Екатерина Деготь: Игра в отца

Владимир Путин прошелся насчет Анджелины Джоли в том смысле, что, прежде чем высказываться, ей бы следовало замуж выйти. Незамужняя женщина (а может быть, и неженатый мужчина) в его патриархальном сознании права на слово не имеет. Так обстоит дело в первобытных обществах. Это была шутка, но шутка базируется на презумпции консенсуса. Невозможно шутить, не будучи уверенным, что стоящие вокруг тебя парни заржут вместе с тобой. И Путин, похоже, не ошибся, страна с ним согласна. Несмотря на большое количество разводов или в связи с этим, в основе сознания российского гражданина лежит норма семьи.

Возьмем сторонников антиусыновительного закона, консерваторов-националистов. Они против какого бы то ни было отчуждения детей, даже в детский сад (мать не должна работать, с их точки зрения), или тем более куда-то органам социальной опеки, которые якобы только и ждут, чтобы отобрать детей. Один православный клирик недавно призвал встречать органы опеки с оружием в руках.

Ребенок должен жить где родился. Усыновление, суррогатное материнство и т.п. есть постыдный факт, который нужно тщательно скрывать (так по российскому законодательству). Ясно, что тут действует та же логика первенства кровного родства, которая заставляет считать грехом любые отношения, где секс оторван от детопроизводства, например, гомосексуальные. Анджелина с ее толпой открыто усыновленных детей с этой точки зрения – верх порока.

Отдать русского ребенка ино­странным усыновителям так же ужасно, как матери отдать собственного кровного сына, страна и семья есть одно и то же. Смена родины есть преступление хуже душегубства. Нетрудно понять, что за этим стоит невысказанное представление об Отце Нации. У наших сирот уже есть отец в Кремле, зачем им иностранцы?

Теперь возьмем противников закона, которые совершенно другие люди, выступают за модернизацию, свободный рынок, за самостоятельность индивида и против отца в Кремле. Замечательно, что мстительный и неадекватный закон вывел на улицы тысячи граждан, и с ними невозможно не солидаризироваться. Но рационального обсуждения почти нет, хотя усыновление детей из третьего мира (чем и была Россия, когда началась история усыновлений) представляет собой международную проблему. Интеллигенция отреагировала на закон поразительно болезненно, хотя до сих пор к тому, что их лично не касается (эксплуатация мигрантов), либеральная общественность была более чем равнодушна. Почему сироты разбередили сердца?

В «дискурсе протеста» закон понимается не столько как отказ в праве на семью, сколько как перечеркивание пусть даже слабого шанса покинуть Россию, который, счастье в несчастье, выпадает сиротам. Родиться в России представляется проигрышной картой. И хотя противники закона давно уже имеют свободу уехать за границу, они все еще чувствуют себя травмированными детьми и бессознательно идентифицируются с сиротами, у которых отняли право приобрести другую судьбу. Это как фантазии ребенка, что на самом деле он не сын своих родителей, а потерявшийся принц. Закон кладет этим интеллигентским фантазиям конец.

Захар Прилепин считает, что интеллигенция поклоняется свободе, а не родине (и не любит ее за это), но мне кажется, он ошибается. На самом деле интеллигенция тоже считает себя членом семьи и «родины», только членом несчастным и заброшенным. Одни мыслят себя «отцами нации», другие, подыгрывая им, – детьми нации (хотя взросление потихоньку происходит). И понятно, почему круги интеллигенции так разозлились на французского актера, который вдруг подорвал всю их картину мира, напомнив, что смена паспорта может быть актом циничным и прагматическим.

А еще он напомнил, что в том, чтобы сегодня быть гражданином России (богатым гражданином, или гражданином при богатстве или власти, или хотя бы лелеющим надежду там оказаться), есть определенная материальная выгода и что именно по этой причине все мы тут живем – факт, который консерваторы-националисты скрывают от других, а либералы-интеллигенты – от себя самих.