Патрик Пуянне: «Когда рухнула цена на нефть, это было возвращение к основам»

Total работает в России с 1991 г. Французская компания стала оператором Харьягинского месторождения в Ненецком автономном округе, которое разрабатывалось по соглашению о разделе продукции. В 2016 г. Total сократила долю в проекте с 40 до 20% и уступила операторство «Зарубежнефти». Основное направление работы Total в России – газ. В целом добыча жидких углеводородов и газа в России обеспечила Total в 2016 г. 13% общего производства, а газа – 21,4%.

Патрик Пуянне возглавил Total после того, как в октябре 2014 г. в авиакатастрофе в аэропорту «Внуково» погиб президент компании Кристоф де Маржери. «Он проложил путь для Total в России, – говорит Пуянне, объясняя, почему французская компания не думала о том, чтобы уйти из страны. – Все вместе мы нашли способ остаться и продолжить развитие».

С «Ведомостями» Пуянне встретился в последний день работы Петербургского международного экономического форума. Несмотря на раннее утро и напряженные два дня конференций за плечами, Пуянне был бодр и приветлив. Под аккомпанемент дождя за окном знаменитой гостиницы «Астория» в центре Санкт-Петербурга за чашкой кофе он рассказывал о том, как Total удается оставаться в лидерах, невзирая на все проблемы и волатильность.

– Думаю, волатильность на нефтяном рынке есть всегда. Я считаю, что принятое ОПЕК соглашение было очень сильным и правильным решением. Тот факт, что Россия и Саудовская Аравия достигли понимания, имел решающее значение. Мы столкнулись с тяжелым кризисом в 2014 г. Волатильность была высокой с 2014 по 2016 г., с одной стороны, из-за недостатка спроса на нефть, с другой – из-за избытка предложения. Соглашение стран ОПЕК и не-ОПЕК оказало значительное влияние: страны уменьшили производство на 1,8 млн баррелей в день, т. е. примерно на 3%, и мы увидели, как цена выросла с $45 до $55. Поэтому решение, которое было принято на последней встрече – дать рынку более длительную перспективу, до I квартала 2018 г., – обоснованно, поскольку гарантирует некую прогнозируемость. Но, говоря о стабильности, многие ошибаются. Слово «стабильность» мало что значит на рынке commodities. В период низких цен у компаний недостаточно средств для инвестиций в новые проекты, при возобновлении роста цен все принимаются инвестировать одновременно. О какой стабильности может идти речь? Нефтегазовый рынок – сырьевой – по определению цикличен и волатилен. Следует различать спрос в краткосрочной и долгосрочной перспективе. В краткосрочной перспективе решение стран ОПЕК и не-ОПЕК некоторые порой недооценивают. Безусловно, странам-производителям намного комфортнее при $52–55 за баррель, нежели при $40, как в прошлом году. $10 за баррель – это огромная разница. Думаю, г-н Сечин говорит об этом из-за сланцевой добычи в США. Американские производители трудноизвлекаемой нефти используют рост цен, чтобы вновь вступить в игру и увеличить число скважин: в этом году добыча нефти в США, вероятно, вырастет на 600 000 баррелей в сутки. Каковы последствия прибавки 600 000 баррелей в день при сокращении участниками соглашения производства на 1,8 млн баррелей? Последние два года предложение превышало спрос, что повлекло за собой сильный рост запасов, в особенности в странах ОЭСР, где они на 300 млн баррелей выше средних. Для стабилизации цены ключевым является их снижение. Тем не менее не стоит забывать, что без соглашения ОПЕК рынок был бы намного ниже. Да, американские производители к решению не присоединились. Но мне в конечном счете важно влияние этого решения на мою компанию. Мы сократили добычу в странах, где это требовалось для соблюдения квот. Но сокращение добычи на 2–3% – ничто в сравнении с увеличением цены на $10 за баррель. Это много как для компаний, так и для стран. Если умножить $10 на 2,5 млн баррелей в сутки (добыча Total) – выгода очевидна.

– Я никогда не гадаю о будущем и не предсказываю цены. Что мы можем контролировать – так это инвестиции, например, в такие проекты, как «Ямал СПГ». Для расчета бюджета на 2017 г. мы ориентировались на цену в $50 за баррель, не имея полной уверенности, что она будет именно такой. Для нас гораздо важнее снизить наш порог рентабельности, т. е. стоимость, при которой денежный поток положителен. Мы серьезно над этим работали последние годы, и мы остаемся в плюсе при цене выше $40 за баррель. Мое видение: работая в нефтяной отрасли, вы не контролируете цену вашей продукции. Но вы можете контролировать затраты, своевременную реализацию проектов, свои активы и направления инвестиций. Конечно, лучше, когда цена высокая, а не низкая, но для меня самое важное – быть уверенным, что я могу устоять при волатильности.

– У нас только газовые сланцевые активы. Для сланцевого газа break-even price – это $3 за 1 млн BTU. Что касается стоимости добычи трудноизвлекаемой нефти в США, то это зависит от географического положения актива. Дело в том, что это множество разных месторождений. Есть очень популярный сегодня бассейн Permian, а есть формация Bakken, где break-even выше. Так что цифры различаются. Можно сказать, что наиболее рентабельные из активов остаются в плюсе при цене и менее $50 за баррель, но далеко не все. И сегодня рост добычи происходит только в бассейне Permian. То же самое справедливо и для глубоководных проектов. Вы знаете, есть мнение, что шельфовые проекты неконкурентоспособны в сравнении со сланцевыми. Это не так. Во-первых, это зависит от того, что это за глубоководный проект, какого типа. Когда мы вступаем в глубоководный проект в Бразилии с огромными запасами – а это миллиарды баррелей, – мы понимаем, что это нам позволит получить низкую себестоимость. К тому же мы развиваем новые технологии, чтобы добывать эффективнее. Добыча на месторождении Libra, возможно, обойдется нам менее $20 за баррель. Люди делают большую ошибку, рассуждая о будущем исключительно на основе опыта и знаний сегодняшнего дня, будто мы не работаем сейчас активно над тем, чтобы их расширить и изменить будущее. Но человек так устроен – он все время хочет двигаться вперед, ищет новые пути. Еще один хороший пример – наш общий с «Новатэком» СПГ-проект в Арктике: «Ямал СПГ». Конечно, здесь мы открываем для себя много нового. Мы впервые строим СПГ-завод на вечной мерзлоте. Чем дальше продвигается строительство, тем больше уроков мы извлекаем для себя. Следующий проект будет совсем другим, более экономичным, более эффективным. Именно потому, что мы многому научились на первом проекте. Это непрерывный квест, поиск возможностей для снижения затрат и повышения эффективности.

– Когда рухнула цена на нефть, это было возвращение к основам. Целью сокращений было снижение себестоимости, при которой компания могла оставаться прибыльной, и нужно было убедить коллег, что мы можем изменить образ жизни, снизить расходы. Надо сказать, менеджмент Total был уверен с самого начала, что это возможно. Когда баррель стоил $100, расходы были огромными, честно говоря. Было сложно психологически убедить людей, что они могут это сделать. Но выбора у нас не было, мы это сделали, и я этим горжусь. Это был вопрос мотивации всей команды нашей компании. Приоритет снижения затрат над увеличением добычи – непривычное ощущение, это не приносит такого удовлетворения. Рост всегда кажется позитивным, а экономия – негативной. Но я доволен результатами этой работы: нашей команде, несмотря ни на что, удается снизить затраты, и люди чувствуют гордость и понимают, что это большой успех. Сделать снижение затрат успехом очень важно для будущего нашей компании. Наша программа по снижению затрат очень амбициозна – мы хотим сэкономить $4 млрд, при этом $3 млрд мы уже сэкономили, и это блестящий результат. Если нам удастся достичь поставленной цели, компания может спокойно развиваться дальше.

Проекты и санкции

– «Ямал СПГ» строится на 30 лет. Так что его экономическая модель весьма устойчива. Добыча газа здесь изначально одна из самых дешевых в мире. У нас множество скважин на материке и огромные запасы, так что себестоимость газа здесь одна из самых низких. С заводом для сжижения тоже все в порядке. Что касается логистики – способ доставки ледокольными танкерами немного увеличивает расходы, но не критично. Так что могу вам сказать, что «Ямал СПГ» устойчив при ценах, которые мы сегодня наблюдаем на спотовых рынках в Азии. Проект разрабатывался с учетом долгосрочных контрактов с Китаем, и они заключены. Так что и при нынешних ценах проект по-прежнему является прибыльным. И рентабельность будет повышаться с ростом цен. У «Ямал СПГ» огромные запасы, поэтому мы и строим такой большой завод – на 16,5 млн т. Почему? Потому что мы хотим снизить себестоимость. Это первый проект в Арктике, и у него большая инфраструктура. Повторюсь: «Ямал СПГ» – прибыльный проект.

– Мы активно вовлечены, поскольку это капиталоемкий проект – $27 млрд, и у Total большая доля – 20%, а также через акции «Новатэка». И, как вам известно, «Ямал СПГ» испытал на себе влияние санкций. Потребовалось время на привлечение финансирования. Мы не могли привлекать средства в долларах, но в конечном счете все завершилось удачно. Мы потратили много сил и времени, чтобы обеспечить финансирование, найти способы, убедить, используя свои контакты, в том числе несколько западных кредитных агентств – например, французское. Для нас это очень важный проект, так что наше активное участие в нем естественно.

– Я не политик и не дипломат. Мы коммерческая компания, а эти решения – на уровне государств. Уверен, что, когда президенты России и Франции Владимир Путин и Эмманюэль Макрон встречались, этот вопрос обсуждался – не конкретно «Новатэк», а санкции в целом. Думаю, что в интересах европейцев, чтобы минские соглашения были соблюдены. Европейские страны были бы рады возможности снять санкции, потому что они вредят не только России, но и Европе. Сохранение режима санкций – нездоровая ситуация. Таков мой ответ. Если говорить конкретно об этом проекте, то мы представляем свое видение, но решения принимаются на уровне государств.

– Мы точно будем присутствовать в проекте – у нас почти 19% акционерного капитала «Новатэка». Ответ для меня очевиден. Еще под руководством Кристофа де Маржери мы решили, что будем участвовать в проекте «Ямал СПГ». Честно говоря, тогда, в 2010 г., это решение не казалось таким очевидным. На Ямале не было ничего, только гигантские подземные ресурсы. Мы стали первопроходцами и пошли на огромный риск, решив участвовать в таком грандиозном проекте. И мы сделали это, потому что любим быть первопроходцами. Это был первый шаг на пути к потенциально великой истории. Дальше это был просто вопрос логики, где приложить силы, как не отказаться от своих амбиций, несмотря на два года санкций, и продолжать эту историю. Я бы сказал, если бы мы этого не сделали, это было бы не только против того, что создавал Кристоф, но и против стратегии компании. Так что будем участвовать в «Арктик СПГ», конечно. Как минимум опосредованно, через партнерство с «Новатэком». Будем ли участвовать напрямую, зависит от условий, но желание у нас есть.

– Да, но у нас есть другие проекты в России. В прошлом году мы приняли решение построить новый завод смазочных материалов в Калужской области – в регионе хорошие условия для новых инвестиций. Мы рассматривали разные варианты и остановились на Калуге, где были наилучшие условия. Мы хотим расширить присутствие на рынке смазочных материалов, нефтепродуктов, мы смотрим на авиатопливо, например. Также у нас есть доля в Харьягинском СРП, часть которой мы продали в прошлом году компании «Зарубежнефть», с которой у нас установилось отличное сотрудничество. Мы видим разные возможности, но в основном в газовой отрасли с «Новатэком» это гигантские проекты на Ямале. В сфере добычи нефти изучаем возможности на будущее, что мы можем сделать. Total готова находить решения, как это было с финансированием проекта на Ямале, которое было обеспечено, несмотря на санкции. Но мы не будем действовать в нарушение санкций, мы уважаем международные законы. Когда санкции снимут, мы снова изучим потенциал.

– В проектах нефтегазовой отрасли зачастую несколько участников. По всему миру мы работаем в партнерстве с нашими конкурентами – с Shell и Exxon в Африке, к примеру. Я знаю, что в России есть конкуренция между «Газпромом» и «Новатэком», но это не значит, что Total не может участвовать в совместных проектах с «Газпромом». У него тоже есть свои партнеры, в том числе и его конкуренты на рынке СПГ. Мы большая компания, «Газпром» – большая компания. Кстати, мы партнеры в Боливии, вместе добываем там газ. Так что когда мы встречаемся с г-ном Миллером, говорим не только о России. Мне кажется это очень важным, и это для меня еще одна причина участвовать в Петербургском форуме. Здесь все руководители российских компаний: я встречался с Вагитом Алекперовым из «Лукойла», Александром Дюковым из «Газпром нефти», это возможность поучаствовать в круглом столе с Игорем Сечиным. Стратегически важно для руководителей таких компаний знать друг друга и встречаться. Да, мы конкуренты, но и партнеры. Мы вместе несем риски. Для меня такие встречи очень важны в том числе для понимания контекста. Через личные встречи и контакты в российском бизнесе всегда узнаешь что-то новое.

– Да, но это конфиденциально (смеется).

– Экономические санкции – не решение дипломатических проблем. Это конец диалога, конец нормальных отношений. Санкции усиливают национализм, и это справедливо не только для России, но и для Ирана, для любой страны. Когда вы, россияне, сталкиваетесь с международными санкциями, это вызывает ощущение агрессии в ваш адрес. Это естественная реакция, своеобразная форма солидарности. Дипломатия – это диалог, умение слушать друг друга, понимать аргументы. Санкции будут сняты в случае разрешения украинского кризиса. Минские соглашения, может быть, не идеальны, но это некая схема, позволяющая выйти из кризиса. И это задача не только для России, но и для Украины. Все должны выполнить свои обязательства: Россия, Украина. И это очень важно для Европы. Ситуацию должны решать европейцы, а не другие страны. И я уверен, что французский президент, канцлер Германии Ангела Меркель и Владимир Путин готовы к диалогу. Плюс украинские власти – многое зависит от них.

Лучшее, что мы – такие компании, как Total, «Новатэк», – можем сделать, – продолжать наши проекты, которые вносят свою лепту в наведение мостов между нашими странами. Я это знаю, потому что президент Макрон мне это говорил, когда мы с ним обсуждали «Ямал СПГ». Это хороший проект. На набережной Орсе (там расположен МИД Франции. – «Ведомости») говорят в основном о дипломатии, но обсуждают и экономику. Мы все бизнесмены в этом новом мире. «Ямал СПГ» – пример того, что компании из наших двух стран продолжают работать вместе. Надо продолжать это делать и не говорить, что из-за санкций мы внезапно прекращаем работу. Вот таким может быть позитивный вклад компаний в дипломатический диалог.

Деловая культура и личные отношения

– Нет, это данность. Повторю, мы очень много инвестировали в Россию, у нас здесь большие обязательства. У нас почти 19%-ная доля в «Новатэке». Total является одним из основных европейских инвесторов. Для меня, как для CEO компании, это имеет большое значение. По моим наблюдениям, в России у первых лиц решающая роль, будь то в компании или в стране, – через них проходит много вопросов, у них другая культура делегирования ответственности, отличная от нашей. Мне иногда приходится участвовать в решении вопросов, которые – например, если они касаются финансов, – я бы делегировал своему CFO. Это просто другая культура. Это не критика, а просто наблюдение. И к тому же ваша система тоже эффективна. Но важную роль, в чем я уверен, играют личные отношения. Конечно же, проекты, капитал, прибыльность – это очень важно, но еще важнее хорошо знать своего партнера и понимать его логику. Поэтому мы много раз встречались и ужинали с Леонидом Михельсоном, чтобы лучше понимать друг друга. Когда вы инвестируете в проект длительностью 30 лет, вы хотите лучше понимать характер лидера компании-партнера. По моим наблюдениям, в русской деловой культуре есть, с одной стороны, стремление к эффективности, но с другой – присутствует и эмоциональная составляющая. Русские люди в целом довольно эмоциональны, и это очень интересная особенность. Вы придаете большое значение личным отношениям. Я тоже.

– У вас, однако, тоже очень интересная работа (улыбается).

Когда вы CEO компании, которая работает во многих странах, вам приходится изучать их культуру и адаптироваться. У нас, французов, конечно, есть своя культура, но мне очень интересно наблюдать и изучать культуру своих партнеров, понимать друг друга и создавать совместные проекты.

– На самом деле мы продолжаем строить свою работу на том самом фундаменте, который создал Кристоф де Маржери, являвшийся исключительным лидером. Именно он проложил путь для компании в России. Это было совсем не просто. Сперва мы пытались стать акционерами «Новатэка», потом был Штокман (Штокмановское месторождение в Баренцевом море, проект отложен на неопределенный срок. – «Ведомости»), и снова «Новатэк», на этот раз с проектом «Ямал СП... Нужно было определить цель, найти свое место в России. Он этого добился. Помните, когда произошел этот трагический несчастный случай, было такое впечатление, что все разваливается – надвигались санкции, мы потеряли лидера, цена на нефть падала. Но нашей целью было сохранить темп развития, чтобы продолжать выполнять свои обязательства. Один из базовых принципов в культуре Total – оставаться вне политики. Потребовалось 10 лет ежедневных усилий, чтобы наши позиции в России стали прочными. Когда вы говорите о нефти и газе в России, это вопросы первостепенной важности для страны, это почти что вопрос суверенитета. Приходится убеждать, искать партнеров, устанавливать диалог с политиками и властями, подтверждать, что мы надежный партнер. Мы не можем просто взять и отступиться от гигантской работы, проделанной в течение стольких лет, из-за трудностей – низких цен на нефть, санкций. Мы достаточно сильная компания – поэтому Total и стала мейджором. Мы создали эту компанию такой, и это помогает нам сопротивляться рыночной волатильности, геополитической нестабильности. У меня никогда не было сомнений, что мы сохраним бизнес. Мы многое сделали, и было бы ошибкой все бросить в этих обстоятельствах. У Total большая история, компания была основана в 1924 г. Мы команда, способная пройти через грозу и шторм. Кристоф был человеком, вне всякого сомнения, исключительным. Он привел нас туда, где мы есть сегодня. Но все вместе мы нашли способ остаться и продолжить развитие в этой стране.-

Полная версия статьи. Сокращенный газетный вариант можно посмотреть в архиве «Ведомостей» (смарт-версия)