«Иные»: советские супергерои на пороге войны

«В Советском Союзе нет места чертовщине», – говорит механик ткацкой фабрики, который вынужден в пятый раз чинить швейную машинку молодой Ани Смолиной (Ирина Мартыненко), не забывая при этом, конечно же, чертыхнуться. На дворе жаркое ленинградское лето 1940 г.: гуляют девушки в цветастых ситцевых платьях, на небе висит грозный серый дирижабль. Аня стоит на перекрестке, дожидаясь, пока проедет трамвай. Внезапно она пугается, и – взрыв! Перекресток исчерчен следами взрывной волны, трамвай и редкие машины лежат на боку, люди в крови от осколков. Причина взрыва – сама Аня. Дирижабль над Ленинградом на самом деле немецкий разведывательный аппарат. Девушка в панике убегает: за ней по пятам следует НКВД по делу о вредительстве, особый интерес проявляет молодой и сплошь положительный инспектор Иван Лихолетов (Илья Маланин) – он уже встречался однажды с такими же иными, как Аня. 

Открывающая сцена «Иных» – буквально перенесенная сцена пробуждения суперсил из любого американского комикса. Тут та же юность героя, случайный вред, страх за себя, стремительно возникающий интерес государства (корпорации) и необходимость быстрого самоопределения. Но тем не менее она парадоксальным образом заземлена в своеобразной отечественной традиции супергероики: не через кино и комиксы, а сразу через Булгакова, у которого советская Москва 1930-х на пару дней тоже погружалась в адский балаган из-за вредительств сверхсущностей. Странноватый комизм пролога задает и любопытное напряжение, которого в российских версиях супергероики не было никогда. Речь про судьбу индивидуализма в сталинском сеттинге, где любая чертовщина должна быть на службе у государства. 

Основа американского канона комиксов о супергероях – вера в конкретного человека. Герои «Людей Икс», ближайшим аналогом которых и являются «Иные», стали популярны благодаря простой идее: ты – прекрасен и имеешь право на счастье, даже если ты женщина, чернокожий или просто стреляешь лучами из глаз. Это же чувство, помноженное на многократно раздутое американское восприятие любой проблемы как задачи, для решения которой достаточно собраться и дружно «поверить в себя», позволяет героям передвигаться между реальностями, а то и вовсе отменить смерть («Мстители: Финал»).

Для Ани Смолиной внезапная суперсила неясной этиологии – очевидная проблема, которая в начале сериала не ведет к обретению субъектности, а, наоборот, низводит до уровня предмета – мощного оружия, необходимого в противостоянии СССР и Германии. В таком предельно объективированном виде она сидит взаперти, подвергаясь мучительным опытам. Но обретение своего голоса (к слову, Аня взрывается звуковыми волнами) – вопрос времени: законы жанра столько же неотвратимы, как правило обязательного выживания марвеловского героя. 

Но здесь в пору задать вопрос: в каких отношениях юная Аня окажется с политическим режимом родины? Конечно, СССР в «Иных» словно снят для аудитории 6+: Сталин здесь не упоминается, вместо него – мультяшно ворчливый толстенький нквдэшник Леонид Петров (Николай Фоменко). Тем не менее неучтенную «чертовщину» тут тоже не жалуют. В стране, в которой все должны быть равны, вопиющее неравенство, воплощенное в идее суперсил, могло существовать только в виде запредельного служения государству: в виде стахановских трудовых рекордов или подвигов на поле боя. Но войны в сериале нет (пока), а швейные машинки в руках Ани Смолиной часто ломаются. Поэтому главная загадка будущего героини именно в этом – кем она в итоге станет: верным солдатом, неумолимым партизаном или искусной шпионкой. Проигнорировать этот вопрос сложно, иначе это умолчание рискует стать слишком громогласным в идее супергероики в сталинском сеттинге. 

Но стратегии выживания в проблемных взаимоотношениях с реальностью давно придуманы заокеанскими коллегами создателей «Иных». К примеру, Аня Смолина может действовать из абстрактной цели «служить своему народу» или ее могут героически убить «во благо всего человечества». Такой ход даже рискует стать остроумной рифмой «Оппенгеймеру», учитывая, что с первых серий ее называют «оружием» и «бомбой». Ожидание войны – важное ощущение, вшитое в саму фабулу противостояния СССР и нацистской Германии. Если героям «Иных», в духе фильмов Тарантино полностью удастся предотвратить войну, то это будет неожиданным финалом. 

Рассуждения о том, как создатели поступят с мировой войной, выявляет, что в «Иных», по сути, не просматриваются подлинный конфликт и настоящий антагонист. Эту нишу здесь занимает аристократичный и обольстительный немец Максимилиан Нойманн (Вольфганг Черни), который, вероятно, увлечен идеей создания нового порядка сверхлюдей, потому что обычные уже дискредитировали себя. Как бы там ни было, Нойманну суждено остаться лишь бледной тенью настоящих дьяволов эпохи, потому что экстерьер конца 1930-х делает невозможным не только появление достоверных супергероев, но и более или менее функционирующих суперзлодеев. Их не было и в советском кино 1930-х, где их роль отходила абстрактным «вредителям» и «контрреволюционерам», поэтому до сих пор страшнейшим киновоспоминанием для старшего поколения остается французский Фантомас. 

В связи с этим в «Иных» обнаруживается типологическое сходство с советскими довоенными шпионскими картинами, сюжет которых обычно крутился вокруг попытки иностранных спецслужб выкрасть из Москвы какие-нибудь секретные разработки. Можно вспомнить, к примеру, «Ошибку инженера Кочина» Александра Мачерета или немой «Луч смерти» Льва Кулешова. Последний, к слову, тоже был попыткой снять на отечественной почве фильм в американском приключенческом формате. И хоть его сложно назвать безусловной удачей Кулешова, смотреть его любопытно именно с этой точки зрения. 

«Иные» повторяют тот же механизм – с той лишь поправкой, что вместо образца тут не фильм-приключение из 1920-х, а кинокомикс из 2020-х. При этом получить ответ на вопрос, как сериалу, пытающемуся скопировать конкретный голливудский образец, удалось стать похожим на ранние советские шпионофобские фильмы, даже интереснее, чем узнать, на территории какой страны взорвется в итоге Аня Смолина.