Екатерина Деготь: Искусство власти

На прошедшей неделе случился очередной конфликт творческого работника с начальником: в Третьяковской галерее из постоянной экспозиции дирекция убрала скульптуру художника Арсения Жиляева. Из комментариев в прессе очевидно, что директору эта работа просто никогда не нравилась и был найден предлог ее убрать – якобы она пугала посетителей (это натуралистический манекен человека, лежащего на полу) и якобы мешала проходу.

Новостью явилось то, что художник отреагировал, стал делать заявления в прессе, – не покорился судьбе.

Только что нечто подобное случилось во время подготовки выставки феминистского искусства «Международный женский день», когда кураторы в последний момент часть работ не выставили. Некоторые – из политических соображений (рисунки, в текстах к которым упоминались Pussy Riot), а некоторые – из эстетических (работы не понравились). Кураторы вроде бы вели себя высокомерно по отношению к художницам, вроде бы говорили, что работы некачественные, что это не искусство, а политический активизм, – так утверждают художницы. Но именно потому, что это были феминистские активистки с опытом политической работы, они развернули ответную медиаатаку, в том числе за границей, и подпортили кураторам репутацию, чего те явно не ожидали.

В обоих случаях я на стороне художников: прекрасно, что творческий работник перестает чувствовать себя зависимым. Однако как куратор я вынуждена задуматься. Испортить репутацию легко, а ведь выбор приходится делать, и иногда в последний момент.

Фигуры художника и куратора тут можно заменить на писателя и издателя, режиссера и отборщика фестиваля – ну, и так далее: творческого производителя и того, в чьих руках политика репрезентации. До сих пор считалось, что дело художника – терпеть, когда его работу репрезентируют (или не репрезентируют) профессионалы, которым якобы виднее. Такая вещь, как эстетическая цензура, существует и считается легитимной. У куратора есть собственный вкус, он или она какие-то работы отклоняет; до сих пор это считалось не только не таким уж большим злом, но даже в известном смысле желательным. В эпоху нового русского капитализма фигуре куратора, «начальника репрезентации», стало уделяться очень много внимания. В советское время никаких кураторов и в помине не было, да и сейчас в них не всегда есть нужда, но в последние годы это признак престижа, кураторов приписывают ко всем мероприятиям подряд, даже к бизнес-презентациям и модным шоу (хотя порой не дают им права контролировать бюджет и идеологию события).

Именно на кураторе лежит ответственность сделать мероприятие «презентабельным». Другими словами, куратор самим своим присутствием должен негласно обеспечить неравенство и недемократичность, выстроить иерархию, должен сделать из мероприятия нечто «капиталистическое», противостоящее «самодеятельности». В нашей стране – особенно, так как вся эта система институциональной жестокости по отношению к художнику, его постоянного «воспитания» не смягчена никакими контрактами, которые защитили бы его или ее права. Не случайно фигура куратора такой яркой и обязательной звездой взошла на мировом горизонте как раз в эпоху неокапиталистического реванша конца 1980-х, в эпоху поминаемой ныне (главным образом – недобрым словом) Тэтчер. Именно тогда современное искусство стало ассоциироваться с фигурой куратора, он был царь и бог, – попробовали бы художники вот так, как сейчас, начать жаловаться! Их карьера закончилась бы раз и навсегда.

Но сейчас, оказывается, происходит маленькая революция. Творческие работники эмансипируются, по крайней мере там, где не нужны колоссальные бюджеты. Куратор как директор детского сада, управляющий неразумными существами, – ни к чему. Художники могут все сделать и сами. Теперь нужен только куратор-активист, единомышленник и однопартиец, иначе ему или ей просто не станут доверять. Чувство дистанции, на котором строилась вся оценка качества в течение многих десятилетий, больше не считается полезным.

Как у всякой революции, тут просматриваются как перспективы, так и возможные потери. Посмотрим.