Выставка «Возвращение»: Парижский архив Алексея Ремизова показывают в Москве
В «Манеже» выставлена самая эффектная часть архива Алексея Ремизова, только что возвращенная из Парижа
Алексей Ремизов (1877–1957), словесный художник, мистификатор, выдумщик, названный Иваном Ильиным «мифа ради юродивым», последние тридцать с лишним лет прожил в Париже. Хранительницей его архива стала Наталья Резникова, помощница писателя в последние годы жизни. В прошлом году Министерство культуры приобрело у ее наследников архив Ремизова для Государственного литературного музея. Часть обретенных сокровищ и представлена на выставке «Алексей Ремизов. Возвращение».
Это необычное зрелище. Диковатое, с тайным хаосом, жутью внутри. И величественное в безоглядности той жизненной игры, которую Алексей Ремизов вел до последнего своего часа. Впрочем, если бы игры...
В «Манеже» представлен резной деревянный стул писателя, круглая вышитая шапочка (ермолка), кукла-перчатка с мужичком-коловертышем, Фейерменхен («огненный человек»), дух дома Эспри. И все это не игрушки и не элементы сценического костюма. Канцеляриус царя обезьяньего Асыки Первого, главы Обезьяньей Великой и Вольной Палаты, которым Ремизов себя назначил, не таков. Коловертыша и шапочку можно оторвать от его бытия только с мясом и кровью. Точно так же, как его рисунки от встроенных в них строк. Потому что и они никак не «иллюстрации», не «почеркушки на полях», а равноценный компонент текста.
Так во всех его альбомах – «Сибирских огнях», «Соломонии», «Из Лескова»: рисунки тушью и акварелью, окликающие и древнерусскую рукописную традицию, и графику Кандинского, перетекают в выписанные каллиграфическим почерком слова, слова в узоры. Кикиморы, лешие, бесноватая Соломония сосуществуют с Петром и Февронией, Адамом и Евой. Но и они, и гоголевские карикатурные чиновники, и «тройка» (три одутловатых уродливых лица) рассказывают скорее о рисовальщике и его мире, чем о самих себе.
Поэтому и в портретах альбома «Современники и предки» не стоит искать сходства с реальным Львом Толстым, Валерием Брюсовым или Андреем Белым. Это тоже не столько о них, столько о той таинственной взвихренной стихии русской словесности и мифа, которую так тонко и объемно чувствовал Ремизов. Кстати, умевший быть и просто нежным тоже. На выставке есть и альбом «Живые мне мертвые цветы» – засушенные цветики, травки, листочки – с посвящением «Моему ангелу-хранителю Наталье Резниковой».
До 22 мая