Конкурсная программа 61-го Берлинале выглядит посредственной

Формат 3D, считавшийся попкорновым, вдруг оценили серьезные режиссеры. И впервые возникает ощущение, что этот формат не игрушка.

«День 3D» начался конкурсным анимационным фильмом француза Мишеля Осело «Сказки ночи» (Les contes de la nuit). Осело – из друзей Хаяо Миядзаки, знаменит мультфильмами про африканского мальчика Кирику. В «Сказках ночи» юноша, девушка и старик сидят ночами в заброшенном кинотеатре и при помощи магии придумывают и реконструируют на экране сказки, действие которых развивается то при ацтеках, то в средневековой Франции, то на Карибах в мире мертвых. Все сказки – про любовь, позитивные, но с легким психологическим вывихом. В тибетской, например, коварная обманщица прикидывается смертельно больной и требует от влюбленного юноши, чтобы тот скормил ей для поправки сердце лучшего друга – по-человечески говорящего мудрого коня.

Самое интересное – технология. Все персонажи – черные силуэты. Плоские. Какое при этом может быть 3D? А такое: глубину фильму дает фон, светлый и яркокрасочный. Фильм поругивают за то, что он слишком ладно укладывается в идеологию Берлинале с ее толерантностью и братством народов мира. Еще говорят, что он скучен. Совсем нет. Ощущение скучности возникает, вероятно, из-за этакой моторности сюжета: за сказкой следует другая, потом еще одна и т. д., при этом никакой итоговой морали нет. Но ничего похожего никто не видел. Да, «Сказки ночи» сознательно адресуют к классическому немецкому фильму 1926 г. «Приключения принца Ахмеда», сделанному изобретательницей техники силуэтов Лотте Райнингер. Но 3D в 1926-м не было.

Неожиданно хороший – некоторые считают его пока лучшим на фестивале – фильм «Пина» (он в Берлине вне конкурса) сделал Вим Вендерс. На Вендерсе после его последних работ, особенно «Выстрелов в Палермо», многие поставили крест. Оказалось, ему надо отстраниться от себя, чтобы возродиться. «Пина» – формально документальный, но на деле истинно художественный фильм о гении жанра современного танца, недавно умершей Пине Бауш и ее труппе из Вупперталя. Это киноэссе о том, каким незашоренным и вольным бывает творчество. Одна из мыслей: в труппе Бауш все как один солисты. И все в каком-то смысле портрет, реинкарнация Пины.

Я видел этих людей: они остановились в моем отеле. По принятым внешним канонам они не танцоры: есть некрасивые, есть старые, очень высокие. Но этих нестандартных, но необходимых для ее стиля людей Бауш выискивала по всему миру: в фильме все они, что концептуально, рассказывают о ней каждый на своем языке – на японском, испанском, греческом, французском, русском, английском, иногда и немецком. На вечерней премьере, сидя рядом, позировали фотографам в очках 3D Вендерс и Ангела Меркель. Смысл 3D в данном случае в том, что фильм передает глубину танца. Вендерс и решил-то его снимать, когда посмотрел киноконцерт своего приятеля Боно U2-3D. При этом никаких специальных 3D-фокусов он не использует (разве что пару раз, причем эффектных). И впрямь было бы глупо, если бы 3D-танцоры размахивали ногами в зале перед физиономиями зрителей.

Еще один внеконкурсный документальный фильм в режиме 3D сделал другой немецкий классик – Вернер Херцог: «Пещеру забытых грез» (Cave of Forgotten Dreams). Это съемки в пещере на юге Франции, где в 1994-м обнаружили самые древние в истории наскальные рисунки – им 30 000 лет. Пещера закрыта от всех железной дверью с кодовым замком. Кинематографистов туда тоже не пускали, поскольку любое движение воздуха способно убить рисунки, выглядящие так профессионально, словно творил Микеланджело. Было решено, что кого-то из известных режиссеров пустят для съемок буквально на час. Выбор пал на Херцога. И опять-таки: 3D уместно. Древние художники умели использовать любые неровности на стенах, чтобы придать рисункам динамику. Так что от объемного изображения пещера и рисунки выигрывают.