Екатерина Деготь: Без горя и ума

Любопытно, что сейчас происходит в школах на уроках литературы. Как, например, нынешние школьники читают строки Лермонтова «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ»? Ведь в опросе на предмет альтернативного слогана для Олимпиады в Сочи одним из победителей в качестве определения для России стало как раз слово «немытая». Всплыло в памяти у тех, кто это читал в детстве. Еще советские диссиденты знали, что русская классика обладает универсально субверсивным потенциалом («Товарищ, верь...» и многое другое). Сегодня это узнают диссиденты путинского режима.

Сейчас вообще стремительно актуализируется очень многое из российского XIX века. Выясняется, что значительная часть населения выступает за телесные наказания, в Уголовный кодекс предлагают ввести статью за кощунство, в школы продавливают Закон Божий (для всех, кроме инородцев, разумеется) – и некоторые прогрессивные журналисты это поддерживают. РПЦ, которая мнит себя Священным синодом, государственным министерством, провозглашает византийское отношение к власти и домостроевские порядки в семье. И перспектива перехода к абсолютной монархии уже не кажется столь комически невероятной.

Что произошло и в чем мы виноваты?

В девяностых практически все были за то, чтобы отвергнуть советский опыт и влиться в «цивилизованное русло», и для этого, как тоже верили многие, нужно сначала вернуться как минимум к 1913 году, последней точке нормальности. Один советский эмигрант, впервые после долгого перерыва приехавший в Москву в начале 1990-х, поражался тому, что все девушки вдруг нарядились в какие-то, по его мнению, кокошники (шапочки боярышень, парчовые душегрейки, гимназические сапожки и т.п.), и сейчас я начинаю думать, что со стороны он увидел что-то, чего я не замечала. Не заметить кокошники на домах, впрочем, вскоре не представилось возможным. Новая буржуазия и прислуживающая ей интеллигенция списывали это на дурной вкус тогдашнего московского мэра, что не мешало ей самой восхищаться неокупеческой архитектурой Нижнего Новгорода, читать Константина Леонтьева, молиться Серафиму Саровскому либо абсолютному духу и скупать мебель в стиле ампир. А также – какое-то время – верить, что все это носит оппозиционный характер.

Теперь все встало на свои места, все это никакая не оппозиция, а самый махровый официоз. И возникает интересный вопрос: а куда же теперь девать всю ту огромную традицию русской культуры, которая представляла собой оппозицию клерикализму и царизму? Ведь это в той или иной степени вся русская культура, если, конечно, не свести ее к охранительным благонравным романам для православной молодежи, имена авторов которых благополучно забыты. Возможно, сейчас именно их будут проходить в школах? Ведь сама возможность оппозиционного мышления подвергается теперь осуждению, а как можно понять русскую культуру эпохи царизма вне этого вектора?

Советский исторический нарратив, как известно, выстраивался как нарратив оппозиционеров режима. Каждый школьник знал картину Перова «Чаепитие в Мытищах» и роман Толстого «Воскресение», не говоря уже о Герцене, об «Отцах и детях». Даже и «Горе от ума» и «Герой нашего времени» вписывались в ту же линию. На уроках русской литературы учили, парадоксальным образом, диссидентству. При этом в таком нарративе свое место находили и «оппозиционеры оппозиционеров», вроде Достоевского, чьи «реакционные позиции» тоже изучались довольно внимательно.

Новый официальный исторический нарратив, призрак которого уже блуждает совсем рядом с нами, не так многомерен, оппозиционеров режима он просто раз и навсегда вычеркнет из общественного сознания. Никто уже не читал Герцена, никто не знает картин Репина «Арест пропагандиста» и «Отказ от исповеди перед казнью». Оказывается, можно без протестов со стороны общества стереть с лица земли даже величайших из великих – вспомним, как пару лет назад по требованию РПЦ было замято столетие со дня смерти Льва Толстого.

Только XIX век нельзя возродить выборочно. В комплекте с гимназическими сапожками и утренней молитвой в нашу жизнь войдут гимназические бунты, арестованные пропагандисты и отказавшиеся от исповеди, самоотверженные бомбисты и пламенные речи А.Ф. Кони. Собственно, это уже происходит.