Интервью - Роман Полански, режиссер

В прокат выходит новый фильм великого Романа Полански «Венера в мехах». Он поставлен не по одноименной книге Леопольда Захер-Мазоха, а по пьесе Дэвида Айвза, в которой всего два персонажа: режиссер и актриса. Она приходит на прослушивание, а он разыгрывает вместе с ней историю садомазохистской любви. В главных ролях Полански задействовал свою жену Эмманюэль Сенье и Матье Амальрика. Накануне премьеры «Венеры в мехах» обозреватель «Пятницы» задал несколько вопросов самому Полански.

- В «Резне» у вас было всего четверо персонажей, в «Венере в мехах» их уже двое.

- А в моем первом фильме, «Нож в воде», их было трое. Не думайте, что чем меньше актеров, тем проще. Наоборот. Но я люблю испытывать себя, иначе мне скучно.

- Что дальше? Монофильм, с одним актером?

- Это вряд ли. Двое - это конфликт. А конфликт с самим собой? Мастурбация какая-то.

- Почему вы остановились именно на этих артистах?

- Вы что, знаете кого-то лучше? Эмманюэль я решил взять на роль в самом начале, когда пьесу читал. Насчет актера думал дольше. Но знал, что полдела уже сделано!

- А почему герой Амальрика в фильме так похож на вас? Это автопортрет?

- Есть определенные параллели. Я тоже начинал в театре, мне было 14 лет: я играл главную роль в одной советской пьесе, «Сыне полка» по Валентину Катаеву, и у меня был сумасшедший успех. Иногда я испытываю ностальгию по тем временам. Сейчас я редко работаю в театре, но случается: иногда оперы ставлю. Обожаю сам запах театра. Давно хотел сделать фильм, действие которого от начала до конца происходило бы в театре. Но на этом элементы автобиографии заканчиваются. А с Амальриком я познакомился с подачи Стивена Спилберга, у которого тот играл в «Мюнхене». Когда я ему позвонил, Матье ужасно обрадовался: «Давно хотел познакомиться, все говорят, что я на вас ужасно похож». Получилось смешно.

- Как и фильм. Что привлекло вас в пьесе Дэвида Айвза?

- Ее потрясающая ирония, особенно в отношении сексуальных сцен. Мне нравится идея смехотворной актрисы-неудачницы, которая отчасти еще и богиня, спустившаяся с небес, чтобы наказать смертного. Потрясающая находка - роль, в которой женщина может быть смешной и в то же время угрожающей.

- Каково снимать в одном павильоне? Закрытым пространствам так или иначе посвящены лучшие ваши картины - «Отвращение», «Тупик», «Жилец».

- Я не имел в виду никаких отсылок к другим картинам, но (что поделать) все эти фильмы действительно снял один и тот же человек, пересечения неизбежны. Клаустрофобия - вообще мой конек. Однако, согласитесь, я и на воздухе поработал немало. «Пиратов» помните? А «Китайский квартал», «Пианист». Такое у меня впервые: всего два актера в одном пустом театре. Непросто было сделать так, чтобы публика не заснула и чувствовала напряжение, смеялась, задавалась вопросами и искала на них ответы.

- Режиссер в вашем фильме регулярно выходит из себя. Вы тоже так себя ведете на площадке?

- Герой Матье может взорваться, если что-то сделано неправильно, разрушено, испорчено. Он ведет себя, как будто он у себя на кухне, и его по-человечески можно понять. Но я выхожу из себя лишь в случае тотальной неудачи. Не помню ни разу, чтобы она происходила из-за актеров. Да и понимаете, я в этой профессии уже давно. У меня есть определенная репутация, и всем актерам она прекрасно известна. Плюс, я стараюсь снимать только хороших актеров. А они отличаются от плохих тем, что умеют играть. Я даю им играть. Веду себя как дирижер с оркестром: если музыканты хороши, то он незаметно ими управляет, но ему заранее известно, что музыка будет сыграна превосходно. Что здесь может не получиться?

Больше всего я люблю находиться на съемочной площадке. Мне нравятся, например, горные лыжи, но никакое удовольствие от спуска с горы не сравнится с радостью от съемок кино - причем не заказного, а такого, которое я придумал сам и делаю для себя. Нет, монтаж это тоже прекрасно, но выматывает больше. На площадке другое: ты работаешь изо всех сил, выкладываешься по полной, а энергия не убывает, как бы много часов ты там ни провел. Потом, можно пойти домой и отдохнуть. От монтажа отдохнуть не получится: лично я продолжаю монтировать про себя везде - за рулем, в душе. Это же потрясающе: приняв правильное решение, ты можешь полностью изменить будущий фильм.

- Недавно вы изменили один старинный фильм: документальную картину «День чемпиона», которую вы спродюсировали. Откуда возник этот странный проект?

- Эта история началась в 1968-м, в Каннах - тот самый фестиваль, который был прерван посередине. Я тогда был в жюри. Там участвовал документальный фильм «Королева», о конкурсе красоты трансвеститов в Нью-Йорке; режиссера, очень талантливого, звали Фрэнк Саймон. Думаю, если бы фестиваль все-таки закончился, он получил бы приз: отличный был фильм. А я в те годы очень увлекался гонками и дружил с гонщиком Джеки Стюартом: мечтал снять о нем документальный фильм, но не очень понимал как. Когда Джеки собирался участвовать в гонке в Монте-Карло, он пригласил меня заснять это, но я не мог - работал тогда над другим проектом. И я предложил Фрэнку Саймону сделать это. Фильм был сделан, показан в Берлине, прошел почти незамеченным, а потом был потерян и забыт. Недавно мне позвонили из Лондона: «У нас хранится технический негатив фильма о гонках, который вы спродюсировали, и мы чистим архивы. Хотите его? Или выбрасывать?» Я подумал секунду, забрал фильм, а потом решил реставрировать, перемонтировать и доделать его, сняв новый материал! Так получился «День чемпиона». Прекрасная картина, напоминающая мне о счастливых 1970-х и о гонщиках, гладиаторах той эпохи.

- Это был самый счастливый период вашей жизни?

- Не только моей, но всей западной цивилизации: 1960-1970-е, зазор между появлением противозачаточных таблеток и возникновением СПИДа. Свобода секса, которую вдруг получили мужчины и женщины, отражена в фильмах, книгах, музыке, моде той эпохи.

- Как, по-вашему, изменился мир с тех пор?

- Мы медленно, но верно погружаемся в эпоху, сходную с той, что человечество переживало до века Просвещения. Пуританство завоевывает мир. Лицемерие масс-медиа - лишь одна из иллюстраций этого факта, но наглядная. Слово fuck, казалось бы, уже можно использовать не только в речи, но и в кино, но как только фильм попадает на общественное телевидение или оказывается в программе какой-то авиалинии, неприличные слова приходится запикивать. И знаете что? С каждым годом список запрещенных слов все больше. Теперь нельзя говорить bitch и son of the bitch, но также запрещено слово witch, ведь его могут случайно принять за bitch! Нельзя говорить слова «оргазм» или «мастурбация», это само собой. Но и цифру «69» произносить нельзя!

- Вы, по счастью, живете и работаете в Европе.

- Да, но Америка на сегодняшний день занимает половину рынка.

- Что вы испытываете, когда приезжаете на большой фестиваль представлять новый фильм? Особенно сейчас, после того, как на одном из таких фестивалей вас арестовали?

- Я чувствую себя, как в зоопарке, причем не с той стороны решетки, с которой хотел бы оказаться. Но есть в этом и что-то восхитительное. Замыслы некоторых фильмов родились у меня именно на фестивалях. Чтобы не ходить далеко, «Венеру в мехах» я задумал в Каннах. Агент сунул мне пьесу со словами «почитай на досуге». И вот я стою в «Карлтоне», делать нечего, до следующего мероприятия еще час, и от скуки принялся за чтение. А потом вдруг понял, что хохочу в голос. Кстати, книгу Леопольда Захер-Мазоха «Венера в мехах» я так и не успел прочесть и не тороплюсь. Меня совершенно не интересует садомазохистский аспект отношений мужчины и женщины.

- Но песню The Velvet Underground «Venus in furs» вы точно слышали. Почему решили не включать ее в фильм? Или музыку Альбана Берга?

- Просто ни песня, ни музыка Берга мне не подошли. К тому же у меня прекрасные взаимоотношения с композитором Александром Депла. Он очень удивился, когда узнал, что мне понадобится много музыки: он знал, что в фильме будет много диалогов. Но я хотел, чтобы моя картина была не реалистической, а двойственной, сюрреалистической. Он мне, конечно, очень помог: его музыка уносит зрителя куда-то в другой мир. А по поводу Альбана Берга... Это идея для моего героя, а не для меня. «Для интерлюдий я хотел бы использовать Берга», - говорит он. «Круто!» - реагирует актриса. Он сразу радуется: «О, вы знаете Берга?» - «Нет, а кто это?» - простодушно интересуется она.

- В этом диалоге и многих других ощущается ваше особенное отношение к Эмманюэль Сенье - вашей актрисе, жене, музе на протяжении четверти века. Как она изменилась за эти годы в профессиональном отношении?

- Она растет и развивается, как любая хорошая актриса. Но хорошие роли ей почти не предлагают. От многих она, конечно, отказывалась, но ей редко предоставлялась возможность показать свои способности по-настоящему. А ведь она начинала в театре... Вот я и подумал, что сыграть театральную актрису, которой в жизни не очень везло, она сможет лучше многих.

- Зато вас точно невозможно назвать недооцененным. Что вы чувствуете, когда вам вручают очередной приз? Не устали от них?

- Получать их мне нравится, а иметь - безусловно, лучше, чем не иметь. Иногда ты получаешь признание от людей, которые для тебя особенно важны: не скрою, мне было приятно получить «Оскар» от Американской академии. И, конечно, «Золотую пальмовую ветвь». Но, перебирая награды, я никогда не пересматриваю фильмы, за которые они мне достались. Это выводит меня из равновесия: всегда вижу - что-то следовало бы улучшить, а это невозможно.