Екатерина Деготь: Кто тут сагиб
Как русский европеизм превратился в жажду установить в стране апартеидОдин из любимых тезисов нашей интеллигенции состоит в том, что в России ничто никогда не кончается и мы все еще живем в (далее по выбору) эпоху опричнины, николаевской реакции, сталинских чисток или дикости девяностых; все еще решаем задачи, стоявшие перед декабристами, перестройкой, Петром Первым и Александром Освободителем.
На фоне этого удручающего бессмертия всяческих проблем интересной выглядит ситуация, когда что-то в самом деле кончается. Как, скажем, промокашки. Хотя это грустно и заставляет многое в своей жизни пересмотреть.
Вот сейчас на наших глазах прекращает свое существование одна из основ российского самосознания – европеизм. Точнее, он все еще здесь, но сгнил и разложился до такой степени, что превратился в собственную противоположность, издающую реакционные миазмы.
С тех пор как Чаадаев сформулировал носившуюся в воздухе проблему «Россия и Запад» – сформулировал, как известно, пораженчески, в том духе, что Россия опоздала к формированию Запада, обречена вечно его догонять, – с тех самых пор русский пессимистический европеизм лежал в основе всего самого лучшего, самого благородного, что в этой стране делалось. Восстание против казенного патриотизма и черносотенства, герценовский стыд перед лицом средневекового рабства, русский роман XIX века, освободительный импульс народничества, антиобскурантизм интеллигенции, все лучшее в левом идеализме – все оттуда.
В послевоенном СССР, утратившем веру в коммунизм, понятие Запада заняло именно это место – место недостижимого идеала, которому надо соответствовать, даже если нынешним поколениям не удастся при нем пожить. Этот мечтаемый Запад воплощал совершенно коммунистические идеалы: демократизм, свободу, развитие личности, неконсюмеристское довольство (так мы думали) и модернизацию. Советский человек знал, что его обманывают, и идеал коммунизма находится не там, где ему говорят, а за кордоном. Запад был нашей единственной религией и оставался последним аргументом в споре о ценностях.
Что же теперь? Теперь этот аргумент опошлили и дискредитировали.
11 февраля Координационный совет оппозиции принял заявление «О необходимости отмены безвизового режима со странами Средней Азии». Принял единогласно, с несколькими воздержавшимися. Голосование проходило заочно, кто-то не голосовал, но криков протеста из самого КС что-то не слышно, так что можно считать, что заявление выражает его позиции.
В коротком заявлении говорится о неконтролируемой миграции из Средней Азии, мигранты называются жертвами, которым создаются невыносимые условия. Но вместо того, чтобы в соответствии с современным пониманием демократических европейских ценностей в самой Европе требовать улучшения этих условий, облегчения интеграции для тех, кто этого хочет, и создания условий сосуществования для тех, кто (пока) не хочет, заявление требует миграцию прекратить, потому что она «подрывает попытки России интегрироваться в Европу».
Ясно, что для мигрантов Россия – по крайней мере Москва – потому и привлекательна, что кажется почти Европой по сравнению с Душанбе. Ну что же, им покажут, кто тут сагиб.
Дальше документ проговаривается, почему вообще об этом нужно говорить: «Европейские власти... блокируют введение безвизового режима с РФ, которого уже много лет добивается российское руководство. Тем самым ставится под вопрос европейский выбор нашей страны».
Помимо сервильной солидарности с «российским руководством», здесь интересно, что европейский выбор – это, оказывается, не про свободу, честь, благородство и сострадание, не про демократизм и дух общежития, а про желание иметь открытую визу, чтобы поехать на лыжный курорт. Вот оно, оказывается, в чем дело. Оказывается, свобода передвижения – это только для белых. Если бы авторы письма могли пообещать Европе, что визу будут получать только богатые и образованные, а алкоголики, таджики и иные неблагонадежные элементы не будут, они бы это сделали.
Оказывается, русский европеизм сегодня – не что иное, как зажравшийся расизм, фашизоидный обскурантизм и самоубийственная жажда установить в стране апартеид. Вот оно как. Поневоле задумаешься.