Целесообразность потерь

Очень сильно не хватает экономики в различных частях процедур банкротства, а в части утверждения мировых соглашений совсем беда. В 2020 г. по поводу одного из дел Верховный суд сказал, что необходимо оценивать экономическую целесообразность, исполнимость соглашения с учетом определенных факторов. В том числе упоминается рыночная конъюнктура, относящаяся не совсем к вопросам права. И само понятие «экономическая целесообразность» – вопрос специальных знаний, и не ясно, могут ли судья, юристы, стороны полноценно отвечать на него самостоятельно.  Одним из инструментов решения данной задачи может быть заключение специалиста – но я не нашел кейсов, где бы они по этому вопросу привлекались.

Что такое экономическая целесообразность? Это сравнение неких сценариев, минимально двух – условий мирового соглашения и смоделированных результатов процедуры банкротства, т. е. реализации имущества. Когда мы говорим про экономическую целесообразность, важно также еще упоминать для кого: для кредиторов, для залоговых кредиторов, незалоговых, кредиторов разных очередей, для самого должника. Начнем с кредиторов – для них эти сценарии очень условно делятся на «деньги сейчас» и «деньги потом», хотя есть примеры, когда условия мирового соглашения предполагали не только дисконт, но и рассрочку.

Возьмем реальный пример с предложенным дисконтом в 30% и рассрочкой в 6,5 года. Здесь возникает очень большой вопрос по исполнимости, потому что в России – развивающаяся экономика, она может за это время поймать два-три кризиса. Любые антикризисные планы, внешнее управление и т. д. если и утверждаются, то на понятных сроках, 1–3 года максимум. Возможно, было бы более экономически целесообразно заключить соглашение с дисконтом в 50–60%, но со сроком погашения в 2–3 года – и зато исполнимое.

Целесообразность – конкретное количество денег с учетом фактора времени, вероятности получения и т. д. Это четкие и понятные цифры: 120 руб. больше, чем 100 руб.

Но есть еще стоимость денег во времени. Ставка дисконтирования подразумевает некую стоимость, за которую кредитор может эти же средства получить. Например, Сбербанк, для него стоимость фондирования не очень высокая, как правило, 6–7%, под которые он может привлекать деньги. А для некоей промышленной компании кредиты могут стоить 15–20%, ставка будет выше – соответственно, падение реальной стоимости денег будет еще сильнее.

Одна из проблем понимания экономической целесообразности мировых соглашений с высоким дисконтом как раз в этом: стороны не очень точно учитывают, что конкурсное производство и процедура реализации сами по себе длительные. И если это полноценно расценивать и рассматривать, то и дисконты в 80–90% к долгу могут быть оправданны и экономически целесообразны.

Мы в прошлом году проводили детальное исследование по результатам торгов различных типов имущества должников. Выводы такие: чем менее ликвидны активы, тем они хуже продаются, тем длительнее процедура, которая может идти и три года, тем больше получается дисконт от рыночной цены, определяемой оценщиком. Как правило, когда оценщики оценивают актив для выставления на торги, они не учитывают способ реализации. Процедура через банкротные торги имеет свои особенности с точки зрения раскрытия информации, доступа, объединения в лот и т. д. Бывает различная манипуляция информацией, не всегда есть полноценный доступ к объекту, составу лотов, в лоты иногда объединяются вещи, не связанные между собой.

И, оценивая, например, некое здание, оценщики не выбирают аналоги по зданиям, реализованным через торги, а берут просто любые рыночные аналоги – объявления на сайтах и т. д., что дает сильное искажение результата. Если бы мы оценивали каждый актив через аналогичные сделки именно в банкротных торгах, по похожим предприятиям, в том же регионе и т. д., на значительной выборке таких аналогов, результаты, наверное, были бы сильно точнее.

Даже если прямых продаж аналогов на торгах нет, есть «метод парных продаж» – когда берутся два объекта-аналога, но с одним отличием. Видя разницу в цене, мы понимаем, что именно вот это отличие ее и дает. Например, если мы рассматриваем какой-нибудь торговый центр, мы сможем найти пять не аналогичных, но корректно сравнимых, реализованных через торги, и еще пять, выставленных без ограничений по этой процедуре. Разница оценок этих двух пятерок даст требуемый коэффициент. Но часто и это просто невозможно сделать.

Поэтому конкурсное производство, как правило, не только длительное, но и происходит с большим дисконтом от начальной оценки. Так что реальная стоимость права требования у кредиторов на входе в процедуру банкротства далека от номинала. И, рассматривая экономическую целесообразность мирового соглашения, нужно моделировать и банкротство: если процедура пойдет по стандартному пути, то через сколько и какие деньги может получить кредитор. Это можно посчитать, статистики много.

Исходя из этого будет понятно, где границы по условиям, какие условия могут быть выгоднее, чем стандартная процедура, а какие нет.

Выполнимость мирового соглашения – это тоже про экономику. Если мы строим некий антикризисный план, продолжения деятельности для должника, перестройки, реализации непрофильных активов, возобновления производства, то эта выполнимость – тоже вопрос финансов, экономики и анализа. Потому что встают вопросы поиска денег на продолжение деятельности, источника финансирования на платежи по мировому соглашению, денежный поток строится на несколько лет вперед до выхода должника из неплатежеспособности, насколько он адекватен рыночным реалиям.

Экономическая целесообразность для должника – тоже интересный вопрос. Сохранение производства, компании и выход из неплатежеспособности, очевидно, более экономически целесообразная история для предприятия, чем просто ликвидация через конкурс.

Заключение специалиста, конечно, может отдельно рецензироваться на адекватность построения модели. Практика судебных экспертиз по этим вопросам тоже должна быть. Но пока из анализа практики мы видим, что здесь шаром покати.

По материалам XIX ежегодного форума «Юридический форум России», проведенного газетой «Ведомости» 7 апреля 2023 г. в Москве