Александр Фролов: «В венчурном бизнесе лучше не жадничать»

Сын президента Evraz Александра Фролова – Александр Фролов-младший не пошел по стопам отца. Несмотря на стажировку в Evraz, он быстро начал делать самостоятельную карьеру: инвестиционным аналитиком по телекоммуникационному рынку в «Тройке диалог», затем в «Росатоме». В 2012 г., когда Фролову-младшему было 24 года, он вместе с другом по Высшей школе экономики Михаилом Лобановым основал фонд Target Global.

Спустя шесть лет под управлением Target Global находится 700 млн евро, рассказывает Фролов. Это один из крупнейших российских фондов, инвестирующих в технологические проекты. 2017 год оказался для Target богатым на события – не только новые инвестиции, но и успешная продажа долей в портфельных компаниях: например, сервис по доставке еды FoodFox купил «Яндекс», а сервис по бронированию билетов на мероприятия TimePad – Сергей Солонин. С Солониным в прошлом году Target запустил новый фонд Target Global Fintech Opportunities Fund для инвестиций в финансовые технологии. В июне прошлого года произошло еще одно важное для Target событие, но не в России, а в Германии: в результате IPO на Франкфуртской фондовой бирже немецкий сервис доставки Delivery Hero привлекла почти 1 млрд евро, а вся компания оценена в 4,7 млрд евро. Delivery Hero стала в 2013 г. первой инвестицией Target на немецком рынке, и теперь один из сооснователей компании, Лукаш Гадовски, – партнер Target, а Германия стала для фонда одной из целевых стран для инвестирования. В июне 2018 г. управляющая компания Фролова-младшего запустила четвертый фонд для инвестиций в технологии, которые в ближайшем будущем могут изменить транспортную отрасль.

– Возможно, он говорил про общее количество денег у нас под управлением. Сегодня это более 700 млн евро, что, наверное, больше, чем у многих российских фондов. Но этому есть и объективное объяснение: мы привлекаем деньги не только российских инвесторов и не только для инвестиций на российском рынке. Если сравнивать нас с европейскими фондами, мы не самые крупные.

Но это не значит, что мы в каждую конкретную компанию будем вкладывать максимальное количество денег. А если компания хорошая, то давайте вообще основателю оставим 1%, а себе заберем все остальное. Это не наш подход. Мы, наоборот, считаем, что необходимо объединять усилия с предпринимателями, разделять риски и лучше всем дойти до конца, чем бросить компанию на полпути, потому что у них что-то не получается. И пусть наша доля в очень хорошей компании будет лишь 10%, главное, что она добьется успеха.

– Мы просто пытаемся не жадничать. Это сложно и противоречит базовым инстинктам. Но мы понимаем, что есть еще такая вещь, как репутация. Бывает, что предприниматель ведет себя, прямо скажем, нехорошо, и ты, как инвестор, можешь по-разному себя повести: можешь выжать из него максимум, чтобы вернуть все возможные деньги. А можешь выйти из ситуации позитивно. И как показывает опыт, если ты ведешь себя агрессивно, это плохо влияет на твою репутацию: стартапер расскажет 10 предпринимателям, что с тобой не надо работать, а кто-то из них может оказаться основателем нового Facebook. Жадность может привести к негативным финансовым последствиям. Поэтому мы считаем, что в нашем бизнесе лучше не жадничать – не потому, что мы альтруисты, а потому, что так мы больше зарабатываем в долгосрочной перспективе.

– На все претензии к российскому рынку я отвечаю, что проблема с инвестированием в России не в том, что здесь нет компаний или талантливых предпринимателей, а в том, что в пищевой цепочке гораздо меньше желающих покупать стартапы – покупателями, как правило, являются крупные и состоявшиеся компании.

– Это не должны быть обязательно технологические компании. Например, МТС купила билетные агрегаторы Ticketland и Ponominalu, мы считаем, что таких покупок должно быть на рынке больше. Это хорошо двигает российский рынок вперед.

– Я скажу в общем: на всех сделках в России у нас средний IRR [возврат на вложенные инвестиции] в валюте больше 30%. По некоторым сильно больше, по другим поменьше. И нужно понимать, что в большинство этих компаний мы заходили еще до девальвации рубля, но все равно получили хорошую валютную доходность. Что, безусловно, радует и нас, и наших инвесторов.

Нашему бизнесу уже шесть лет, и пока мы особенно не занимались тем, чтобы рассказывать о наших успехах. Но вот этими результатами, кажется, уже можно гордиться – в России не так много фондов, которые могут похвастаться таким количеством выходов (14 компаний. – «Ведомости»).

– Мысль инвестировать в любые технологии – будь то автомобили или мюсли – вполне осознанная. Я искренне считаю, что рынок технологий в ближайшие 20 лет – один из наиболее перспективных. После «Тройки диалог» для меня было очевидным преимущество портфельного подхода: поскольку отрасль довольно рисковая, гораздо эффективнее иметь 20 или 40 портфельных компаний, чем вкладывать все деньги в одну. Свою экспертизу как управляющей компании мы выстраивали постепенно, и до сих пор наша задача в том, чтобы каждая новая сделка была лучше предыдущей.

Я всегда говорю нашим сотрудникам: нужно разделять failure и glorious failure. Бывают неуспешные инвестиции. Но нужно понимать: наступила проблемная ситуация и мы с ней ничего не сделали или же мы долго и упорно боролись и сделали все, что смогли, но в результате все равно не заработали. Мы всегда за второй сценарий. Как правило, когда ты упорно борешься даже за компании, у которых бизнес не очень получается, это позволяет тебе добиться более высоких результатов. Например, компания не становится банкротом, а ты ее кому-то продаешь.

Так было с MixVille – мы ее продали производителям мороженого, для которых это был комплементарный бизнес: мороженое лучше всего продается летом, шоколад – зимой. Хоть мы и не заработали на этой компании, но ее продажа стала для нас glorious failure. И это для нас ключевой принцип в работе с портфельными компаниями.

– Не совсем. Скорее бывает, что мы не достигаем с компанией полного взаимопонимания и отказываемся от инвестиции. Так было с отличной российской компанией YouDo.com, которая несколько недель назад закрыла очередной раунд финансирования. Мы неоднократно общались, но разные взгляды на детали – развитие бизнеса, условия сделки – привели к тому, что мы не проинвестировали. О чем я уже давно пожалел: мы могли, хотя бы на бумаге, заработать неплохие деньги.

Более 100 инвесторов по всему миру

– Я не могу ответить на этот вопрос однозначно. Но скажу следующее: один из важных принципов заключается в том, что мы не предлагаем нашим инвесторам инвестировать в то, во что управляющие партнеры не вложили собственные деньги. Когда я говорю про партнеров фонда, я говорю не только про себя, но и про всех наших иностранных партнеров, мы все участвуем деньгами. Когда я как партнер участвую в сделках деньгами и капиталом, это не только моя зарплата из «Тройки диалог», но и средства семьи. Средства семьи в бизнесе работают и дают уверенность нашим инвесторам, что я лично заинтересован в успешности этих вложений.

– Сергей не только инвестировал деньги, но активно участвует в работе фонда. Из европейских партнеров у нас есть, например, сооснователь Delivery Hero Лукаш Гадовски – это такой пример предпринимателя, который активно вовлечен в работу с портфельными компаниями. Всего у нас более 100 инвесторов по всему миру.

– На какой-то конференции в Берлине, затем начали обсуждать компании, и он нам рассказал, что его портфельная компания Delivery Hero ищет небольшое финансирование под рождественскую акцию. Сегодня Шендерович также является нашим инвестором. В нашей работе вообще большую роль играет экосистема: когда и ангельские инвесторы, и фонды, и стратеги постоянно обмениваются опытом и ноу-хау. Многие инвестируют в фонды, чтобы получать доступ к информации на том или ином рынке.

– Да, не самое плохое сравнение. Так на наши «финтех-новости» подписался бывший главный управляющий директор Альфа-банка Алексей Марей. Точно так же нашими инвесторами стали основатели Lamoda Нильс Тонзен и Доминик Пикер – они инвестировали, когда еще занимались Lamoda, а сейчас активно изучают рынок как инвесторы, у них есть свои новые проекты, и им интересно, как развиваются наши портфельные компании.

Это вообще классная история, когда крупные компании, такие как Lamoda, поощряют своих сотрудников создавать новые бизнесы и руководство поддерживает их в бизнесе морально и инвестициями. Так, например, появился FoodFox – это выходцы из Lamoda (Максим Фирсов и Сергей Полиссар), которых Тонзен и Пикер поддержали деньгами, – собственно, совместно инвестируя с ними в FoodFox, мы и познакомились. Учитывая небольшой размер российской экосистемы IT-компаний и стартапов, мне кажется, взаимодействие в целом неплохо налажено – все друг друга знают. Вопрос в том, как эту экосистему сделать больше.

– Конечно, мы много соинвестируем. С фондом DST и его партнерами лично у нас порядка пяти совместных сделок – инвестиции в компании Auto1, TravelPerk, McMakler, Shedul, HeavenHR. DST – это пример фонда, с которым все предприниматели очень хотят работать. Поэтому для нас, безусловно, цель – стать таким фондом. Чтобы, например, у каждого проекта в сфере транспортных технологий при поиске инвестиций первая мысль была о нашем фонде.

– Нет, мы изучали их несколько лет назад и отказались от инвестиции, не поверив в бизнес-модель, и это было нашей ошибкой. А сейчас заходить уже кажется слишком дорого.

С ruNet у нас как минимум три совместных проекта, мы постоянно общаемся, поэтому это скорее сотрудничество, а не конкуренция – она может быть за какую-то отдельную сделку, но в целом это черта глобального венчурного рынка – работать вместе.

Берлин – Тель-Авив

– Главное отличие в ее большой интегрированности в другие – испанскую, французскую, итальянскую и далее по списку. С точки зрения размера – в Берлине проживает около 4 млн человек. Это более бедный город по сравнению, например, с Гамбургом или Мюнхеном. Но при этом довольно многонациональный, и поэтому предприниматели из Берлина часто делают бизнес с фокусом на другие страны Европы и иногда даже Азии и Латинской Америки.

– Многие мои партнеры – это израильтяне, люди, которые много лет жили и работали в этой стране. Израильский рынок высокотехнологичный – такие стартапы гораздо сложнее анализировать. Бывает, что предприниматель много лет что-то пилит-пилит-пилит, а потом приходит американская корпорация и за огромные деньги его покупает. В Германии в чем-то проще, если проект ориентирован на b2c, то его успешность оценить легче.

Вторая особенность Израиля: очень много инноваций выходят из израильской армии. И поэтому немалая часть инвестиционного анализа приходится на выяснение обстоятельств, кто в каком военном подразделении служил, с кем, какие о нем отзывы от сослуживцев, – это очень хороший способ проверки, которого на других рынках просто нет.

С другой стороны, есть особенности финансовой дисциплины, хотя, возможно, они применимы к стартапам из любых стран. Есть две полярные точки зрения. Инвестора – выпускника мехмата, который говорит: «Вот этот показатель ниже на 3%, чем в бизнес-плане, – объясните почему». Другая, которая обычно присуща стартапам: «Мы не можем ничего планировать, даже не спрашивайте нас об этом». А на деле обычно выходит так – предприниматели приходят и начинают рассказывать о своих результатах: «Прошлый месяц был прекрасным, даже рекордным, растем по сравнению с прошлым годом на 50%. Ну да, мы по плану должны были вырасти в 3 раза больше, но что же тут поделать».

– Я многому учусь у своих израильских коллег. Я, конечно, не выпускник мехмата, но склад ума у меня скорее технический. Поэтому мне нужно себя заставлять отложить цифры в сторону, чтобы подумать про какие-то стратегические вещи, про людей, которые занимаются бизнесом. Думаю, что баланс у нас пока находить получается.

Приближая транспортную революцию

– В начале XIX в. на дорогах было не протолкнуться от гужевых повозок и конных экипажей, и в Америке было зарегистрировано аж 8000 автомобилей, при этом 17 лет спустя их количество выросло в 600 раз – было зарегистрировано 5 млн машин. Но прошло 100 лет, а фундаментально в устройстве дорог ничего не поменялось: все те же четыре колеса и кузов и пробки на дорогах. На мой взгляд, мы сейчас в 1900 г. – в том смысле, что в ближайшие 10–20 лет произойдут изменения, после которых мы можем абсолютно не узнать наши улицы, то, что на них ездит, и то, как устроена транспортная система. Сейчас владельцы используют свои машины лишь 4% времени, а сервисы вроде Uber – уже 40%. Аналогичное увеличение эксплуатации личных автомобилей позволит как минимум снизить количество машин на дорогах в 10 раз, а в перспективе серьезно изменить инфраструктуру городов. И это мы говорим об автомобиле с водителем.

Мы создали фонд для инвестиций в новые транспортные технологии с целевым объемом в $300 млн, из которых $100 млн уже собраны, инвесторы подписали чеки. Мы фокусируемся на инвестициях в Европе – в том числе в России, а также в Израиле. Как управляющая компания, имеем офисы в Берлине, Москве, Тель-Авиве, с недавнего времени в Лондоне. Нам кажется, что Германия особенно выделяется в контексте транспортных технологий – здесь очень много производителей автомобилей и индустриальной экспертизы. С другой стороны, Израиль – высокотехнологичный рынок, где много программных решений для этой отрасли, которые можно было бы «приземлять» в Германии и других странах Европы. Кажется, это интересная комбинация, которую пока до нас никто не реализовывал.

– Первый тренд – это электрификация. Второй – автономные автомобили без водителя. Третий – sharing, когда одним и тем же автомобилем пользуются разные люди. Это может быть в формате такси [аренда на короткое время] или всевозможные модели, когда человек автомобилем не владеет, но может взять его в аренду на неделю, месяц или даже на час. Четвертое направление – это умные или connected автомобили, которые можно подключать к сети. Оптимизация маршрутов их движения, взаимодействия между автомобилями – умная транспортная система, подключенная к умному городу.

В итоге мы получим электрический автомобиль, который едет без водителя по одному ему известному маршруту, правильно обходя всевозможные пробки и препятствия, а в этом автомобиле едут три незнакомых друг с другом человека в разные места.

– Я бы поговорил об этой проблеме под другим углом. Давайте посмотрим на статистику ДТП: в 2017 г. у нас на дорогах произошло 169 000 ДТП, из которых 19 000 – с летальным исходом. 50 человек в день погибают на дорогах, или, пока мы с вами разговариваем, двое погибли на дороге – это страшная статистика. Если посмотреть на причины этих ДТП, то 94% аварий связаны с ошибкой водителя. Я понимаю опасения людей, которые боятся «роботов на дорогах» и «восстания машин». Но если подумать о том, что 94% смертей из 19 000 можно было бы предотвратить, если убрать человеческую ошибку, это кажется фантастической возможностью.

– Несомненно, место есть. Нас отличает независимость от стратегов – корпораций. Что мы видим в Европе: есть фонд BWM iVentures – венчурный фонд BMW, есть фонды, которые не имеют прямой связи с корпорацией в названии, но все знают, что основной акционер фонда – Toyota, и предприниматели, которые берут деньги у этого фонда, должны понимать, что в основном они будут работать с Toyota. А с Mercedes им что-то сделать будет уже сложнее. В этом смысле мы можем дать им уверенность, что их ноу-хау будет защищено и об их успехах не будет докладываться потенциальным конкурентам, с другой стороны – мы можем работать со всеми стратегами и совершенно независимо показывать им компании из нашего портфеля. Капитализация General Motors сегодня ниже, чем Tesla.

– Безусловно, но, если бы инвесторы General Motors верили, что смогут самостоятельно совершить технологическую революцию и создать беспилотный автомобиль, компания стоила бы дороже. Эти компании прекрасно понимают, что только своими силами они ничего не смогут сделать и нужно идти и инвестировать в другие независимые компании, которые быстрее бегут и их просто больше.

– Мне кажется, не нужно смешивать коммерческие контракты и вложения в акционерный капитал. На мой взгляд, компании, которая заинтересована в максимизации своей акционерной стоимости, нужно привлекать деньги на коммерческих условиях и затем заключать максимальное количество контрактов с разными контрагентами. В то время как, если она взяла у одной корпорации деньги на развитие и с ней же заключила коммерческий контракт, у нее могут возникнуть трудности в работе с другими клиентами, а это, в свою очередь, может негативно сказаться на ее коммерческих перспективах.

– Target Global заинтересовался этой темой не вчера, у нас уже есть успешные проекты и экспертиза в сфере транспортных технологий. В качестве примера я бы привел немецкий проект Auto1, который занимается перепродажей подержанных автомобилей. В России людям больше известен проект CarPrice, который был скопирован с него. Но Auto1 – это проект с выручкой в несколько миллиардов евро. Другой пример: нью-йоркский конкурент Uber и Gett – агрегатор такси Juno, в котором мы были одним из ранних инвесторов и продали его в прошлом году Gett за $200 млн. И еще один пример – немецкая компания GoEuro, которая первая в Европе интегрировала всех железнодорожных и большинство автобусных перевозчиков и позволила планировать путешествия и бронировать билеты онлайн. Сегодня в компанию также вложились известные американские фонды KPCB, Silverlake. Этот трек-рекорд, как нам кажется, доказывает, что у нас уже накоплена экспертиза в этом сегменте.

Во-вторых, управлять нашим фондом будет Бен Камински, который много лет работал в Goldman Sachs и возглавлял в нем группу Automotive 2.0. Они работали со всеми производителями и игроками на этом рынке по вопросам цифровой трансформации. И наконец, у нас есть целый ряд уважаемых предпринимателей, которые что-то уже сделали именно в автомобильной отрасли, продали свои компании и стали нашими эдвайзерами. Всем предпринимателям, с которыми мы работали, мы предлагали войти в такую группу мотивированных советников – они тоже инвестируют в фонд, будут помогать и консультировать стартапы, рассказывать, как им сделать в этой сфере крупный бизнес. К сожалению, мы не можем пока называть их имена.

– Один из важных элементов цифровой трансформации автомобильной отрасли – это переход на электродвигатели, который уже начался. Рекорд, установленный на автомобиле Tesla сегодня – 1000 км без дополнительной подзарядки. Стоимость батареи за последние 10 лет снизилась на 70% – это все говорит о том, что в той конструкции, когда все станет беспилотным и подключенным к интернету, электромобили могут быть даже более выгодными, чем автомобили с двигателем внутреннего сгорания. Например, потому что в электродвигателе примерно 20 деталей, а не 2000, как в двигателе внутреннего сгорания, что упрощает сервис.

– Согласен, но мы в самом начале этого пути. Думаю, что больше всех покупать электромобили будет «Яндекс.Такси» и похожие на нее компании. Лидеры рынка шеринговой экономики, платформы и операторы больших таксопарков, будут ключевыми драйверами при переходе на новые автомобили. Они как большой бизнес смогут сэкономить миллиарды на разнице в стоимости. Мне кажется, что для всех российских бизнесов это повод задуматься: в некоторых странах цифровая революция в транспорте происходит быстрее, а в некоторых медленнее, но спрос на ресурсы глобальный, поэтому мы уже в ближайшее время можем увидеть его существенное снижение. Люди, чей бизнес сильно зависит от сырьевой отрасли, должны держать грядущую трансформацию в уме.

А если говорить про «новый Facebook» в транспортной сфере, такой компанией имеет все шансы стать сервис по аренде самокатов, электроскутеров и велосипедов. Если посмотреть на американские сервисы – такие как Lime и Bird, – они показывают колоссальный рост и уже приносят выручку в сотни миллионов долларов в месяц, поэтому мы верим в такую модель. Именно поэтому мы проинвестировали в компанию нашего партнера Лукаша Гадовски Go Flash, которая занимается арендой электросамокатов в Европе.

Гудбай, Америка!

– Если люди ищут в Google Александра Фролова, в первую очередь они находят хоккеиста Фролова. Мне очень везет на однофамильцев. У меня был случай, когда ко мне прибегает сотрудник со срочным запросом из банка: «Действительно ли Александр Фролов является руководителем подразделения полиции в каком-то российском городе?» И мы начинаем объяснять, что это частые имя и фамилия, в этом городе могут быть и подразделение полиции, и Александр Фролов, но это не я. Поэтому в целом вопросы про полицейских или хоккеиста из Америки задают чаще, чем про каких-то других Александров Фроловых.

– Глобальных проволочек в Европе в связи с санкционными списками мы не видим, хотя в целом, конечно, уровень проверки контрагентов в банках и со стороны компаний значительно увеличивается для всех инвесторов, от нас требуют больше документов при открытии счетов. Это сильно увеличивает количество бумажной работы, но это не связано с тем, что мы – фонд из России. Больше проверок стало для всех после кризиса 2008 г., в том числе и для наших европейских коллег. Это реальность, что если до кризиса венчурный фонд мог обходиться одним сотрудником, который занимается всеми юридическими вопросами, включая соблюдение требований банков, то сейчас лучше иметь их пять, а то и десять.

– Мы три года назад приняли осознанное решение сосредоточиться на странах Европы и Израиле, и это очень просто объяснить. Если посмотреть на статистику венчурной отрасли, очень хорошо видно, что значительная доля выручки приходится на несколько топовых крупных фондов. Если у предпринимателя что-то фантастически получается – например, количество пользователей растет в 10 раз каждую неделю, он понимает, что может выбрать себе любого инвестора. И любой фонд понимает, что это хороший проект. И это вопрос выбора самого предпринимателя, с кем он хочет работать, – а он хочет работать с Sequoia или с фондом, который он лично считает самым лучшим. Поэтому наша задача – стать лучшим фондом в какой-то географии или на каком-то рынке. И если на рынке Германии мы входим в топ-5, в Европе – в топ-20, то для нас лидерство на этих рынках не мечта, а вполне ясная тактическая задача. А в США можно работать и пять, и 10 лет, но шансов попасть в этот топ нет практически никаких. Это уже сформировавшийся и очень конкурентный рынок, поэтому мы для себя и приняли в какой-то момент решение там не работать.

Криптовалютам нужно повзрослеть

– Мы проинвестировали в Blackmoon еще до того, как она сделала первичное размещение токенов. Наверное, это первое для нас ICO, и, когда они привлекли $30 млн, мы были очень удивлены и заинтригованы.

– Сложно ответить на такой общий вопрос. Я думаю, что то, чем сейчас обеспокоены все криптоинвесторы, – будут ли проекты, включая Ethereum, выпускать обещанные элементы своей экосистемы, делать это дисциплинированно. Я думаю, что мы в ближайшее время как раз увидим это. Ваше ощущение, что 90% проектов просто собрали деньги и окажутся скамом, мне понятно, и это было бы, конечно, очень печально. Но я все же надеюсь, что если в объеме собранных денег такие проекты, как Telegram, за которыми стоят предприниматели со впечатляющим track record, будут честно и вовремя все делать, то отрасль не окажется тотальным пузырем.

Я не думаю, что для профессиональных инвесторов пришло время вкладывать в криптопроекты так же активно, как в венчурные проекты. Отрасль должна дозреть. И одним из важных элементов взросления мне кажется степень доступности информации о проектах инвесторам – они должны понимать, что делает компания, которой они отдают деньги, и обмениваться информацией. Предприниматель и инвестор – это партнеры, которые на самом деле идут к одной цели. А в криптовалютных и ICO-проектах в силу разных причин этого нет.

– Я хочу сказать не это. Постепенно неизбежно появится регулирование, инвесторы тоже будут формировать правила игры, и отрасль в целом станет более цивилизованной.

– Мы не комментируем этот вопрос, но могу сказать, что, по моему мнению, за проектом стоит достойная команда, и я понимаю ее инвесторов. Более того, с начала этого года, мне кажется, ни одна моя рабочая встреча не проходила без вопроса про ICO Telegram. Тот уровень публичного внимания, которое привлек Telegram, кажется, помог даже привлечь внимание к венчурной отрасли и технологиям в целом.

– Я думаю, что он популяризатор блокчейна в мировом масштабе.

– У нас нет объективной статистики, чтобы оценить влияние на бизнес. Я и мои знакомые как пользовались, так и пользуемся Telegram. Согласно заявлениям команды, в Telegram не очень большая часть пользователей приходится на Россию и блокировка не должна им серьезно повредить. Другие наши портфельные компании, к счастью, блокировкам не подвергались. С другой стороны, я недавно был в Китае, а там блокировки существуют давно, что не помешало китайским компаниям во многом уже обогнать проекты из Калифорнии. Поэтому, хотя блокировки, конечно, важный фактор, куда важнее создать атмосферу здоровой рыночной конкуренции, интерес со стороны корпораций, чтобы они покупали стартапы, и это поможет и нашему рынку стать успешным.

Главное – не мелочиться

– Важный принцип, который мы за эти годы для себя сформулировали: не мелочиться. Например, во время переговоров по оценке компании. Действительно, на ранних стадиях чисто математически очень сложно обосновать, почему вот эта компания, у которой еще толком ничего нет, должна стоить $12 млн или $15 млн. Но согласитесь, если компания станет вторым Facebook или просто стала стоить $1 млрд, то вложили мы деньги по оценке $12 млн или $15 млн вообще не важно. Опыт показывает, что можно потратить очень много времени на обсуждение этой самой оценки или других мелких деталей, а в итоге просто сделку не закрыть. Так у нас было с YouDo – и не только, поэтому важно видеть всю картину – сможет ли стартап стать большим бизнесом – и инвестировать, исходя из нее.

Как говорят мои западные коллеги, даже когда у портфельной компании большая выручка и идет работа над выходом из проекта, ты все равно в какой-то степени продаешь стратегическому покупателю мечту.