очередь, не слишком рады в западном мире. Белые африканеры, потомки буров, обязаны обращаться за визой, чтобы попасть в Европу, Америку или Австралию - и, если очень повезет, там и остаться.

Софи, милая белокурая пышка за пятьдесят, что аутентично смотрелась бы в рекламе голландского молока, демонстративно прибавляет скорость на въезде в Кейптаун. Софи возила нас на винную дегустацию в Стелленбос и, как радушная хозяйка, не пожалела часа, чтобы заехать на дружественную страусиную ферму: ну когда еще вы на страусе покатаетесь. У нас как раз оставался лишний час до поездки в гетто.

Софи родилась и выросла в Кейптауне. Софи ненавидит въезд в Кейптаун. Она начинает давить на газ с неженственной яростью. Великанша Столовая гора может отвлечь нас - туристов, но не ее: помоечной наружности трущобы почкуются вдоль дороги как раковая опухоль, на много километров вперед. «Бог мой, какой красоты долина здесь была», - цедит сквозь зубы Софи.

В гавани V&A Waterfront Софи передает нас улыбающемуся зулусу Бобу. Гавань - водораздел. Перейти из машины в машину - как пересечь границу. Боб разворачивается на 180 градусов и везет нас в то самое гетто, мимо которого только что с ненавистью пролетела Софи. В гетто, как выясняется, с каждым днем все радостнее жить. Вода из шланга на каждые десять кварталов без ограничений, электричество от ближайшей линии подвели, в аптеке у бородатого шамана чередуются на полках меха, лапы, хвосты и порошки - и гирлянда детских ползунков на веревке между бараком из фанеры и бараком из листового железа. Боб своим Кейптауном гордится: неслучайно в таком хотят жить братья со всей Африки. Просит лишь не отходить от машины далеко. Заблудившиеся белые с дорогими камерами в гетто - та еще головная боль.

Породистый рейнджер Стив держит гейм-резерв на мозамбикской границе - родители привезли его ребенком из ЮАР, где белым быть еще опаснее. Стив по закону обязан нанимать на работу черных рейнджеров. В окрестностях парадной Черч-сквер, в столичной Претории, где рос Стив, больше не живут белые семьи. Единственный белый на нашем пути - долговязый забулдыга подшофе, склонившийся над кружкой с медяками. Время от времени от африканской семьи, чинно гуляющей по променаду, отделяется отец семейства и опускает монету в кружку. Чернокожая хозяйка нашего респектабельного гестхауса на Гавернмент-авеню объяснила, что после окончания апартеида иные не успели уехать, не сориентировались, потеряли работу, запили - но сознательные черные им стараются помочь. Вот у нее лично два уборщика белые. Пьют, правда, но что с них взять.

Незримую границу в Южной Африке пересекаешь не раз и не два - постоянно. В какой-то момент становится очевидно, что ничего иного, кроме границы, ограждения, разделительной линии, забора с колючей проволокой, отделяющих одних от других, наших от ненаших, равноправных от особо равноправных, здесь и нет. И если где-то забор не стоит, то вот-вот поставят. Потому что без него граждане друг друга сожрут.

Как на моей родине.