Хорош или плох фильм «Черный лебедь»?

И не было никогда. Ни в дебютном «Пи», ни в страшном «Реквиеме по мечте», ни в гомерически нелепом «Фонтане», ни в мощном «Рестлере», который считается зеркальной парой к «Черному лебедю»: там низкие жанры мелодрамы и потешных боев без правил возводились в ранг высокого страдания, здесь такой же штампованный эталон «классичности» смывают в бачок бульварных страстей.

Натали Портман играет балерину, которой впервые предстоит станцевать главную партию – в «Лебедином озере» Чайковского. Как уверяет хореограф (Венсан Кассель), новая редакция балета должна стать «более реалистичной», но в сценах репетиций и премьеры показан набор картинок, который возникает в головах большинства зрителей при слове «балет»: белые пачки, плавные лебяжьи движения рук и т. д. Заодно пересказывается содержание сказки. Это очень гуманно: название-то слышали все, а вот сюжет могут и не знать.

Если бы Джон Сибрук, интеллектуал из журнала «Нью-Йоркер», писал свою нашумевшую книгу Nobrow сейчас, то наверняка посвятил бы большую главу «Черному лебедю» – балетному триллеру с перьями, кровью, истериками в гримерке и педагогической стрижкой ногтей. Более лакомую и вопиющую иллюстрацию отсутствия иерархий, эксплуатации клише, смешения высокого и низкого до полной неразличимости трудно придумать. Но все это было бы банальностью, когда б не бронебойная интонация Даррена Аронофски.

Проблема Нины, героини Портман, в том, что она технична, но бесчувственна, как Барби. На взгляд балетмейстера, ей хорошо дается партия невинной Одетты, но катастрофически не хватает страсти в образе ее темного двойника Одиллии. Кукольность Нины лелеет деспотичная мать (Барбара Хирши), завалившая комнату дочери плюшевыми игрушками и контролирующая каждый ее шаг. А чувственность пытается грубо растормошить сначала хореограф – Кассель (насильно целуя Нину и давая ей домашнее задание помастурбировать), а потом дублерша-соперница (Мила Кунис), которой недостает техничности, зато сексуальности и темной энергии – в самый раз. Даже татуировка на спине – черные крылышки.

Режутся крылья и у Нины: она расцарапывает спину, как бы коротко мать ни стригла ей ногти. Внутренние демоны в Нине сидят и чешутся, но только к финалу (практически галлюцинаторному) ей удается выпустить их на волю. Добром это не кончается, зато искусство, подкрепленное злом, переживает триумф.

Тут у всякого не окончательно наивного зрителя неизбежно возникает вопрос: это режиссер всерьез или издевается?

По формальным признакам – издевается. Классику шмяк об пол и с упоением растер в кровь и сопли. Балетные страсти-мордасти надергал у итальянского маэстро ужасов Дарио Ардженто, физиологизм и расчесывание крылышек на нервной почве – у певца мутаций Дэвида Кроненберга. Прочие переклички и цитаты перечислять утомительно: любой киноман назовет навскидку десяток имен. Лет 15 назад такой постановочный метод назывался постмодернизмом.

При этом понятно, что «Черный лебедь» – что-то совсем другое. Потому что постмодернизм подразумевал непременную иронию, а у Аронофски ее нет.

История эстетики кусает себя за хвост: когда-то романтизм породил мелодраму и триллер, теперь эти жанры благодарно припадают к романтическому «Лебединому озеру» и жадно сосут из него родную, в сущности, кровь. Эта жадность, как ни странно, обеспечивает «Черному лебедю» стилистическую цельность и ту энергию, которой никогда не смогла бы дать ирония. И, конечно, эта жадность питает цепкий интерес массовой публики, проглатывающей фильм как биографии гениев в простодушном пересказе журнала «Караван историй».

В итоге ответить на простой вопрос – так хорош или плох «Черный лебедь» – невозможно. Он, как Одетта-Одиллия, наполовину бел, наполовину черен. В равной степени изощрен и наивен, умен и глуп. Он заставляет грызть ногти в поисках трактовок и почесывать интерес к зазеркалью балетного мира, не менее сказочного, чем сюжет «Лебединого озера». Ну где еще услышишь такие слова утешения: «Что бы ни случилось, ты ведь можешь и дальше танцевать партию Кошки, она тоже прекрасна».