Роман Панов: «Углеродная экономика в ближайшие 30 лет точно будет определять всю энергетическую повестку»

Мировой рынок «зеленого» финансирования достиг $1,2 трлн, подсчитали в международной организации Climate Bonds Initiative (CBI). По данным CBI, большую часть рынка cоставляют инвестиции в энергетический сектор, затем идут низкоуглеродное строительство, транспорт, водная инфраструктура и управление отходами. В России первый выпуск «зеленых» облигаций состоялся только в 2018 г. и сейчас, по данным «Эксперт РА», объем этого рынка в стране составляет около $2 млрд. 60% российского рынка «зеленого» финансирования, по собственной оценке, контролирует Газпромбанк. 

Куратор развития сырьевых активов в Газпромбанке Роман Панов в интервью «Ведомостям» рассказал, почему банк делает ставку на «зеленые» инициативы, сколько потребуется средств на первые ESG-проекты и сможет ли мир отказаться от нефти, газа и угля.

— Газпромбанк начал активно заявлять о себе в сфере устойчивого развития (ESG) в 2020 году. В частности, создан совет по ESG, клиентам предлагаются консультации по улучшению позиций в ESG-рейтингах. С чем связан такой интерес? 

К 2020-му г. общий объем финансовых ресурсов, реализованный в рамках политики ESG во всем мире, составил $50 трлн. Вы просто вдумайтесь в эту цифру! Ежегодно с 2014 года доля финансирования, соответствующего целям устойчивого развития, увеличивается в среднем в три раза. Поэтому объемы финансирования, которые банк реализует в рамках «зеленой» повестки, уже очень существенны. На сегодняшний день Газпромбанк осуществляет более 60% общего объема финансирования в российскую «зеленую» энергетику.

— Какие российские компании наиболее активно проявляют интерес к ESG?

Это все крупнейшие компании нефтегазового сектора, здесь выделить будет сложно, так как это уже стандартизированный процесс, особенно для публичных компаний. Это также компании нефтехимического комплекса, например, компания «Сибур», крупнейшие транспортные компании, такие как, РЖД.

Все больше компаний будут присоединяться к реализации этой политики, поскольку фундаментальные факторы, в частности принятое решение ООН по следованию целям устойчивого развития, заставляют крупнейшие, крупные и средние компании соответствовать этим требованиям.

— Такие компании вы охотнее кредитуете? 

Поскольку мы руководствуемся в рамках текущей деятельности существующими нормативами, то мы ко всем компаниям относимся одинаково. Другой вопрос, что проекты, отвечающие таким требованиям, получают более высокую оценку.  

Мы работаем со всеми клиентами по вопросам внедрения принципов устойчивого развития и помогаем им в разработке ESG-политики и её внедрении. Стимулом выступает возможность привлечения более дешевого, защищённого и долгосрочного финансирования. Это один из немногих элементов международного финансирования, который на сегодняшний момент не находится под ограничениями. Более того, новая редакция постановления правительства №541 предполагает возможность кредитовать проекты с компенсацией процентной ставки по кредиту, ранее была только возможность компенсации ставки купонного дохода при выпуске «зеленых» облигаций.

— Приведете пример? На сколько может отличаться стоимость долгового финансирования обычного проекта и ESG при прочих равных? 

На международных финансовых рынках можно привлечь длинные деньги на ESG-проекты на 1-2 п.п. ниже, чем в среднем по рынку. Ярким примером здесь могут служить «зеленые» еврооблигации ОАО «РЖД», доходность которых колеблется от 0,84 до 2,2% годовых. Совершенно очевидно, что обычные «евробонды» российской компании разместить с таким низким купонным доходом было бы невозможно.

— Говоря про ESG, вы акцентируете внимание на экологии. Другие составляющие устойчивого развития, социальные и управленческие, актуальны в России? Оказывают ли данные факторы влияние на стоимость капитала для российских эмитентов?

В мире основное финансирование происходит через публичные рынки капитала. При этом, подавляющий объем ESG-инвестирования направляется на климатические и экологические проекты. Лишь кризис, связанный с пандемией COVID-19, несколько сместил акцент в социальные проекты в связи с гигантскими объемами разработанных и внедряемых национальными и наднациональными эмиссионными центрами программ поддержки бизнеса и населения. Однако общую картину это не меняет – в мире ESG-инвестирование – это больше про экологическую ответственность и переход на низкоуглеродную экономику.

В России история немного другая. Во-первых, у нас достаточно слабый фондовый рынок. Так, акции всех публичных компаний России стóят почти в 4 раза меньше, чем одна Apple. А совокупный объем корпоративных рублевых облигаций по итогам 2020 года не превышал эквивалента 220 млрд долларов США или 4,1% от объема корпоративных облигаций в мире. Отсюда, основной объем финансирования происходит через классические банковские инструменты. Во-вторых, отсутствует выстроенная нормативная база, которая четко отвечала бы на вопросы по сути, качеству, мониторингу и рискам ESG-проектов — лишь в мае 2020 года вступило в действие Положение Банка России «О стандартах эмиссии ценных бумаг» № 706-п, в подраздел V.4 которого впервые были включены главы об особенностях эмиссии зеленых и социальных облигаций, а требования для включения облигаций в сегменты зеленых или социальных облигаций Московской биржи вступили в силу 7 декабря 2020 года. Другие механизмы находятся в стадии разработки. Таким образом, банки, чья деятельность достаточно жестко контролируется регулятором, пока не могут более определенно менять приоритеты в своей кредитной политике в пользу ESG-проектов. Но отечественный банковский сектор готов к повышению роли устойчивого финансирования в своих портфелях при условии обеспечения комплексной государственной поддержки при которой ESG-проекты становятся не менее конкурентны, чем вложения, например, в развитие сырьевого сектора экономики. И в этом случае, очевидно, соответствие экологическим и социальным стандартам компаний будет в значительной степени определять их привлекательность для финансирования, в т.ч. на более выгодных условиях.

— Когда на практике заработает механизм компенсации процентных ставок по кредитам на «зеленые» проекты?

Постановление было принято в декабре, до июня нужно методику утвердить. Но уже сейчас Минпромторг ведет предварительную работу по отбору проектов, которые соответствуют этим критериям, и Газпромбанк в этой работе активно участвует.

— Какие это проекты? 

Это и модернизация действующих перерабатывающих мощностей в нефтяной и в газовой отраслях; это ликвидация объектов ранее накопленного экологического ущерба, например, отвалов крупных ГОКов, модернизация и создание объектов, связанных со сферой коммунальных отходов, их утилизация. Это очень большой перечень объектов. Основной критерий требований, которые сегодня установлены государством – это обязательство инвестора обеспечить внедрение наилучших доступных технологий (НДТ), которые повышают экологическое качество объекта с точки зрения сокращения выбросов, сокращения негативного воздействия на окружающую среду.

Уже есть разработанные паспорта конкретных проектов, которые сейчас проходят верификацию и внутри самих компаний, и с Минпромторгом, и с точки зрения соответствия таких проектов требованиям. Преждевременно их называть до того момента, пока не утверждена методология, но это нам не мешает вести подготовительную работу к реализации таких проектов совместно с нашими клиентами и партнерами, руководствуясь теми требованиями, которые сегодня предъявляются к таким проектам. Газпромбанк намерен выступить как консультант и андеррайтер размещений облигаций под эти проекты.

— Есть понимание, сколько денег потребуется на данный пул ESG-проектов?

Общий объем инвестиций оценивается порядка 400 млрд руб. Это порядка 10 проектов. И там разный размер. Самый крупный инвестиционный проект составляет порядка 150 млрд руб. Это объем инвестиций, который требуется для его реализации.

— Когда могут быть отобраны первые проекты?

Мы рассчитываем, что методика будет принята в первом полугодии и первые проекты уже в этом году будут отобраны. Степень готовности у нас очень высокая. И здесь Минпромторг прилагает существенные усилия, чтобы финализировать методику и выпустить ее. 

— Раз мы заговорили про наилучшие доступные технологии, то каких еще мер поддержки не хватает компаниям для их внедрения? 

Любые меры финансового стимулирования, которые могут быть доступны со стороны государства, безусловно, будут востребованы рынком. Сейчас ведется разработка нормативной базы, которая бы создавала условия для финансовых институтов страны поощрять компании для реализации таких проектов путем более комфортного уровня привлечения финансовых ресурсов. Это могут быть рейтинги, которые бы снижали требования по резервированию капитала под заемщика. Это могут быть более комфортные условия подключения, например, к инфраструктуре, к согласованию тех или иных элементов в рамках реализации региональных программ по развитию.

— Зарубежные инвесторы с охотой предоставляют финансирование под такие проекты или все же есть ограничения для российских проектов?

Я бы сказал, что ESG-проекты финансируются с гораздо меньшим количеством ограничений, чем какие-либо другие, поскольку они все-таки вписаны в глобальную повестку и отвечают глобальным интересам.

— Ведутся ли какие-то переговоры с другими странами по интеграции наших и их экологических стандартов? 

Это точно должен быть процесс win-win, когда обе стороны от реализации таких решений получают добавленную стоимость. Поэтому думаю, речь будет идти о поиске взаимоприемлемых решений, а не об интеграции нашей законодательной или нормативной базы в создаваемую условно экосистему нормативных решений стран Евросоюза или какого-то другого государства. Это должно реализовываться в рамках общечеловеческой площадки. Есть всеми признанный орган – ООН, которая приняла цели устойчивого развития. В рамках этих целей сейчас формируется нормативная среда, которая определит приемлемое для всех стран решение.

— То есть вы считаете, что нашим экспортерам ничего не угрожает?

Мы живем в конкурентной среде и с этой точки зрения, безусловно, конкуренты будут все время создавать друг для друга условия, которые бы усложняли жизнь конкурентам, а для себя были более приоритетными. Это нормальная логика бизнес-процесса.

РЫНОК УГЛЕРОДА

— Не все разделяют ваш оптимизм. Например, совладелец «Лукойла» Леонид Федун в интервью «Коммерсанту» говорил, что инициативы ЕС по трансграничному углеродному регулированию (TCR) опасны для экономики России. Он призывал создать в России карбонопоглощающие системы и ETS-биржу для торговли углеродными квотами. Вам интересен такой проект?

Газпромбанк сегодня отчасти реализует такую задачу, у нас есть уже хорошо зарекомендовавший себя инструмент – Электронная торговая площадка. ЭТП Газпромбанка работает в кооперации с 72 странами мира, обеспечивая реализацию колоссального комплекса товаров и услуг, включая группы «Газпром» и других крупнейших промышленных потребителей. 

Почему бы не рассмотреть нашу площадку как платформу по продаже в цифровом формате, например, карбоновых квот. Мы уже ведем на эту тему диалог с правительством Сахалинской области и профильными ведомствами. При этом наша платформа может предлагать весь комплекс услуг, связанный с продажами квот. Другое дело, что нормативная база и требования к продаже квот еще не закреплены. И здесь пока стоит вопрос разработки нашей внутренней законодательной и нормативной базы. 

 — То есть ЭТП Газпромбанка может стать основной площадкой для продажи углеродных квот?

Мы можем сказать, что это универсальное цифровое решение, цифровая платформа, которая может позволить реализовать такую задачу. Насколько она удобна и эффективна можно понять в рамках реализации этого проекта, только попробовав. Мы приглашаем попробовать. Поскольку еще нет утвержденных стандартов, то наработка такого опыта позволит нам понять, насколько такие инструменты и их использование удобны.

— Когда может начаться торговля углеродными квотами?

Вопрос реализации повестки, связанной с торговлей углеродными единицами – это небыстрый процесс. Это формирование соответствующей нормативной базы, выбор инструментов торговли единицами, сложная интеграция в международные инструменты. Поэтому государства, которые являются определяющими в этой повестке, очень осторожно будут подходить к принятию этих критериев для себя.

 Поэтому нельзя сказать, что это будет происходить очень интенсивно. Углеродная экономика в ближайшие 30 лет точно будет определять всю энергетическую повестку. Мы точно в этот период времени ни от угля, ни от газа не откажемся, несмотря на планы, которые принимаются правительствами по диверсификации и внедрению альтернативных источников энергии. Все это правильно и хорошо, но фундаментальные источники на сегодняшний день являются базовыми для энергетики, химической и металлургической промышленности и тд. 

— Вы упомянули Сахалинский эксперимент по установлению специального регулирования выбросов парниковых газов. Как считаете, насколько удачен выбор Сахалина?

То, что Сахалин взял на себя такую инициативу, это очень логично и рационально. Потому что основа экономики региона лежит в углеводородной плоскости и с учетом того, что регион – это островная часть, здесь эксперимент как раз наиболее логичен и оправдан. 

— Некоторые эксперты, наоборот, считают этот выбор необоснованным. По их мнению, больше подошли бы такие регионы, как ХМАО или ЯНАО.

Это же эксперимент. Если отрабатывать вопросы регулирования, которые существенно влияют на экономику региона и макрорегиона, то в рамках компактного экономического региона это проще делать, чем с такими большими регионами, как ЯНАО, ХМАО. Это уже следующий этап, большой производящий регион может потребовать кардинальных изменений. Поскольку это все-таки эксперимент и отработка каких-то технических элементов проекта, то Сахалин наиболее оправдан.

— Сейчас набирает популярность тема водородной энергетики, в России уже есть концепция развития с планом по экспорту до 7 млн т в год к 2035 г. Планирует ли Газпромбанк участвовать в таких проектах, учитывая, что нет технологий по транспортировке водорода?

Я бы не согласился с тем, что нет технологий по транспортировке. Вопрос в том, насколько они безопасны. Здесь нужно искать решения. На сегодняшний момент, на мой взгляд, ключевыми игроками в рамках реализации этой стратегии являются «Росатом» и «Газпром».

Помимо этого, кстати, ведется работа на Сахалине, который планирует внедрение энергетических решений на основе водорода – разработку локомотивов на водородной тяге. Банк приглашен в качестве партнера в такую работу, и, на наш взгляд, она имеет серьезные перспективы, поскольку водородная энергетика – следующий существенный энергетический рывок, который будет сделан.

— Когда локомотив будет разработан?

Предполагается, что к 2023 г. будет уже прототип. То есть это не совсем далекое будущее. Мы рассчитываем, что до конца года будет понятен окончательный срок разработки прототипов, их внедрения и эффективности использования элементов в системе как энергетической, так и транспортной составляющей.

— Потребуется господдержка?

Все зависит от масштаба инвестиций тех партнеров, с которыми мы это делаем. Если это касается каких-либо отдельных элементов, например, транспортных решений, то на принципах проектного финансирования банк может осуществлять такие инвестиции. А если это какие-то глобальные изменения энергетической системы, перевод на водород тех или иных объектов энергетики, то это уже общегосударственные задачи, и банк здесь может быть лишь одним из участников.

— Вы неоднократно высказывались о необходимости развития в России юниорных проектов — компаний, создаваемых с целью открытия новых месторождений.  С чем связан интерес и ведете ли переговоры с государством по этой теме?

Для банка это важный элемент с точки зрения работы в части проектного финансирования и кредитования наших клиентов, в том числе увеличения портфеля клиентской базы. Мы видим, что появление более комфортных критериев оценки таких проектов создает дополнительные возможности для ввода в эксплуатацию большого количества лицензионных участков, которые находятся на ранней стадии изучения. Как правило, это проекты небанковского уровня финансирования, поэтому они требуют более рискованного капитала. Хотя мы готовы смотреть на проекты уже на стадии greenfield. И такие проекты в портфеле банка есть, но с более проработанной экономикой их реализации. 

Работаем с министерством экономического развития и министерством природных ресурсов, видим существенный потенциал для инвестиций в проекты именно в этой стадии, потому что они создают достаточно высокий уровень доходности. Для того, чтобы инвестор был защищен в рамках реализации таких проектов, нужны более четкие критерии требований с одной стороны к проекту, с другой стороны к инвестору.

Министерство экономического развития ведет работу по определению критериев в рамках соглашения о защите и поощрению капиталовложений. На сегодняшний момент объем лицензий, которые подпадают под такие критерии, превышает 2 тыс. Из них финансированием покрыто не более 10%. То есть это существенный пул инвестиционных проектов, который мог бы стать серьезным драйвером для сопутствующих отраслей.

Кроме того, такие проекты могли бы стать серьезным подспорьем в рамках реализации региональной экономической политики. Особенно это актуально для регионов Дальнего Востока, где ресурсная база является одним из ключевых драйверов роста экономик регионов. Работа с юниорными компаниями позволила бы интенсифицировать приток инвестиций.

Банк в этой связи рассматривает возможность создания специализированного фонда, который бы отвечал требованиям лучших мировых практик. Мы ведем сейчас переговоры как с зарубежными партнерами, так и с российскими по участию в таком фонде. У нас в принципе сформирован пул основных участников. Мы рассчитываем, что в этом году мы работу по формированию фонда завершим и сможем рынку предложить такие инструменты финансирования.

Спрос на такие инструменты есть, но ограничения, которые сейчас существуют, в том числе связанные с размытой нормативной базой, не позволяют их в полной мере использовать. Мы ведем работу по двум направлениям. С одной стороны, формируем комфортный инструмент для использования как на внутреннем, так и на международном рынке. С другой стороны, работаем совместно с нашими ключевыми ведомствами в части совершенствования нормативной базы.

— Вы сказали про фонд и про то, что ведете переговоры с участниками. С другими банками тоже ведете переговоры?

Да. Сейчас сложно сказать, какая будет окончательная конфигурация, поскольку процесс находится в стадии переговоров. Но то, что интерес к такому фонду со стороны и российских финансовых институтов есть, это факт текущего переговорного процесса.

— Сырьевые компании тоже хотят поучаствовать?

Есть российские крупнейшие компании, для которых развитие собственной минерально-сырьевой базы через такие инструменты представляет интерес.

— Вы сказали, что у таких проектов высокий уровень доходности. О каких цифрах идет речь?

Могу сказать, что капитализация растет примерно в 10 раз после перехода к новой стадии. То есть если вы взялись за реализацию проекта, на котором нет подсчитанных ресурсов и запасов (например, там только ресурсы низких категорий), и вы доведете это проект до запасов категории C1-С2, то капитализация актива вырастет в 10 раз. Как только вы переведете проект до уровня TЭO, капитализация актива вырастет примерно еще в 10 раз. Выход на процесс реализации актива и добычу повысит стоимость актива еще в 10 раз. 

Как правило, это длительный инвестиционный цикл, поэтому инвесторы предпочитают фиксировать доходность на каждом из этих этапов. Есть специализированные финансовые институты, которые работают в каждом отдельно взятом сегменте. Средняя доходность в мире такого рода фондов составляет от 8-9% до 14-15% годовых, что существенно выше, чем в аналогичных проектах с более фиксированной доходностью, но и здесь степень риска существенно выше, конечно.

— В прошлом году обсуждалась тема господдержки нефтесервисной отрасли. Обсуждавшийся механизм предполагал создание нефтяниками и банками компаний специального назначения. Каковы, на ваш взгляд, перспективы реализации такой программы? Готов ли Газпромбанк участвовать в создании SPV? 

Газпромбанк был приглашен к участию в работе по разработке таких механизмов. Эта мера поддержки разрабатывалась в условиях кризисной ситуации, резкого снижения цен на нефть, ограничений в рамках сделки ОПЕК+ и существенного сокращения объемов бурения. Но, как мы видим, ситуация на рынке нефтедобычи стабилизировалась, в принципе рынок восстановился, наши нефтесервисные компании смогли адаптироваться к тому объему снижения, который был продиктован этими условиями.

Работа по созданию мер системной поддержки на сегодняшний момент правительством продолжается. У нас уже есть разработанный алгоритм, который позволяет компенсировать те или иные издержки, связанные с изменением конъюнктуры.

Было несколько итераций дискуссий на разных площадках: и на площадке министерства энергетики, и на площадке правительства. Сейчас несколько моделей таких алгоритмов с министерством энергетики разработаны и находятся в стадии обсуждения, как с ключевыми финансовыми институтами, так и с недропользователями, и с экономическим блоком правительства.

— Насколько нам известно, работа застопорилась на этапе согласования, каким образом будет финансироваться поддержка. Нефтяники хотели, чтобы им сразу снизили ставку по кредитам. А у банков и у ВЭБ.РФ было предложение выдавать кредиты на рыночных условиях, а уже постфактум компании могли бы сделать вычет.

Ключевой вопрос состоит в распределении рисков от реализации такого проекта. Банки, находясь в логике существующих нормативов, предъявляют к реализации такого проекта свои требования. Компании-недропользователи, конечно, имеют свой взгляд на этот счет.

Но логика в том, чтобы найти приемлемый компромисс по распределению этих рисков между финансовыми институтами, недропользователями и государством. Мне кажется, тот путь, по которому сейчас идет министерство энергетики, он наиболее оптимальный. Хорошо, что нет ограничений по времени, нет необходимости принятия моментальных решений. Мы думаем, что в течение года приемлемый для всех участников этого переговорного процесса алгоритм будет найден.