Экономика vs. право

Российский юридический рынок сегодня испытывает двойное, если не тройное «скручивание»: одновременно радикально меняются и состав ключевых игроков, и экономика, в которой действуют клиенты. Причем последняя меняется не только с точки зрения доходов – также у клиентов резко меняются запросы.

На крайне сжатом промежутке времени меняется множество параметров, буквально все. Прогнозы по каждому из этих параметров расходятся довольно значительно, и буквально каждый день уносит десятки несбывшихся предсказаний, а на их место приносит десятки новых прогнозов и факторов. Например, главная рыночная новость – уход из России крупнейших международных компаний. Однако на поверку оказалось, что многие игроки лишь меняют бренды – или, наоборот, переводят офисы в «дружественные» юрисдикции, не подпадающие под международные санкции.

Аналогичная картина частично наблюдается и в отношении резкого изменения спроса: многие подходы к решению надвигающихся на клиентов проблем были опробованы в период пандемии, когда тоже шла речь о разрушении цепочек поставок и сокращении персонала, да и режим санкций и антисанкций появился не вчера. Роднит ее с периодом пандемии и юридический статус основного сегодняшнего события. Термин «специальная военная операция», за исключением уголовных новаций, крайне скупо представлен в законодательстве – точно так же, как отсутствующие в Трудовом кодексе «нерабочие, но не выходные и не праздничные дни», объявлявшиеся руководством страны в периоды локдаунов последних двух лет.

Наконец, и макроэкономические прогнозы сегодня расходятся весьма значительно. Конечно, с точки зрения даже января 2022 г. годовое снижение ВВП на 8 или на 12% выглядит одинаково инфернально, да и инфляция в 15 или в 30% одинаково не укладывается в голове, хотя разница между этими оценками превосходит привычные годовые изменения. Однако главная проблема и тех и других цифр в том, что никто, включая авторов, не назовет их хотя бы приближенно обоснованными, поскольку огромное множество факторов сегодня даже на недельном горизонте учесть нельзя.

И эти экономические перемены, с одной стороны, не могут не породить множество конфликтов – т. е. уже сейчас приносят юристам буквально вал новой работы. Но с другой – денег в системе в целом в ближайшее время вряд ли станет намного больше – и, как принято в эпоху перемен, на всех желающих их точно не хватит.

Определенно не ясно

Первый шок, пришедшийся на конец февраля, сопровождался шквалом апокалиптических прогнозов по экономике. Однако в силу российской специфики они стали уже довольно привычными и пугают вовсе не так, как 5–10 лет назад. Собственно, российская экономика стала сжиматься еще до начала специальной военной операции на Украине: по данным ВЭБ.РФ, в феврале второй раз подряд снижение с учетом сезонности составило 0,2% месяц к месяцу.

Так что очень скоро многие эксперты и аналитики стали говорить о «более трезвой» оценке ситуации. А возобновление работы фондового рынка и восстановление рубля на фоне схлопнувшегося импорта – который благодаря складским запасам пока не привел к тотальному дефициту – постепенно вывели тональность некоторых прогнозов на уровень «потерпим, не впервой».

«В данный момент можно выделить три основных риска. Самый очевидный, о нем больше всех говорят, – это непроясненные статус и политика заводов, принадлежащих нерезидентам. Вместе с нехваткой импортных комплектующих это формирует львиную часть неопределенности и, собственно, риски остановки отраслей. Кроме того, естественно, существуют определенные риски нарушения внешней торговли, т. е. новогодние прогнозы большинства экономистов были не просто радужными, они были невероятными. Большинство ожидало не просто хороших итогов 2022 г. по внешней торговле – ожидались рекордные показатели. В нынешних условиях, очевидно, будет некоторое ухудшение. Другое дело, даже в текущих условиях сложно ожидать, что внешняя торговля станет дефицитной. Цифры совершенно другого порядка, профицит, очевидно, сохранится – соответственно, это будет поддерживать рубль», – говорил на проведенном «Ведомостями» в начале апреля «Юридическом форуме России» экономист Газпромбанка Павел Бирюков.

Однако, хотя профицит торгового баланса сам по себе лучше дефицита, он не гарантирует успеха экономики в ее начальном понимании – как источника благополучия граждан. В начале 2000-х рост нефтяных цен привел Россию к симптомам «голландской болезни» – из-за укрепления рубля и роста зарплат внутреннее производство теряло конкурентоспособность. Сейчас, несмотря на успехи импортозамещения, возникают трудности иного порядка: избыток получаемой от экспорта валюты укрепляет рубль, но возможности использовать эту валюту резко сократились. «Курс рубля – это фактор для инфляции минимальный. Главный фактор – это, конечно, создающийся дефицит ряда продовольственных, потребительских, инвестиционных товаров из-за ухода компаний и снижения внутренних производств. За этим последует определенная монополизация ряда рынков. И конечно, эти выпадающие поставки будут существенным фактором именно разгона инфляции. Поэтому мы ждем, что инфляция на этот год составит не менее 20%, к сожалению, даже с учетом такого существенного укрепления рубля, которое мы видели в последние дни», – полагает экономист по России Райффайзенбанка Станислав Мурашов.

Главная проблема всех нынешних прогнозов в том, что конкретно такой ситуации до сих пор не было ни в России, ни в одной стране мира вообще. Достаточно одного примера: в ходе форума его участники были уверены, что ЦБ еще долго не сможет снижать ставку, а инфляция к лету может достигнуть 30%. Однако вскоре за этим последовало снижение ключевой ставки на 300 б. п. до 17% годовых, и даже были объявлены послабления в валютном регулировании как для граждан, так и для экспортеров, а недельная инфляция в середине апреля вдвое отстала даже от краткосрочных прогнозов. Что, в свою очередь, не делает более основательным и не отменяет ни один из более долгосрочных прогнозов. Тем более что, как отметила председатель ЦБ Эльвира Набиуллина, сейчас экономику еще поддерживают запасы, а структурные изменения начнутся ближе к III кварталу.

По состоянию на конец апреля S&P Global Market Intelligence оценивает вероятное падение российского ВВП в 2022 г. в 11,1% и ожидает возобновления его роста не раньше 2024 г., а восстановления до уровня 2021 г. – лишь в следующем десятилетии.

Некоторые же факторы еще даже не успели попасть в основной поток публичных обсуждений. Например, ряд медийных экспертов назвали проблемой нашумевший отъезд многих представителей интеллектуальных профессий. В то же время стране элементарно не хватает рабочих рук – Россия так и не выбралась из начавшейся в прошлом десятилетии демографической ямы. В частности, в октябре прошлого года вице-премьер Татьяна Голикова прогнозировала сокращение числа трудоспособных россиян в ближайшие 10 лет еще на 1 млн. До недавнего времени этот дефицит компенсировался за счет мигрантов из Центральной Азии, а также из Молдавии и с Украины. Однако в нынешних условиях вряд ли стоит рассчитывать на рост предложения трудовой силы с этой стороны. При этом директор департамента исследований и прогнозирования Банка России Александр Морозов в недавней публикации предсказывает, что спад российской экономики закончится «обратной индустриализацией», т. е. снижением уровня технологий и, соответственно, производительности труда. То есть для возобновления роста понадобится гораздо больше свободных рук, чем было в 2021 г. «Меньшая производительность и эффективность техники и технологий потребует увеличения числа занятых, работающих в отраслях, использующих технику и технологии, а также в отраслях, их обслуживающих. Это снизит общий уровень безработицы, но слабо повлияет на уровень реальных зарплат. Поэтому рост зарплат будет отставать от роста производства, а труд станет дешеветь относительно капитала (основных фондов)», – отмечает он.

«Когда мы рассуждаем о трудовой миграции, обычно почему-то всплывают в заголовках СМИ вопросы айтишников, которые куда-то начали ехать, высококвалифицированных специалистов, которые тоже куда-то попытались поехать, потом кто-то начал возвращаться. Мне кажется гораздо более глубинным другой фактор. Последние 10 лет у нас был стабильный, постоянный прирост числа трудовых мигрантов из Центральной Азии и очень нелинейная, скачкообразная и трудно поддающаяся анализу и прогнозу динамика числа трудовых мигрантов с территории Украины. Мы можем предположить, что в 2023 г. и далее число трудовых мигрантов по второму каналу, возможно, будет меняться в сторону снижения. Возможен отток. И, на мой взгляд, это имеет гораздо более существенное значение для нашей долгосрочной экономики, чем все другие факторы», – аккуратно отмечает Бирюков.

«У российской экономики заметно меньше опций для адаптации к кризису, чем, например, было в том же самом 1998 году или в 2008–2009 гг. Эти кризисы были очень жесткими, во многом трансформационными, но при этом определенная мягкость ситуации была в том, что у России были опции для адаптации к посткризисным последствиям, – продолжает Мурашов. – Потому что были и возможности налаживать торговые связи, были перспективы и не было такой большой неопределенности, связанной с тем, как будет устроен портрет российской экономики, как он поменяется в ближайшие годы».

Страшно. Интересно.

В связи с этим для юридического рынка возникают не всегда очевидные сложности – впрочем, как и возможности. Одна из наиболее ярких картин – уход из России международных юридических фирм, так называемых ильфов. Однако на самом деле эта проблема – она же возможность – сформировалась вовсе не в последние месяцы. «В свое время мы сделали выбор в пользу иностранного права, и на этом на рынок пришли многие великие английские и американские компании. Но из-за этого отчасти не сформировался сильный национальный рынок, – рассуждает управляющий партнер юридической фирмы «Томашевская и партнеры» Жанна Томашевская. – А когда политическая ситуация в 2014 г. поменялась, у нас ситуация оказалась интересной».

Снижение численности сотрудников российских представительств иностранных юридических фирм продолжается уже восемь лет, и для некоторых из них шаги последних месяцев – лишь завершение начатого. «Международные фирмы обслуживают международные интересы, но не более того – в этой сфере сейчас работает 350 юристов, 150 партнеров, и в совокупности людей, наверное, чуть побольше, чем в отдельно взятой компании «Егоров, Пугинский, Афанасьев и партнеры». То есть там, где в Америке работает несколько тысяч, в московском офисе работает человек пять, это бизнес совершенно другого масштаба, – продолжает Томашевская. – Поэтому у нас как такового единого юридического рынка не сложилось. Есть нишевые офисы международных фирм, предоставляющие безусловное качество продукта и кучу прекрасных вещей, но их не так уж и много. Есть новые российские юридические фирмы, которые образовались за последние 10 лет, но они достаточно молодые и еще не масштабные, никто не может похвастаться сотнями юристов. Есть отдельно феномен адвокатуры. И все это вместе обслуживает какие-то отдельные ниши экономики».

Так что освобождаемое ильфами пространство на деле может оказаться весьма ограниченным. С учетом снижающегося платежеспособного спроса конкуренция очевидно вырастет. «Прежде всего бизнес будет экономить на непроизводственных расходах, это касается как внешних юридических консультантов, так и инхаус-юристов. Мы все должны быть готовы и понимать, что происходит и где мы можем применить свои профессиональные навыки. Если не многие, то некоторые инхаус-юристы также рассматривают возможность открытия частной практики и поиска себя в новой сфере», – отмечает управляющий партнер адвокатского бюро «Павел Хлюстов и партнеры» Павел Хлюстов.

И это не единственное ограничение. Неизбежное увеличение роли государства в российской экономике тоже выглядит для юридического рынка скорее риском. «Госзаказ, конечно, выйдет на первый план, но и сейчас практически все, что связано с юруслугами внутри России, так или иначе либо не уходит с госзаказа, либо уходит к очень конкретным фирмам, которых там ждут, скажем так. Это не секрет, что часто так происходит, но к праву и к рынку юридических услуг это практически не имеет отношения. Единственное, где реально государство понимало, что оно нуждается в привлечении, это тема, связанная с иностранными процессами, с иностранным правом, где нельзя позвать Петра Петровича, бывшего однокурсника, чтобы он сделал для вас проект, потому что Петр Петрович не знает английское право, он не может там ничего сделать. И тогда действительно приходилось активно нанимать консультантов, которые могли бы работать в тех юрисдикциях, – сетует партнер юридической фирмы «Кульков, Колотилов и партнеры» Николай Покрышкин. – Сейчас все еще какой-то объем споров, разумеется, останется, но сделочной работы по иностранному праву станет гораздо меньше, поэтому в целом можно сказать, что рассчитывать кормиться на госсекторе можно, но, пожалуй, не честным парням с рынка, а другим ребятам».

Изменения, происходящие в экономике и правовом поле – причем как в российском, так и в мировом, – могут сформировать совершенно новую картину юридического рынка. По мнению Томашевской, этот случай уникален и юристы сегодня могут сыграть особую роль. «Огромные возможности для изменения правовой системы и соучастия в создании новой экономики. Поддержка бизнеса, поиск решений, поиск концепции, которая будет работать долгосрочно, – перечисляет она. – Огромные возможности стать сокриейтерами того, что здесь будет происходить, и делиться дальше этим с миром». Задача непроста, поскольку не вполне характерна для профессионального сообщества и оно, в принципе, к ней недостаточно готово. «Есть большая фрагментация в бизнесе, большая потеря креативности за счет узкой специализации на чем-то конкретном, что прекрасно работает, когда у вас великолепно работающая система права: вы можете себе позволить специализацию на договоре субаренды, имея в виду, что ваш коллега будет специализироваться на договоре аренды», – продолжает Томашевская.

Если раньше юрист мог себе позволить исходить из постановки задачи со стороны клиента, из предоставленного им описания ситуации, то сегодня такой возможности нет. «На примере цепочек поставок что сейчас происходит? Приходят клиенты, у которых они порвались, и какой обычно ответ юристов? Скажите, как у вас двигаются товары, по каким юрисдикциям, какие договоренности с поставщиками, – мы предложим структуру. Новости для рынка: ни один из клиентов сейчас не может ответить на этот вопрос. Поэтому информация больше никому не нужна. Нужны практичные решения», – добавляет она.

Юристам придется включаться в деловые процессы, становиться фактически участниками бизнеса и брать на себя несвойственные им ранее риски. «Приходится искать способы привлечения капитала для уже активного участия в спорах не только в качестве консультантов, но и в качестве субъектов, которые могут пытаться привести к разрешению спора в свою пользу. Сочетание юридического ума и бизнеса – не будем называть его рейдерским, но бизнеса активного, бизнеса поглощающего, бизнеса, действующего на рынке, – это, наверное, естественный процесс, мы все в ближайшее время это увидим, – говорит Покрышкин. – Понятно, что ребята, выходящие из ильфов, может быть, не хотели бы и не готовы заниматься этим и объединяться с теми, с кем им придется объединиться. Но есть разные люди, поэтому мы увидим больше команд, которые будут именно активными бизнес-единицами».

Этот процесс уже начался. «Сейчас, например, идет по некоторым проектам установление цепочек поставок – юристы забывают, что они консультанты, закатывают рукава и говорят: «Ну смотрите. Вы не знаете, что происходит, мы не знаем, что происходит. У вас все отменилось, у нас все отменилось. Но давайте попробуем, с одной стороны, посмотреть, сделать регуляторный прогноз на основании фундаментальных принципов, а куда оно в итоге придет. И просто давайте пытаться на практике реализовать все, что можно реализовать». Действовать инкрементально, как действует бизнес-стартап, – объясняет Томашевская. – Потому что в кризис с точки зрения науки оптимальнее решение принимать, чем не принимать. Юристам нужно перестраиваться на такой подход: это попробовали – не работает, это попробовали – не работает, давайте дальше. То есть им нужно становиться очень практичными, становиться намного ближе к бизнесу. И у юристов, которые смогут это преодолеть, прекрасное будущее – к которому мы придем через боль».

В связи с этим, по ее мнению, рынок имеет запрос на резкий рост концентрации. «Я не думаю, что маленькая команда сейчас может сделать фундаментальные изменения национального масштаба. Сейчас мы видим фрагментацию, но это иллюзия, в итоге будет укрупнение, в итоге рынок пересоберется совершенно по-другому. И я верю в большую команду, потому что для того, чтобы по-настоящему оказать какое-то влияние, нужно иметь 200 человек, 300, а лучше 500, мыслящих в одной логике, объединенных одной целью, разделяющих одни и те же интересы», – резюмирует Томашевская.

«Практики становятся гораздо более комплексными, потому что сейчас законодатель начинает работать с бизнесом сразу с ряда сторон – не только налоги, не только антитрастовое законодательство, они комплексно начинают нападать на те или иные структуры. И уже нельзя сказать: «Я занимаюсь только гражданским правом», приходится заниматься сделочной работой, разбираться в антитрасте, приходится привлекать уголовщиков и т. д. То есть тренд на комплексность действительно есть», – согласен Покрышкин.

Однако на скорую окупаемость этих финансовых, трудовых и интеллектуальных инвестиций рассчитывать сложно. «В прошлые кризисы объем работы на рынке резко увеличивался, проектов становилось больше, но средний ценник, который были готовы платить клиенты, он, разумеется, просаживался. Поэтому в целом рынку придется работать больше, чтобы сохранить хотя бы прежний уровень жизни, – говорит юрист. – У тех, кто окажется ловчее, быстрее, умнее, сильнее, есть шансы собрать эту жатву. Но это сможет стать выгодным, только если станет не юридическим ремеслом, а бизнесом, где ты принимаешь на себя риски инвестирования».

Проход наоборот

Разброс перспектив проще всего иллюстрируется путем возврата к прогнозам экономистов. «Торговые разногласия Китая с Австралией открыли для России потенциальные ниши по топливу, по рудам и продовольствию, которые в теории могут дать – в случае решения вопросов с логистикой – где-то примерно 1,5% ВВП роста. В странах Ближнего Востока и Северной Африки у нас за последние 10 лет совершилось маленькое экономическое чудо, мы удвоили свои поставки товаров, в частности по продовольствию они выросли в 2 раза до $15 млрд в год. Дальше, скорее всего, рост продолжится, это может давать еще 0,5%. Аналогичную историю можно найти в странах Юго-Восточной Азии. И нам есть что предложить на мировые рынки даже в условиях серьезных технологических барьеров. Это продовольствие, это все, что необходимо для продовольствия, потому что некоторые страны могут импортировать не продовольствие, но удобрения. Ну и, кроме того, некоторый ряд сырьевых товаров, которые невозможно заменить технологически и на рынках которых Россия занимает достаточно сильные позиции, в частности интересные металлы», – подводит оптимистичную черту своего прогноза Бирюков.

«С китайцами очень сложно работать, китайцы никому не дают денег, кроме самих себя, и не надо строить иллюзий. Кто-нибудь работал с китайцами? Я работал. Это невозможно. Нам придется, видимо, устраивать какие-то новые расчетные системы, мы будем вводить клиринговый рубль, такой, как это было во времена холодной войны, во времена Советского Союза, балансируя торговый баланс с теми странами, где мы будем рассчитываться в национальных валютах», – возражает генеральный директор УК «Спутник – управление капиталом» Александр Лосев. Но это, по его мнению, лишь детали.

«Мы движемся по шкале времени назад, в 1989 г. И мы сейчас пройдем 90-е – только 90-е наоборот. Нас ждет полная перестройка экономики, передел собственности, который уже начинается, давайте будем честными. Нас отсекают от международной сферы, а в России всегда было две сферы экономики, просто мало кто об этом задумывался. Была внешняя сфера, где были экспортеры, финансовая система, банки, биржа. И мы знали, что большая часть национальных доходов создается в экспортных отраслях и накапливается в иностранной валюте. И была внутренняя экономика – это малый, средний бизнес, муниципальная экономика, остатки советской промышленности, агропром и т. д. Эти сферы пересекались слегка, на уровне бюджета Минфина, и все, – рассуждает Лосев. – А вот сейчас нам внешнюю сферу коллапсируют. И эти сферы сближаются, и придется сближать вообще все. Между теми, кто теряет офшорный бизнес, чьи деньги заморожены, и теми, кто успел здесь уже закрепиться основательно, между ними начнется передел. И будем честными, 90-е были годы непростые. Так что трупы под окнами небоскребов «Москва-сити» мы еще увидим. Я не шучу, не волнуйтесь. Все будет. Все меняется очень сильно и быстро».

По материалам XVIII ежегодного «Юридического форума России», проведенного газетой «Ведомости» 1 апреля 2022 г. в Москве