Елена Титова: «В России бывает грустно или весело, но никогда не бывает скучно»

Под ее руководством прошли сделки по продаже 50% ТНК британской BP, SPO Сбербанка, IPO «Мегафона» и ММК.

С такой биографией Титова немало удивила коллег, когда три с половиной года назад возглавила контролируемый «Роснефтью» Всероссийский банк развития регионов (ВБРР), из которого планировалось создать крупный универсальный финансовый институт. Но не прошло и года, как она так же неожиданно его покинула. Знакомый Титовой и человек, близкий к руководству «Роснефти», говорили, что причиной увольнения мог быть конфликт с руководством нефтяной компании, в частности с Игорем Сечиным. Еще через два года ВБРР подал против Титовой иск, касавшийся чрезмерных, по мнению нового руководства банка, бонусов сотрудникам. Но все закончилось мировой. После ВБРР банкир вернулась на привычную стезю – в иностранный банк. Начало работы в российской «дочке» UBS пришлось на кризис, но Титова уверяет, что знает, чем сейчас нужно заниматься. На чем зарабатывать в трудные времена и как изменились запросы состоятельных клиентов, она рассказала в интервью.

У Елены Титовой 20-летний опыт работы в крупнейших западных инвестбанках. Даже старт карьеры состоялся не в России, а в Нью-Йорке – в отделе рынков долгового капитала в Goldman Sachs. В Лондоне в том же Goldman Sachs работала в группе коммуникаций и технологий инвестиционно-банковского департамента. И уже потом возглавила бизнес Goldman Sachs в России. В 1999–2001 гг. отвечала за группу европейских новых рынков и занималась проектами в нефтегазовой промышленности и энергетике. Продолжение карьеры – в Morgan Stanley в России.

– Мы, конечно, ощущаем влияние внешней среды, мы не существуем в вакууме. И наш бизнес напрямую связан с крупнейшими российскими компаниями, которые раньше активно финансировались на внешних рынках капитала. Поэтому ситуация последних двух лет нас затронула, как и любой финансовый институт на российском рынке. И дело не только в санкциях, а в экономической ситуации и активности на рынке. Как вы знаете, цены на сырье серьезно пошли вниз – естественно, это тоже отрицательно повлияло на наш бизнес. Тем не менее в российском UBS в 2014 г. доходы были выше, чем в предыдущем году, то же самое в 2015-м, а сейчас начало 2016 г. выглядит лучше I квартала 2015 г.

Оптимизация вслед за санкциями

– Был только уход акционерного капитала, когда начались события на Украине. С тех пор ничего подобного не помню.

– В самом начале это было. Банковское инвестсообщество было не готово к этому, внутренние системы не были настроены должным образом, с трудом разбирали каждую ситуацию. Сейчас все налажено.

– Я бы так не сказала. Это скорее зависит от менеджмента банка, а не страны происхождения. Хотя они часто были более решительны в плане обращения напрямую к своему регулятору.

– Фундаментальных – нет.

– В тяжелые времена мы всегда думаем о затратах, о стоимости людей. У нас была серьезная оптимизация в бэк-офисе начиная с 2013 г., мы его сократили в 2 раза. Дальше мы никаких больших изменений не делали. Были отдельные уходы людей в прошлом году, но при этом пришли новые люди. То есть у нас оптимизация команды не в смысле сокращения, а в позитивном плане.

– Труднее было конкурировать еще до 2014 г. В том числе за хорошие кадры. Сейчас я бы сказала, что конкуренция ослабла. Видимо, в связи с обесценением рубля и изменившимися потребностями [в людях] Сбербанка и ВТБ.

– Понятно, что в плохие времена мы платим меньше бонусы, но они все равно есть. Особенно мы обязаны стимулировать лучших сотрудников. У нас, кроме людей, и нет других активов.

Забыв про IPO

– Да, IPO нет. Но нельзя сказать, что активность на рынках акционерного капитала полностью умерла. Мы продавали миноритарные пакеты акций для компаний, их миноритарные доли в заграничных компаниях, недавно делали размещение акций «Русагро». Постепенно такие сделки возвращаются на рынок, хотя в гораздо меньших объемах, чем раньше. Последние год-полтора рынок структурного корпоративного финансирования показал рост, потому что финансироваться все равно надо и компании должны иметь доступ к капиталу.

Мы продолжаем развивать свой advisory office по работе с состоятельными клиентами.

И по комбинации всего этого выживаем и развиваемся не хуже конкурентов. Понятно, что пирог сжался для всех и транзакции стали менее крупными, но по количеству в последнее время их стало больше. А есть и крупные размещения – например, евробонды «Газпрома».

– Да, борьба идет. Она всегда была, но конкурентная среда выглядит сейчас немного иначе и характеризуется уменьшением активности иностранных банков на фондовом рынке. Плюс наши российские конкуренты – «Сбербанк CIB» и «ВТБ капитал» – тоже поменяли модель бизнеса: у них появилось много ликвидности, но сложнее стало работать с внешними рынками.

– Госкомпании хорошо понимают, что они могут и что не могут делать на внешних рынках. Но за тем, что могут, все равно идут к иностранным инвестбанкам. Размещение еврооблигаций «Газпрома» – хороший тому пример. UBS участвовал в размещении облигаций «Газпрома». Это было очень успешное размещение с большой переподпиской книги заказов, что свидетельствует о высоком спросе на бумагу, в том числе со стороны международных фондов.

Иностранные инвестбанки могут оказывать российским компаниям любые услуги, которые не попадают под санкции. Например – в зависимости от компании – деривативные транзакции, продажа активов, советы по слияниям и поглощениям.

– У нас прямых рекомендаций не было, а насчет американских банков ничего не могу сказать. Но у самих банков было понимание, что некоторые вещи – такие как размещение евробондов – противоречат духу санкций. И в связи с этим менеджмент западных банков принимал решение, участвовать или нет.

– Вера есть всегда, это последнее, что нас покидает. Есть надежда, что они частично ослабнут.

– Это рассуждение на политические темы, в которых я не считаю себя квалифицированным специалистом. Ситуация более или менее устаканилась, и многим – разным сторонам – было бы экономически выгодно, чтобы санкций не было.

Полезный стресс

– Мы пока не видим серьезных изменений в притоке или оттоке в связи с деофшоризацией, в том числе до конца непонятно, как она будет воплощена на практике. Вся регуляторная среда вокруг офшоров в состоянии активной эволюции.

– Отток из инвестиционных продуктов был связан с началом регуляторных изменений, макроэкономикой, серьезной волатильностью и политическими событиями. Плюс падение нефтяных котировок. В такой неопределенности инвесторы ищут более безопасные гавани.

– Сигналы есть, да и уже привыкли жить в этой парадигме. Для многих не было бы счастья, да несчастье помогло. Потребительский рынок тому пример. Оживились секторы, которые раньше не были приоритетными: производство потребительских товаров, сельское хозяйство, интернет-сектор, ритейл. Появляются новые бизнесы и компании, пусть пока и небольшие. IPO им делать пока рано, но года через два-три это будет вполне возможно.

Стресс, как правило, помогает, пусть он и болезненный. Насколько нам удастся сохранить тенденцию развития несырьевых отраслей – вопрос. Насколько будет возможно слезть с сырьевой иглы, будет зависеть в том числе от цен на сырье и развития импортозамещения. Новые секторы имеют больше шансов развиваться не тогда, когда нефть стоит $100/барр. Тем более надо понимать, что ребалансировка экономики в любом случае займет немало времени, это невозможно сделать за пару лет. Это касается и фондового рынка, где пока крупнейшими игроками остаются сырьевые компании.

Все инвесторы равны

– Чтобы привлечь инвесторов на наш рынок, много сделали и ФСФР, и ЦБ, и биржа (в том числе на инфраструктурной и технической стороне). Наполнение рынка – это другой вопрос. Нужен приток капитала, а еще больше – появление новых крупных эмитентов. И их должно быть достаточно, чтобы создать ощутимый противовес традиционным голубым фишкам. Это будет зависеть от того, насколько удастся вырастить несырьевые секторы. Я надеюсь, что это случится в какой-то момент, но это займет время.

– Я бы не сказала, что у нас к инвесторам отношение какое-то неправильное или хуже, чем на любом другом рынке. Дело в экономической ситуации в целом.

– К инвесторам на фондовом рынке я имею в виду. Они все в равном положении. Да, сказались санкции; да, мешает непонимание, куда будет двигаться российский фондовый рынок и экономика в целом, в том числе и в связи с геополитикой. Но последние пару лет влияет даже и не внутренняя экономика, и не геополитическая ситуация, сколько вообще отток денег из фондов, которые вкладывают в развивающиеся рынки. И пострадал не только российский рынок. Многие другие рынки пострадали еще значительнее с точки зрения оттока капитала и доверия инвесторов к своим бумагам. Но в результате многие из них пришли к такому уровню цен, что инвестор уже серьезно задумывается о том, чтобы на эти рынки вернуться: оценки [компаний] стали очень привлекательными.

– У нас прогнозы очень неплохие. Экономисты UBS ожидают рост российской экономики уже в этом году. В положительный показатель за год мы не выйдем, но расти начинаем уже с середины года.

Вопрос в том, что сохраняются риски у нас и на развивающихся рынках в целом. Это связано и с активностью Федеральной резервной системы, с движением ставок. Это большой комплекс факторов. Все мы существуем в глобальной экономике и от нее зависим.

Пора на рынок

– Мы всегда их очень приветствуем и ждем. Есть несколько компаний, которые к IPO готовы давно и ждут улучшения общерыночной конъюнктуры. Когда они случатся? Может быть, даже в конце этого года, если нам всем повезет.

– Вопрос в том, что и как будет приватизироваться. Понятно, что это не просто на таком рынке в большинстве случаев, но есть хорошие активы. Мы подавали заявки, это не секрет.

– «Совкомфлот», например. Это очень качественная компания, которая давно уже готова и ждет конъюнктуры и соответствующих решений по этому поводу. Вопрос лишь в том, когда это целесообразнее сделать – в этом году или в начале следующего. Интересным будет и размещение «Алросы», конечно. Думаю, что и ВТБ. В нашем бизнесе это всегда вопрос цены. Есть акции, которые проще или сложнее разместить.

– «Башнефть» тоже вполне может разместиться на публичном рынке. Конечно, не 50% сразу.

– Говорить о том, ошибается правительство или нет, довольно сложно. Существуют различные противовесы, на основании которых принимаются решения. Но, конечно, чего бы хотелось для пользы фондового рынка – это увеличения количества размещаемых акций. И спрос был бы. Вопрос, в каких суммах нуждается государственная казна и кто реально и за какие деньги готов купить. То есть вопрос цены и объема.

– Я не аналитик и комментировать ВТБ было бы неправильно. Но у них уже было два размещения. Опыт есть. Вопрос цены, я думаю.

Кэш или не кэш

– У нас нет жестких минимумов.

– Кто именно – было бы неправильно обсуждать. Это предприниматели, которые создали состояние собственным бизнесом или работая в крупных корпорациях. Кстати, из новых тенденций мы стали замечать: за последние 20 лет создался круг состоятельных клиентов, которые вошли в ту часть жизни, когда начинают думать о передаче состояния следующему поколению. Появляются люди, с которыми нужно работать именно в этом контексте.

Люди приходят, чтобы сохранить то, что заработали. У них основной риск в бизнесе, поэтому они не готовы брать дополнительный риск еще и в личных инвестициях. За последние годы аппетит к риску снизился, потому что мы видели, как этот риск может материализоваться. Рынки акций и облигаций упали, произошла переоценка активов, подешевели сырьевые товары. Сейчас, как никогда, люди понимают, что не всегда могут самостоятельно принять верное инвестиционное решение – им нужна помощь консультантов, чтобы найти правильную доходность и сохранить сбережения.

Это вызвано и переменами в регуляторной части, и серьезной волатильностью, и уходом некоторых привлекательных объектов инвестиций. Предпочтения клиентов изменились, и мы стараемся определить тенденции. Раньше любили долговые инструменты, ценные металлы, зарубежную недвижимость, а сейчас отношение к рискам совсем другое. Это привело к уходу в кэш. В волатильные времена это оправданно, но как долгосрочная стратегия – неверно. Это съедает капитал, даже если инфляция невысокая.

– Пожалуй, появилась тенденция к уменьшению. Мы, конечно, призываем клиентов адекватно оценить уровень кэша, который им нужен.

– Как у всех – не очень привлекательные. Но есть же другие инструменты. Сейчас клиенты стали больше интересоваться доверительным управлением и коллективными инвестициями. Если раньше клиентам было некомфортно инвестировать в фонд или сделать клубную инвестицию в недвижимость, то теперь интерес появился. Он появился и к хедж-фондам, и private equity. Это еще связано с пониманием того, что нужно удлинять горизонт инвестирования.

– Фактически да. Раньше они чувствовали себя комфортно, только если непосредственно могли управлять объектом инвестирования.

Все строго

– Не думаю, что больше, чем в других странах. В UBS у нас строгий отбор клиентов, мы применяем стандарты KYC (Know your client).

И по своему опыту могу сказать, что мы не делаем исключений и у нас нет особого отношения к российским клиентам. Если мы им отказываем, то по тем же причинам, что клиентам из Польши, Франции, Великобритании или США и т. д.

– У нас была собственная внутренняя проверка на предмет того, могли ли такие сделки (как мы понимаем их из СМИ) быть совершены через нас. Результаты показали, что таких сделок нет и не было. И, к собственному удовлетворению, мы подтвердили, что у нас отличные системы контроля. При этом с ЦБ мы взаимодействуем очень плотно, как и любая кредитная организация, – чуть ли не в ежедневном режиме: проверки, запросы и отчетность. Никаких вопросов по сделкам банка с ценными бумагами у ЦБ в последнее время не было.

– По названным вами регуляторным изменениям сложно конкретно что-то сказать, поскольку еще необходимо некоторое количество работы со стороны регулятора и законодателей, чтобы определить, как на деле все это будет работать. Например, должны ли быть двусторонние соглашения о раскрытии информации между странами, которые их подписали? Скорее всего, да. Они должны быть подписаны, но как и когда, пока не ясно. Ужесточились требования по раскрытию информации, но мы всегда с клиентами работаем в таком ключе, что они должны соблюдать законодательство и страны, из которой они происходят, и той, где мы находимся. Мы предупреждаем о происходящих изменениях и стимулируем соблюдать законодательство. Понятно, что легче не становится – больше работы по раскрытию информации. Некоторые клиенты делают выбор в пользу изменения резидентства – налогового или валютного. Многие остаются в нашем резидентстве и уже что-то предпринимают, чтобы быть в рамках новых требований.

– Есть те, кто меняет резидентство, но чаще они при этом от нас не уходят.

– Это непросто, потому что определение резидентства не всегда однозначно. Для начала ориентируемся на самоидентификацию клиента, после этого есть процесс KYC – мы часто задаем дополнительные вопросы. Что касается КИК, то полагаемся в первую очередь на документацию, которую нам предоставляют. Но всегда есть дополнительный процесс, чтобы до конца выяснить детали.

Где интереснее

– Каждый из нас, наверное, об этом задумывался. Здесь интересно, здесь есть поле для деятельности. У нас, как я всегда говорю, бывает грустно или весело, но никогда не бывает скучно. Иногда, конечно, в тяжелые времена, как последние два года, не радостно совсем, это борьба всегда. Но как Михаил Маратович [Фридман] сказал в своем выступлении на встрече Форбс-клуба, это наша жизнь. Без трудностей для людей из бизнеса что-то не так, мы начинаем уставать, нервничать. Я работала за границей достаточно долго и поняла, что мне здесь интереснее и в личном плане, и в бизнесе. Пока это так...

– В реальный сектор, как мы это называем. Я в отличие от некоторых инвесторов думаю о горизонте меньше чем 5–10 лет. Пока я никуда не собираюсь. А там жизнь покажет. Она же, особенно у нас, меняется достаточно быстро. Поэтому кто знает. Я в свое время тоже думала о переходе в реальный сектор, даже серьезно разговаривала с людьми, занималась этим. Но потом решила, что здесь мне пока все-таки интереснее.

– Было ощущение, что есть возможность построить что-то новое. И [других] таких возможностей на нашем финансовом рынке в тот момент особенно не было.

– Я обсуждать эту тему не могу. Дело в том, что в момент ухода из «Роснефти» я подписала договор о конфиденциальности.

– Ни с какой, к сожалению. Мы с «Роснефтью» договорились о том, что мы не раскрываем информацию о каких бы то ни было аспектах деятельности в момент и вокруг той работы.

– Все закончилось мировым соглашением к взаимному удовлетворению сторон. Это все, что я могу сказать.

– Закончена.

– Это тоже из серии вопросов, на которые я не могу ответить, потому что они прямо касаются банка.

– Нет, он существовал еще до того. Еще когда я уходила из «Роснефти» в 2013 г., мы его подписали.

– Бессрочный.

– Абсолютно нет, я вообще стараюсь никогда не жалеть о том, что я сделала. Потому что в каждый момент стараюсь принимать продуманное и рациональное решение. На тот момент оно таким и было. И это был интересный опыт, который имел неожиданные повороты. Это даже хорошо – ведь что нас не убивает, делает нас сильнее.

– Нет. Оперативное управление банком я продолжаю вести, как и раньше. Теперь председателем совета директоров будет Хендрик Гелденхус, который уже много лет в UBS возглавляет wealth management. А Симоняну мы благодарны за сотрудничество.

Простая цель

– У нас есть задача – вывести UBS на передние рубежи российского рынка. В этом направлении мы успешно движемся. Благодаря тому, что изменилась конкурентная среда, и тому, что еще до меня в UBS была создана отличная команда. Я вижу, понимаю, чем надо заниматься. Но такие вещи, как изменение команды, приход новых людей, перестройка мышления, не дают результатов моментально.

Если говорить о работе с клиентами, то мы чувствуем, что нас и видят больше, и знают больше, и к нам приходят сами. За последние полгода мы закрыли больше десятка сделок для российских корпоративных клиентов и банков, включая размещения акций и облигаций и M&A.