«Реконструкция утопии»: Музей звуковых фигур

Руководитель музыкальной лаборатории театра «Школа драматического искусства» Петр Айду уже не впервые обращается к эпохе первых советских десятилетий. Три года назад он возродил Персимфанс – первый симфонический ансамбль без дирижера, существовавший в 1922–1933 гг. Параллельно были воссозданы пролетарский шумовой оркестр, шумритмузыка и ранний балет Прокофьева. Кое-что из программы трехлетней давности перекочевало и в нынешнюю «Реконструкцию утопии».

Снова ритмично колотили молотками – сколачивали гвоздями стойку для простыни-киноэкрана. Поначалу номер показался пугающей подготовкой к сцене на Голгофе, но таковой не последовало, зато это было реконструкцией шумритмузыки Арсения Авраамова к агит-гиньолю «Слышишь, Москва?!» (1923). Конечно, в Симфонии гудков Авраамов как композитор свою же шумритмузыку намного превзошел, но ее творческий аспект остался важным: здесь производственный процесс отождествляется с музыкальным.

Снова исполняли – под тот же киноролик – обработку Увертюры Моцарта к опере «Волшебная флейта» в редакции для кино, клубов, радио, школ и эстрады (1930).

Снова читал Игорь Яцко заумные стихи Алексея Крученых (1923) – да так зажигательно, что маленькая девочка в зале стала повторять: «Хецимес!», «Зар бгар!»

Снова на сцену выходил шумовой оркестр Пролеткульта со стулофоном, бутылофоном и пузифоном из метлы и бычьего пузыря, только играли на сей раз не «Интернационал», а оду «К радости» Бетховена.

Что же было нового? Весьма эстетически завершенное впечатление оставил ансамбль шумовых аппаратов В. А. Попова, озвучивавший спектакли и ранние звуковые фильмы. Несколько исполнителей изобразили на разных устройствах гул приближающегося паровоза, лязг его поршней, стук колес и грозные свистки. Поезд, пыхтя издалека, приблизился и удалился. Это была реконструкция футуристического номера Мастерской Форрегера (1921), позже перенесенного в мхатовский спектакль «Анна Каренина».

С набором аппаратов Попова частично совпал по инструментарию Оркестр металлистов, сыгравший Марш композитора Григория Лобачева (1922), – а состоялась, будем считать, мировая премьера, поскольку задуманный оркестр Пролеткульта в свое время так и не был создан.

Особую линию в программе создали транскрипции классики: Ноктюрн Шопена для вариофона (в записи), «Средь шумного бала» Чайковского для терменвокса (что-то помешало правнуку изобретателя Петру Термену правильно исполнить мелодию), музыкально-спортивные игры под вальсы Шуберта.

Но из чистой музыки запомнилась вовсе не классика, а Прелюдии Ивана Вышнеградского, сыгранные Петром Айду и Федором Амировым на двух роялях, один из которых был настроен на четверть тона ниже другого. Сочетание романтической идиоматики и микрохроматической настройки создало освежающий эффект.

«Интернационал», впрочем, тоже прозвучал и на сей раз – на органе, который в течение десятков лет мастерил из шлангов для душа, ящиков из-под фруктов, карнизов и канализационных труб, вязальных игл, деревянных линеек, клистирных трубок и прочего инженер Иосиф Файн в своей московской квартире. Орган вместе с присоединенным к нему электромотором торжественно вывезли из задних недр театра как древний сакральный объект. На вид он производил много большее впечатление, чем на слух, – впрочем, Петра Айду, игравшего на клавиатуре, нимало не смущало, что некоторые трубы попросту не звучали. Инженеру Файну сейчас 84 года, и он отдал свое детище молодым. Среди музейных экспонатов самодельный орган был единственным современным инструментом, но духовно связанным с эпохой военного коммунизма, когда играть было не на чем и музыкальные инструменты приходилось мастерить народным умельцам.

Программе повредил переизбыток пояснительных текстов и актерский наигрыш, с которым они были прочитаны. И все же концерт пополнил наши археологические представления о культуре предков, стремившихся построить новый мир.