Спектакль Ромео Кастеллуччи в Берлине: Красота вооружена и очень опасна

Зрителям ежегодного берлинского фестиваля новой драмы F.I.N.D к сюрпризам не привыкать. Поскольку речь идет не столько о новых пьесах, сколько о способах работать с текстами вообще – в том числе и такими старыми, как роман в письмах Фредерика Гёльдерлина «Гиперион» (1797), которому знаменитый итальянский режиссер Ромео Кастеллуччи добавил второе название «Письма террориста» (получилось – Hyperion. Briefe eines Terroristen). Никто и глазом не моргнул, когда тщательно выстроенную на сцене фешенебельную квартиру вдруг принялся крушить полицейский спецотряд. По книжным полкам, диванам и телевизорам парни в черном прошлись как торнадо, за десять минут превратив гламурный интерьер в кучу мусора. Когда же, огородив сцену лентой, полицейские принялись, покрикивая в мегафон, гнать зрителей с мест как праздных зевак: «Здесь не на что больше смотреть. Очистите зал!», большинство тоже не больно-то испугалось и честно удалилось на ближайшие полчаса в буфет.

Зато после такой встряски полуторачасовое созерцание сцены, на которой почти ничего не происходит, – чистое в буквальном смысле удовольствие. В белой-белой комнате сначала сидит одна лишь черная собака да красуется стакан с молоком на белом постаменте. Визионерскую инсталляцию разворачивают неспешно, перебивая сведениями о химическом составе человека или природе глазной болезни слепой собаки Смиллы. Гёльдерлиновские возвышенные тексты не столько произносят, сколько транслируют, несоразмерно разевая рты, исполняя руками какую-то патетичную хореографию из риторических жестов, существа, которые выглядят скорее мертвыми, чем живыми. Маленькая девочка в золотом венке и белом хитоне, закатив глаза, жутковатым шепотом сообщает об утерянном союзе богов и людей. Обнаженная античная статуя на постаменте размахивает пистолетом. Переодетая в мужскую одежду актриса Луиза Вольфрам, декламируя Гёльдерлина, тянет по сцене тяжелый меч. Красота у Кастеллуччи вооружена и очень опасна. Как и слово поэта, способное из лучших побуждений изменить мир к худшему. Нацепив противогазы и непромокаемые костюмы, полицейские сначала размазывают черную краску по заднику с изображением голубого неба, потом льют ее на пол и растирают швабрами до тех пор, пока на белом линолеуме не проступают очертания огромного черного пистолета.

Инсценировкой романа этот перформанс с участием четырех актрис, маленькой девочки, слепой Смиллы и оперативной группы по зачистке не назовешь. Скорее диалогом Кастеллуччи с автором, вложившим свой идеологический кирпичик в концепцию новой чистоты и порядка, которая не одним только Третьим рейхом отозвалась. Манифесты немецкого романтика для режиссера такой же документ радикализма, как духовные инструкции атаковавшего башни-близнецы террориста.

В контексте же фестиваля гёльдерлиновские тексты не древнее и не опаснее нацарапанных на мятых бумажках признаний, которыми делятся, дорываясь до микрофона, актеры перформанс-группы Blitz еще в одном новом проекте фестиваля – «Террористический танцсалон». В своем политическом кабаре, вспоминая волнения 60-х и 90-х, они вопят о потерянном рае – Берлине, в котором жить бедным было круче, чем где-либо еще богатым. Пляшут до упаду и, не делая особых различий между сексуальностью и революционностью, отчаянное желание изменить мир формулируют в финальном воззвании активистки: «Я не хочу в один прекрасный день увидеть в зеркале свою стареющую физиономию и понять, что все было напрасно».

Берлин