Григорий Гольденцвайг: Калории на высоте

Несколько лет назад в посольстве Дании я поинтересовался у советника по культуре, не поддержит ли скандинавский национальный перевозчик SAS очередной культурный проект. «Вряд ли, – развела руками дипломат. – В авиакомпании прекрасно знают, что наши сотрудники не любят летать рейсами SAS». Я тогда пожал плечами – а еще через несколько месяцев выкинул свою карточку часто летающего пассажира. Не летать SAS между Скандинавией и Москвой – значит летать «Аэрофлотом». Третьего не дано. Что такого должен натворить европейский нацперевозчик, чтобы соотечественники предпочли ему «Аэрофлот», которого в Европе чурались не одно десятилетие (иногда и незаслуженно)?

Когда я был большой и мне было 9 лет, мой брат был маленький и ему было три. У него был прекрасный аппетит. Есть он готов был где угодно, когда угодно и что угодно. Мечта, а не ребенок.

К бабушке мы ездили на электричке. Где-то посередине пути, между Колхозной и Столбовой, из папиной сумки появлялись кухонное полотенце и стиранные целлофановые пакеты с яйцами вкрутую, помидорами и огурцами. Прожорливость младшего брата возрастала пропорционально скорости электропоезда. Родители светились счастьем, помидоры пахли, скорлупа летела на пол. Мне, как взрослому человеку, в этот антисанитарный момент хотелось провалиться под землю.

SAS перестала кормить бесплатно. Авиакомпания подняла на щит идею абсолютной доступности полетов, сократив ненужные расходы. Кто проголодался, доплатит на борту. У SAS осталось прекрасное внутреннее расписание стыковок, она сохранила хваленую пунктуальность, у нее дружелюбные цены. Для того чтобы привлекательность SAS с треском рухнула, достаточно было ввести плату за еду.

Абсолютная доступность для меня как пассажира означает советскую электричку. Рейсовый автобус. Ryanair.

Признаюсь в страшном: как минимум раз в год я летаю Ryanair. И на борт готов захо­дить хоть с помидорами и яйцами. Я провожу час-другой-третий в уродливом салоне, а пожеланий к замученным жизнью стюардессам у меня не больше, чем к машинисту электрички. Доставили до места – расстались без претензий. Дискаунтер не клялся в вечной любви и не притворялся, что интересуется моим комфортом. Все по-честному.

На рейсе «Аэрофлота» Москва – Токио, где проломленный подлокотник кресла в бизнес-классе заклеен изолентой в тон, а в качестве развлекательной программы выдают DVD-плееры, я был готов признаться стюардессам в любви дважды. В первый раз, когда они предложили на пробу и, как заправские сомелье, представили несколько славных вин – звучали «изысканный букет», «послевкусие» и «верхние ноты» – после чего вернулись с вопросом: «Ну так какое брать будете, в левой руке или в правой?» Во второй – когда решили помочь с выбором из десерта паризьен с малиновым кули и ванильного мороженого с брусникой. «И то и другое, можно без хлеба?» – дружелюбно хохотнула стюардесса.

Речь тут совсем не про голод. Пассажиры немецкого поезда, погруженного на паром, строятся в очередь в сомнительном паромном кафе вовсе не потому, что так уж сильно хотят есть. Пассажиры авиакомпании-дискаунтера в сингапурском аэропорту, где еду нельзя пронести на борт, выкидывают припасенные суши-сеты у выхода на посадку с глубоким вздохом не потому, что суши были дорогими, а на борту нечем подкрепиться: есть чем. И я просыпаюсь в 6 утра в кресле экспресса на Копенгаген, чтобы повертеть в руках красивую коробочку с завтраком, оставленную проводником, – хотя мне в голову не придет есть в это время суток.

Дорогие железнодорожные, воздушные и паромные перевозчики! Пожалуйста, не лишайте меня повода заплатить вам, а не Ryanair. Лечу я с деловым костюмом на верхней полке или в шортах и шлепанцах, впервые за месяц или в четвертый раз за неделю – издрямзаться помидорами и яйцами или десертом паризьен – естественная и важная человеческая потребность. Между Копенгагеном и Сингапуром точно так же, как между Колхозной и Столбовой.