Умер Алексей Балабанов

Невозможно теперь не думать о том, как в последнем фильме «Я тоже хочу» Алексей Балабанов появляется в роли самого себя, режиссера, и умирает. Герои фильма едут за счастьем, но в счастье берут не всех. Что там за счастье, никто не знает, но все так устали от привычного несчастья, что, услыхав про сказочную колокольню, говорят: я тоже хочу.

Невозможно теперь не думать, что Алексей Балабанов тоже просто устал. Он двадцать лет был лучшим кинорежиссером страны, иногда казалось, что единственным. А после «Брата» проснулся единственным русским народным кинорежиссером. Но дело было не только в «Брате». Балабанов не дал пропасть этим двум словам – «русское» и «народное». Он в одиночку оборонял здесь весь патриотический словарь, изгаженный официальными и прочими лицами титульной национальности. Он фантастически умел очищать слова и вещи от шелухи – и придавать им смысл, помещая разом в пространство мифа, настоящего времени и большой истории. Поэтому то, что у других было фальшью и штампами, у Балабанова становилось правдой жизни, правдой смерти и правдой искусства. Неважно, какая из них была высшей, а важно, что разделить их нельзя. Он снимал абсолютно цельное кино. Балабанов создал метафизическую историю российских 90-х и нулевых. Он снял самое страшное признание в любви к родине. Почти никто не верил, что «Груз 200» был о любви, но он был об этом. Есть грустная логика в том, что Балабанов не был понят за границей. Его непереводимость – прямое следствие истинной самобытности, это очень правильное слово, если по-балабановски очистить его до самости, быта и бытия.

Невозможно теперь ничего говорить, можно только как герои Балабанова: они бы молча выпили, вот и весь некролог, самый точный текст, в котором и балабановская народность, и балабановский лаконизм.