Сценарист Анна Козлова: «За одну серию беру миллион рублей»

Анна Козлова начала строить карьеру писательницы в начале 2000-х. Выпустила такие книги, как «Плакса», «Общество смелых», «Люди с чистой совестью», «Все, что вы хотели, но боялись поджечь». В 2017 г. стала лауреатом литературной премии «Национальный бестселлер» с романом «F20» о жизни подростков с диагнозом «шизофрения». К этому моменту она успела прославиться не только как писатель, но и как сценарист. Первый сценарий к сериалу Валерии Гай-Германики «Краткий курс счастливой жизни», который показывали на «Первом канале», написала в 2010 г. Затем было еще несколько телевизионных проектов: «Развод», «Садовое кольцо», «1001» и другие. Этой весной на платформе START по ее сценарию вышел сериал «Медиатор». Главные роли в драме о профессиональном переговорщике, который одним словом может обезвредить террориста и решить деловой конфликт крупных бизнесменов, исполнили такие известные актеры, как Андрей Бурковский, Юлия Пересильд, Ирина Старшенбаум и Дарья Мороз. 

В интервью «Городу» Анна рассказала, почему в России автору прибыльнее писать сценарии, чем книги, какие темы интересуют аудиторию сегодня, а также что ждет зрителей во втором сезоне «Медиатора».

– Чем можно заработать в России – литературой или сценариями, если ты одаренный человек?

– Если мы говорим о деньгах, то, конечно, сценариями. Понятно, что у разных сценаристов разная ставка, но в среднем за серию в 50 минут сейчас я могу спокойно брать миллион рублей. У меня ИП и часть дохода уходит на оплату налогов. К тому же нужно время, чтобы все это придумать и написать синопсис. Серия любого сериала пишется две недели, максимум три. Если учесть переписки, доработки сценария и долгие обсуждения нюансов с продюсером, то выходит максимум два месяца. И оценивается эта работа вот так. Ничего похожего нельзя сказать о книге, которую пишешь год-два-три, где у тебя совершенно другие критерии.

Все любят хорошо написанные диалоги, но это не самое обязательное условие для сценария. Как бы он ни был блистательно написан, сериал – это всегда актеры, которые присваивают эти слова и все равно допускают свои интерпретации. По большому счету, не очень важно, как я это напишу, главное – как это придумано. Скажем прямо, литературные требования к сценарию минимальные.

В то время как мои требования к себе как к писателю очень высокие. Это вечный вопрос: почему так все устроено, что за книгу, которую я пишу несколько лет, мне предлагают гонорар в лучшем случае 300 000 руб.?  

Да, существует международная продажа прав на переводы. Роман «F20» продан в несколько европейских стран, это принесло в общей сложности 3000-4000 евро. В общем, тоже довольно смешные деньги, роялти я пока не получила. Также роман принес мне «Нацбест» (премию «Национальный бестселлер». – Прим. ред.), на тот момент это был миллион, то есть тоже определенная монетизация. 

– Словом, кино оказывается куда прибыльнее.

–  Да. В этом смысле есть еще одна вещь, на которую литератору стоит рассчитывать, – это продажа прав на экранизацию. В прошлом году у меня купили опцион на роман «Рюрик». В течение года компания пробовала, придумывала, обсуждала с режиссером – в итоге они приняли решение снимать кино и выкупили права. Это хорошие деньги, но все эти способы монетизации не прямые. А вот такого, как в Штатах: твоя книга нравится людям, она продается, и ты получаешь за это большие деньги – в моей жизни никогда не было.

– Подожди, но мне кажется, «F20» нашумел и его многие читали.

– Он был достаточно популярен, но, после того как его напечатали в альманахе «Дружба народов», роман оказался в свободном доступе в интернете, и людям не надо было ничего покупать.

Я периодически размышляю, откуда вообще берется такое отношение к работникам культуры, назовем это так. Примерно такие же чувства испытывают актеры. Есть глубоко сидящее убеждение: если ты актер, значит, каждую секунду готов плясать вприсядку и для всех. То есть к нему каждую секунду подходят, просят сделать селфи – даже в момент, когда он выходит из туалета, – и ужасно возмущаются, если человек отказывает.

В отношении писателей люди могут быть еще грубее. Например, в Facebook я регулярно получаю сообщения, из которых складывается картина, как люди меня воспринимают: у меня какая-то форма психического заболевания – я не могу не писать, пишу я, конечно, только для них, а они делают мне большое одолжение тем, что просто меня читают (смеется).

– При этом еще обязательно на любой книжной ярмарке каждый второй читатель возмущается тем, какие дорогие сейчас книги. Хотя у нас книги стоят существенно дешевле, чем в любой европейской стране, и цена романа сопоставима с ценой кофе и десерта в ресторане. Реально ли при таких ценах на книги жить только литературой?

– Думаю, нет. Точнее, жить, наверное, можно, но я так не хочу.  Если ты пишешь большие серьезные произведения – это нереально много работы и непрогнозируемые доходы. Можно писать рассказы для хороших журналов, вроде Esquire, за достойный гонорар. Но как в этом случае воспринимать литературное творчество? Когда я пишу книгу – это не чей-то заказ, я хочу что-то исследовать, высказаться именно на эту тему.

– А ты именно хочешь высказаться или это некое служение и внутреннее обязательство? Ты себя считаешь профессиональным литератором?

– Да, считаю. Но это не значит, что раз в три года я должна выдавать роман. Не должна. Если мне нечего сказать, то я ничего не говорю. Мне кажется, необходимость во что бы то ни стало выдавать раз в два года, а то и в год роман ни о чем – это самое ужасное! И это тоже связано с деньгами, как мы понимаем. 

– То есть ты считаешь, что Пелевин пишет ради денег?

– А ради чего? Мне кажется, это очевидно. Я надеюсь, что это большие деньги хотя бы (смеется).

– Ну а как же диалог с читателем? Надо писать часто, чтобы не затухал интерес.

– Мне кажется, это так не работает. Интерес затухает, когда художник выдает одно и то же в течение очень долгого времени.

– Меня как читателя давно интересует вопрос, смогут ли наши писатели быть такими звездами, как на Западе. Например, задолго до коронавируса во Франкфурте на книжной ярмарке выступал французский писатель Мишель Уэльбек. Встреча с ним была вынесена из павильона ярмарки в театр, билеты стоили от 75 евро и были проданы еще в апреле (книжная ярмарка во Франкфурте проводится в октябре). У нас такое отношение к литераторам, как рок-звездам, было, пожалуй, только к поэтам-шестидесятникам, и то это история не про деньги, а про «собрать стадион». При этом наши авторы частенько и сами не готовы рассказывать про свой роман увлекательно и интересно, как это делают европейцы. Как ты считаешь, должен ли писатель заниматься еще и продвижением своих книг?

– Должен или не должен – наверное, так нельзя ставить вопрос, но, как мне кажется, нельзя отрицать законы мира, в котором мы живем. Если ты хочешь, чтобы что-то хорошо продавалось, это нужно хорошо рекламировать. В каком-то смысле мы все стараемся читательский интерес к себе поддерживать, в том числе социальными сетями. Этот вопрос меня саму мучает. Очень хороший пример Уэльбек. Ведь нельзя сказать, что Уэльбек безумно интересно говорит. Он довольно нудный (литературный критик Константин Мильчин, например, уверяет, что более занудного разговора, чем вынужденная получасовая беседа с Уэльбеком, трудно себе представить). Нельзя сказать, что он секс-символ и выглядит так, что все девушки выпрыгивают из трусов. То есть ставка сделана на такую европейскую интеллектуальность на сложных щах, когда зрители сидят в театре и думают: боже, как он умен, что же он скажет.

У нас действительно люди любят поярче. Филипп Киркоров в блестящем костюме со страусиным пером – это звезда. Что касается писателей, у нас был феномен Оксаны Робски. Звезда взлетела – закатилась, но заинтересовала как персонаж светской хроники: богатая, так еще и писать вроде умеет. Описывает простые радости и горести обитателей Рублевки. 

Большинство читателей, как и я сама, не доверяют российским авторам. Когда я в книжном магазине подхожу к новинкам западной художественной прозы, у меня часто случаются спонтанные покупки. Я не всегда прочту какие-то рекомендательные обзоры, не обязательно возьму проверенного автора. Я легче куплю западную книгу, чем российскую новинку, о которой ничего не слышала. Потому что есть определенная уверенность, что даже если эта переводная книжка окажется не очень, там будет начало, конец, герой. По десятибалльной шкале я проведу время точно не ниже 5–6. С неизвестной русской прозой таких гарантий нет. Очень редко, к сожалению, можно услышать или прочесть: ах есть писательница русская, новая, я открыла и была потрясена. 

– Пишешь ли ты сама сейчас что-нибудь?

– Пишу. Я всегда что-нибудь пишу. Это будет роман о жизни города на оккупированной территории длиной в три года. Эту книгу я мечтала написать, сколько себя помню, потому что в детстве меня потрясли рассказы бабушки и прабабушки о том, что с ними происходило во время войны. И когда я наконец приблизилась к этой теме, меня поразило, насколько она созвучна тому, что происходит с нами сегодня.

– Когда примерно ждать новый роман?

– Предварительно я запланировала закончить рукопись к концу этого года, но жизнь всегда вносит свои коррективы. «Медиатор» прошел успешно, чему я рада. Когда я думала, чем буду заниматься в этом году, не рассчитывала, что будут идти переговоры о втором сезоне. И здесь я вынуждена признать, что я не как Виктор Пелевин. Увы и ах, я очень хочу писать художественную прозу, но когда на одной чаше весов лежит контракт и конкретные суммы за интересную и приятную работу, где у тебя уже все есть: герои, интрига. А на другой стороне лежит довольно сложный и кропотливый труд. Выбор очевиден. В процессе написания книги все время спотыкаешься и останавливаешься из-за того, что надо сверяться с кучей документов на иностранных языках, и непонятно, будет ли эта работа вообще оплачена. К сожалению, подвижничества настоящего литературного я не проявляю.

– В свое время «Краткий курс счастливой жизни» поразил своей дерзостью и честностью. И, пожалуй, все, что пишет Анна Козлова, – это вакцина здорового цинизма. Как считаешь, какие сейчас болевые точки у аудитории, что по-настоящему отзывается? 

– Это совершенно точно не западный агрессивный феминизм, который сейчас во всех фильмах и сериалах. Например, как сильные женщины всех победили в сериале Morning show с Риз Уизерспун и Дженнифер Энистон. Будем честны, наших зрителей это не особенно интересует. Что болит? Мне кажется, это очевидно и тут как раз можно обобщить. В литературе, в кино и в сериалах беспокоит пропуск, который существует в нашем национальном сознании. Это не осмысленное наследие ХХ в. Это как раз то, что на самом деле вызывает травму, напряженную реакцию, страх. Всегда болит там, куда направлена государственная пропаганда. Сейчас она направлена на войну, на реабилитацию Советского Союза. Людей убеждают, что на самом деле все было прекрасно, и непонятно даже, почему же мы отказались от этого счастья. Огромное количество сериалов именно эту идею продвигает. У киношников есть даже термин «наш придуманный совок» – это то, что показывается сейчас в сериалах и кино, где все советское такое чистое, красивое, простое, а люди очень наивные, но при этом честные, добрые, хорошие. Обычно огромное количество такого шлака бурлит вокруг темы, которая должна быть тем или иным образом осмыслена. Вот в этой области у нас, мне кажется, самый серьезный пропуск.

– А стоит ли тогда написать провокационный сериал про призрачность этого «придуманного нами совка»? Где это могло бы пойти?

– На любой востребованной платформе. У меня нет телевизора уже, наверное, лет 6–7. Продюсеры, с которыми я сотрудничаю, на телевизионную аудиторию не ориентируются. Вообще, тема телевидения не звучит уже года два как. При этом я понимаю, что телевизионные сериалы все еще востребованы. Жители провинции и люди старшего поколения все равно это смотрят. А еще есть определенная ниша «сериального мыла», которое показывают днем. Его смотрят бабушки и женщины на кухне спиной. Хотя насчет женщин уже не уверена. Мне кажется, даже в глубокой провинции женщина уже смотрит свои сериалы в Instagram. Оказалось, не так много нужно денег, чтобы быть мегапопулярным. Блогеры в Instagram, которые снимают, например, собак, кошек, то, как они живут, что они едят, – в общем, они тоже делают сериал, который смотрят люди по всей стране. 

– А что дало сценаристу в частности и индустрии вообще появление платформ, что изменилось в правовом поле?

– Сценаристам всегда было относительно спокойно, потому что ты не пишешь просто так, а заключаешь контракт. Понятно, что бывали, есть и будут самые разные некрасивые ситуации. Но в целом с договором ты относительно защищен.

– А как насчет воровства идей? Ну или, скажем мягче, подражания?

– Ничего с этим не сделаешь. Если что-то нравится людям и хорошо продается, тут же возникнут перепевки и адаптации. С «Кратким курсом счастливой жизни» так было, например. Можно только утешить себя тем, что ты была первой и, если подражают, значит, получилось хорошо. На самом деле омерзительнее писателя, который защищает свой роман от критиков, выглядит только сценарист, чей гениальный сценарий уничтожили режиссеры, продюсеры, а другие сценаристы все идеи украли. Тут всегда хочется развести руками, потому что, ребят, вы знаете, на что идете.

Если вы не хотите, чтобы так было, снимайте сами или подписывайте другие контракты. Наймите юриста, платите ему деньги и занимайтесь своими правами – другого выхода нет. Юридическая безграмотность порождает трагедии. Не скажу, что я обожаю договоры читать, – ненавижу всю эту казуистику больше всего, но я вынуждена в это вникать, чтобы понимать, что меня ждет. 

– Если переговоры будут успешными, что ждет зрителей во втором сезоне «Медиатора»?

– В первом сезоне герой разбирался с отношениями других и своими отношениями с прошлым, с женщинами, с матерью и т. д. Если все сложится, то во втором сезоне ему, наверное, предстоит разобраться с собой. И это должно быть еще более захватывающе.