Винодел Валерий Захарьин: «Мы должны создать бренд «русское вино»

Кадровый офицер Валерий Захарьин оказался смелым человеком и отличным маркетологом. Выйдя в отставку, он начал торговать крымскими винами, следом разбил виноградники, а затем не испугался выпустить вино под собственной фамилией. Создав бизнес с годовыми продажами более 400 млн руб., этой весной Захарьин еще раз удивил рынок, объявив о покупке одного из крупнейших винодельческих хозяйств Крыма – «Инкермана». В интервью «Ведомостям» предприниматель рассказал, как он пришел в виноделие и почему верит в перспективы русского вина.

– Я выпускник этого училища. Потом служил в войсках семь лет, потом в Таллинском училище преподавал, Михаил Пореченков мой курсант был. А потом я вернулся в Симферопольское училище, был командиром подразделения. Когда Советский Союз, к сожалению, прекратил существование, смысла служить под присягой Украине я не видел и в 1996 г. вышел на пенсию – в звании подполковника. (Позже, как офицеру запаса, мне присвоили полковника.)

Но надо было жить дальше – кушать же хочется. В Советском Союзе студентов возили убирать картошку, а в Крыму курсантов отправляли в виноградарские совхозы – помогать убирать виноград. Наших курсантов возили в совхоз в Бахчисарайском районе. Это предприятие было одним из лучших по выращиванию винограда. У меня сейчас земля и виноградники рядом – это долина реки Альма.

Но начал я с торговли – мы продавали крымские вина, например «Массандру». Много продавали. В 2000 г. я стал директором банкротного Краснопартизанского винзавода. Это был огромный завод: 22 000 кв. м, 17 га [виноградников]. В той зоне я в 2002 г. посадил свой первый виноград. Завез саженцы из французского питомника Jean Guy et Bruno Arrive и посадил 88 га. Но там оказалась вымерзаемая зона, и весь виноград погиб, я потерял пару миллионов долларов. Это потом я получил образование по виноделию и виноградарству в Крымском агротехнологическом университете у нас в Симферополе, а тогда не знал. Надо было делать укрывной виноградник, но это очень дорого.

– Торговля всегда была делом прибыльным. Но я действительно почти разорился. Однако опять удалось подняться после падения.

– Я тогда землю не покупал – мы взяли в аренду паи. На Украине не было рынка земли, ты не имел права купить землю. Так что я взял в аренду пай около 100 га, посадили 88 га. Но виноград весь вымерз, мы мучились, мучились и в конце концов его весь раскорчевали. Тот участок оказался экономически невыгоден.

Для элитного вина нужны победнее почвы, поинтереснее регион. Я стал подумывать о том, чтобы перейти в регион Качинской и Альминской долины, он славился лучшими сухими винами в Советском Союзе – да и сейчас – за счет климатических условий и интересных известковых почв.

В 2006 г. я взял там землю в аренду на 49 лет. Они государственные, так называемые «земли запаса». Сейчас под посадками 46 га, плюс еще есть 400 га земли, которую мы готовим к посадке.

Плюс мы собираемся заложить два шато в красивых местах – эти земли я уже купил: в одном – 12 га, а во втором – 17 га. Это такая французская история: шато, а вокруг виноградники. Во Франции вино, разлитое в шато, является одним из самых дорогих.

Именные вина и «Инкерман»

– Первый урожай «Дома Захарьина» – 2014 год. Разлили его в 2018 г. А под брендом «Валерий Захарьин» мы стали разливать с 2016 г.

– Да, мы льем на «Инкермане». Я к этому долго приходил. Есть разные мнения, насколько важен [для винной марки] завод, давайте расскажу свое. Завод сейчас – это просто железо, набор технологического оборудования. Главное – бренд, сырье и человек. Я был директором государственного винзавода, помню, что это такое. Поэтому, когда мы вернулись в 2014 г. в Россию, я понял, что сначала надо построить бренд. Так появилась марка «Хороший год». А мощностей в Крыму полно, и они недогруженные. Один «Инкерман» может производить 70 млн бутылок вина в год. И посмотрите, сколько заводов закрылось: у нас в Крыму было 95 заводов, сейчас с десяток, может, будет.

Это практика Франции, Италии, когда виноградари, владеющими сотнями гектаров, объединяются в кооперативы, а завод один на всех. Я, кстати, считаю, что это ключевое направление для быстрого развития сегмента качественного вина в России.

– У «Инкермана» были иностранные собственники – Нartwall Capital. Это семейный финский фонд, там две семьи, они «Стокманнами» владеют и т. д. У меня великолепные отношения с этими ребятами, с [менеджером фонда] Микаэлем Терманом и другими. У них была стратегия долговременного развития этого предприятия, но ситуация с Украиной создала для них дискомфортные условия. У «Инкермана» последние два года очень резко падали продажи – до 1,8 млрд руб., а он продавал когда-то на 4 млрд руб., и почти 300 млн руб. убытков.

Я же всегда говорил и сейчас повторяю, что «Инкерман» – это легендарный русский завод по производству русского вина. Есть бренд «французское вино», есть бренд «итальянское вино». Я считаю, что мы должны создать бренд «русское вино». И «Инкерман» для этого подходит. Он с 1961 г. существует, его штольни (порядка 5,5 га) образованы при выработке камня для восстановления Севастополя. Мне говорили, что во время Ялтинской конференции [в 1945 г.] Сталин показывал Рузвельту и Черчиллю Севастополь после разрушения, они ему сказали, что на развалинах нужно сделать музей, а остальное проще сровнять с землей. Но в 1948 г. Севастополь восстановили. Какой ценой, но восстановили.

– У меня есть дистрибуторская компания. Мы торгуем со всеми сетями, продаем 3 млн бутылок в год. Поэтому добавление сильного бренда, я считаю, будет иметь отличную синергию. Мы знаем технологии, знаем иностранных специалистов, умеем выращивать виноград и делать вино. А привлечь деньги – это, да, тоже надо уметь, но это вопрос второй.

– Я слухи не комментирую. В настоящий момент группа компаний принадлежит мне.

– Да, денежная. Она сложно структурирована, оформлена в Стокгольме.

– Второе.

– Сделка проходила в течение года. Это было обоюдное желание, и сделка прошла комфортно.

– Я купил права компании, у которой в аренде находится завод «Инкерман», совхоз «Качинский», торговый дом «Инкерман» и агрофирма «Черноморец». Остались те же самые юридические условия, как были у предыдущих владельцев. То есть «Инкерман» пока является арендованным у города Севастополя предприятием.

Претензии и инвестиции

– Может быть, город не чувствовал, что там будет развитие. Было падение объемов производства, падение прибыли, это видел город, и, очевидно, его не устраивала такая ситуация с арендованной у него собственностью. Но мы заключили мировое соглашение.

– 16 млн руб. – это не очень большая сумма, и она будет вложена. Сейчас по «Инкерману» идет глубокий анализ специалистов высокого уровня.

– Я думаю, нет. Некоторые предприятия должны были приличные суммы «Инкерману», и сейчас идут судебные процессы по их взысканию. Эти неплатежи – одна из базовых причин того, что предприятие ушло в минус.

– «Инкерман» – устойчивая, полностью интегрированная компания, у которой есть все: виноградники в великолепной зоне, производство, бренд. На заводе установлено современное оборудование – его в 2010 г. реконструировали, он один из лучших на постсоветском пространстве. «Инкерман» будет развиваться и в течение 3–5 лет достигнет продаж 20–30 млн бутылок в год. У меня даже сомнений никаких нет.

– Инвестиции будут, радикальные. В первую очередь – в посадки новых виноградников. В Качинском совхозе есть питомник и есть прививочный комплекс – т. е. можно не покупать саженцы за рубежом. И, конечно, наличие автохтонов – это дифференциация на рынке, это одна из ключевых вещей для продвижения. У нас есть старейший бренд, у нас уже есть продажи под 10 млн бутылок. Теперь надо изучить полку, изучить сорта, понять, как выстроить ценовое предложение, ввести новые виды продукции, старую какую-то, видимо, нужно убрать и т. д. У нас рынок огромный.

– Будем смотреть, чтобы они не пересекались и не было каннибализации.

– Размышляем над этим. Конечно, чем мощнее у тебя предложение, тем ты сильней. Чем дистрибуторы берут? Тем, что у них мощный пакет брендов.

«Инкерман» должен быть одним из ключевых игроков, который кроме вин высокого сегмента должен предлагать качественное, но доступное вино из винограда. Я говорю банальную вещь: вино – это продукт, производимый из винограда. А не винный напиток из воды и сахара.

– В таких линейках, как «Хороший год», мы используем для некоторых вин покупной виноград – у нас нет рислинга, у нас нет совиньон блан. В этом случае мы обязательно пишем «негоциант». Это всего 10% от общих продаж ТМ «Хороший год», остальные – из нашего винограда. 90% вин в Бордо производят негоцианты. А в Шампани Moet & Chandon из общего объема производства шампанского только 17% потребности закрывает собственным виноградом, остальное закупает.

– Ушло пять или шесть человек. Гендиректор сейчас – Лариса Петровна Шимчук, она один из старожилов завода, великолепный винодел.

– А зачем она мне нужна?

Автохтоны Крыма

– Нет, у нас уже 6 га автохтонов. У нас в коллекции высажено 75 сортов автохтонов. За два года мы протестировали 65 сортов, в этом году сделали вина из 63 сортов винограда. В книге «Автохтоны Крыма. Виноград и вино», которую мы только что выпустили, написано, что 45 сортов можно рассматривать для виноделия, из них мы выбрали 11 сортов, а шесть сортов уже подали в Россортинспекцию для того, чтобы стать оригинаторами этих сортов.

Если сорт не внесен в реестр, ты не можешь выпускать на рынок вино из него. А чтобы внести в реестр, ты должен посадить один гектар и семь лет за ним наблюдать! И я спрашиваю: эти сорта изучают уже 200 лет, в 1944 г. проводилась дегустация [вин из] автохтонов у наркома пищевой промышленности СССР – а там серьезные ребята были. В 1947 г. Александр Александрович Иванов издал книгу описаний [крымских автохтонов], они также включены в 23-й том Ампелографии СССР. Что вы хотите еще изучать? Что этот виноград даст керосин? Что люди им отравятся?

– В этой книге все есть. Мы купили саженцы, а в [научно-исследовательском институте виноградарства и виноделия] «Магарач» коллекция уже была создана: собиралась со всех регионов Крыма на протяжении 100–150 лет. Просто за последние 20–30 лет коллекция пришла в упадок. Некоторые сорта были утеряны, а некоторые остались в единичном экземпляре – например, сорт херсонесский. Мы купили с них чубуки и привили у себя. Официально купили, а «Магарач» 26 сентября 2016 г. сделал апробацию.

Мы взяли 11 наших автохтонных сортов и отправили в [Национальный институт высшего агрономического образования] SupAgro в Монпелье – там самое большое сортовое досье винограда в мире. У них каждый сорт винограда оцифрован, на каждый есть ДНК-паспорт. Они 10 сортов нашли у себя, потому что еще в советские времена обменивались биоматериалом, но один сорт – херсонесский – оказался неизвестен даже им!

В Крыму есть четыре вида дикого винограда. Когда греческие колонисты в V–IV вв. до нашей эры начали осваивать Крым, они завезли культурные сорта винограда. Культурный виноград скрестился с диким, и получались местные сорта. Они называются автохтонными, потому что не знают, откуда они произошли. Но когда начинают рассматривать их ДНК, видно, что у прародителей есть гены восточноевропейских сортов или западноевропейских сортов винограда. А херсонесский сорт абсолютно оригинален, был культивирован народной селекцией из дикой формы.

– Херсонес сейчас на подъеме в плане религиозных вещей, там отлично все сделали. Это исторический факт, что князь Владимир крестился в Херсонесе. Я так и написал [на этикетке]. Но мы сделали из херсонесского всего лишь 6 л вина, т. е. девять бутылок.

– Изначально у нас один куст был. Сейчас у нас 16 четырехлетних кустов херсонесского, и в этом году мы размножили и еще 60 посадили. Это долгоиграющий процесс.

– Я не боюсь экспериментировать, у меня нет зашоренности вообще. Мне некоторые говорят: «Мы профессиональные виноделы, работаем на заводах 30–50 лет, а такого вина не можем выпустить». А я им отвечаю: «Есть винодел, а есть технолог. Винодел – это тот, кто дал концепцию, имеет свой виноградник и ответил за его качество своей фамилией на этикетке».

Сары пандас и кефесию в чистосортном виде на рынок вывели мы. Кокур в Крыму был всю жизнь, но делался в десертном варианте. А я делаю из кокура игристое – молодое вино методом шарма. Потому что просеко, сделанное по той же технологии, – это растущий рынок во всем мире. У кокура нужная для нашего народа кислотность, он переводится как «душистый», у него специфическая ароматика.

– (Смеется.) Потому что это бизнес. За первой кефесией я приехал в совхоз «Морской» – это был 2013 или 2012 год, я знал директора. Говорю: «Я у тебя куплю 40 т кефесии и 40 т сары пандас. Я выведу их на рынок, потому что я чувствую в них потенциал». Он согласился мне продать.

Мы сделали вино по современной технологии: собирали в маленькие ящики, охлаждали виноград до +2 градусов и т. д. Когда вынесли первое сусло из сары пандас, оно было оранжевое (поэтому сорт так и называется: сары пандас – это «оранжевый грек»). Технологи были в шоке, а я говорю: «Просто сделайте вино, каким оно получится, – пусть оно будет вообще вонять керосином».

На второй год я тоже купил [виноград]. А потом договорился о поставках с другим хозяйством на 10 лет. Обещали: «Хорошо, мы тебе дадим». А потом смотрят на рынок: все продается, что ж придумывать самим? И мне не дали виноград.

Но я-то тоже давно живу. Я знал, что так и будет. Поэтому за год до этого я посадил свой виноград. Но [сейчас] у меня только по 10 т кефесии и сары пандас. А на рынке надо остаться: если ты с рынка ушел, то вернуться будет в разы сложнее. И поэтому мы сделали красное вино из бастардо и 15–20% кефесии, «Бастардо-кефесия». Оно сухое, но пахнет, как будто оно десертное, это признак сорта бастардо магарачский. (Оно, кстати, в Италии в гид винного критика Луки Марони вошло с оценкой 95 баллов.) И сделали белое «Кокур – сары пандас». Они у нас хорошо продаются, но мы восстановим в этом году кефесию в моносепаже.

– Сары пандас мы чуть позже посадили, 2020-й год сделаем.

Вино и дерьмо

– Сейчас прилично возмещают – и посадки не только винограда, но и других сельскохозяйственных культур. Мы сейчас с итальянцами посадили грецкий орех, и нам возместили из 200 млн руб. затрат почти 150 млн. Без всяких откатов-накатов: посадил, собрал все документы, представил – возместили.

Мы ожидаем, что стимуляция посадок винограда сохранится и дальше. А также что начнется борьба с контрафактом – той продукцией, которая делается из винограда, воды и сахара и продается под названием «вино». 1% фруктозы, находящейся в винограде, сбраживается на 0,6% спирта. 1% глюкозы, которая находится в обычном сахаре, тоже сбраживается на 0,6%. И основной контрафакт не в подвалах льется, а на заводах.

Ведь у нас разрешены винные напитки. Приходят на такой завод: «Что вы льете?» – «Винный напиток». На следующий день его не проверяют, он льет то же самое, но пишет на этикетке «вино». Поймать очень сложно.

Один из способов делать контрафактное вино – это старый виноградник. У него по бумагам 1000 га виноградника, но этот виноградник практически погибший. Он с него собирает 50 т, но пишет, что собрал 10 000 т. А сам добавил воду и сделал 10 млн бутылок «вина» из воды и сахара. Ведь виноградник есть. Но если прийти к нему летом на черный виноградник и спросить: «Как ты тут мог собрать урожай?» – он ответит: «Вымерз за зиму». К счастью, сейчас все быстро меняется: уже введены новые требования по контролю, счетчики и ситуация улучшается.

– Для вина, произведенного из российского винограда и из привозного виноматериала, будет единый акциз, вводится акциз на виноматериалы и виноград. Это впервые.

Но ключевой момент, что вина, произведенные из российского винограда, будут стимулироваться путем возврата части суммы акцизов в виде налогового вычета. Это не может не радовать – нужно максимально стимулировать посадки винограда у себя. Теперь осталось дождаться описания самого механизма возврата и на практике посмотреть. Вот здесь могут быть и проблемы. Поэтому надо комплексно решать, чтобы в категории столового вина у нас осталось действительно вино. Чтобы, закрыв импорт, не залили эту нишу самым откровенным дерьмом.

В интервью принимала участие Екатерина Бурлакова