Роман Панов: «Изученность России остается довольно низкой»

То, что было разведано в Советском Союзе, дает нам возможность 25 лет развивать современный отечественный минерально-сырьевой комплекс», – говорит гендиректор «Росгеологии» Роман Панов.

– Вся металлургия. Сколько купили «Северсталь», Evraz, ТМК только в США!

– История с Наталкинским месторождением, когда выяснилось, что с 1954 г. пробы бурения были некорректны. Анализ этих данных выявил «систематическую погрешность в сторону завышения содержаний», сообщала Polyus Gold. Не ставит ли это под вопрос качество советской разведки?

«Росгеология» сейчас – многопрофильный геологический холдинг, предоставляющий полный спектр услуг, связанных с геологоразведкой, – от региональных исследований до параметрического бурения и мониторинга состояния недр. Важность этого направления – поиска новых месторождений, изучения перспективных участков для извлечения недр и проч. – поняли еще большевики в 1918 г. «Росгеология» – преемник созданной тогда организации «Центргеология».

Новшеством нынешнего времени стала консолидация активов. Если раньше предприятия, задействованные в геологоразведке, существовали отдельно под единым управлением «Центргеологии», то к данному моменту в собственность «Росгеологии» переданы 37 предприятий – ФГУПы и другие госструктуры, занимавшиеся геолого-разведочными работами. В ближайшее время войдут еще 25 предприятий.

За все время работы предприятия «Росгеологии» открыли около 1000 месторождений в России, в том числе «Сухой Лог», Ковыктинское месторождение. Работала велась и ведется и за границей – десятки месторождений открыты в Азии, Европе, Африке и Латинской Америке.

В 2013 г. холдинг возглавил Панов, до того работавший в «Норникеле» в команде гендиректора Владимира Стржалковского, знакомого Владимира Путина по ленинградскому КГБ.

Панов в «Норникеле» отвечал за развитие зарубежных активов. В «Норникель» Панов пришел из «Газпром инвест Востока», где занимался за инвестпроектами концерна в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке.

После того как акционеры «Норникеля» пошли на мировую, Стржалковский покинул компанию, ушел и Панов. Он говорит, что предложение рассмотреть возможность поработать в «Росгеологии» «поступило по линии администрации президента» и не исключил, что при этом могло учитываться мнение Стржалковского.

– После консолидации активов удалось ли увеличить портфель заказов?

– Да, удалось и существенно по сравнению с прошлым годом. Это дало возможность нарастить портфель заказов и стабилизировать выручку. Мы рассчитываем ее существенно увеличить по отношению к 2014 г.: в прошлом году по факту выручка составила около 10 млрд руб., в 2015 г. она прогнозируется в объеме 19,6 млрд руб. Помогла, собственно, консолидация активов и формирование единой маркетинговой политики, что позволило более корректно распределять производственные мощности. Удалось утвердиться на рынке, как ответственный исполнительный подрядчик. И это дало возможность получить портфель госзаказов – на 17,1 млрд руб., а также увеличить долю частных заказов – с 23,7% от выручки по основной деятельности в 2014 г. до 55,5% в 2015 г. Мы прирастили портфель заказов по углеводородному сырью существенно, в том числе благодаря заказам на сейсморазведочные работ 2D и 3D на шельфе. По твердым полезным ископаемым такого роста не было, но динамика лучше рынка. Консолидация активов и формирование системы корпоративного управления позволили «Росгеологии» получить статус единственного исполнителя госзаказа. Это абсолютно оправдано – прежде разрозненные предприятия холдинга выполняли фактически до 80% этого заказа.

– Не приведет ли централизация управления к тому, что холдинг станет неповоротливым, скорость принятия решений замедлится. В любом случае участки для проведения геологоразведки выставляют на торги территориальные подразделения Роснедр, тендеры проводят добычные «дочки» компаний на местах.

– Система принятия решений не настолько проста, как видится со стороны. Чтобы появился госзаказ в системе Роснедр проводится огромная подготовительная работа. Когда объект готовится на торги, учитывается позиция потенциальных компаний-исполнителей, условия программы по восполнению минерально-сырьевой базы. И в этой ситуации мы, головной офис, видя все производственные мощности всех предприятий компании, гораздо быстрее и эффективнее можем планировать работу, распределять производственные мощности. Это в свою очередь снижает операционные расходы. Например, ставится объект в Западной Сибири, на который претендуют предприятия из Западной Сибири и из Южного федерального округа. По субъективным или объективным факторам побеждает предприятие из Южного округа. Это означает, что оно будет нести дополнительные затраты на мобилизацию оборудования, формирование новых производственных мощностей в Сибири, а сибирское предприятия в регионе остается без работы. Централизованное планирование позволяет избежать таких ситуаций. Эффективность решений повышается.

– В моем понимании региональные геофизические компании для игроков рынка всегда были неким кладезем знаний. У них по разным коррупционным схемам покупали информацию об определенном участке, чтобы точно знать, что, например, в этом месте есть золото и надо идти на конкурс...

– У нас нет такой информации.

– Да ладно! То есть вы с коррупционными схемами не боролись, когда пришли?

– Мы с коррупционными схемами не работаем.

– Но приходилось «вычищать» тех, кто работал?

– Цель консолидации госзаказа в том числе и консолидация первичной геологической информации. Это определенная секьютиризация рисков для государства. Сейчас, с одной стороны, происходит либерализация рынка юниорных проектов (если мы говорим о твердых полезных ископаемых). Любая компания имеет возможность прийти по заявительному принципу, подать заявку на перспективный участок и получить право проведения геологоразведочных работ. А крупные компании в любом случае рассчитывают на участки уже с подготовленными запасами. Определение «Росгеологии» единым исполнителем госзаказа и другие меры, предпринимаемые государством, призваны в том числе повысить прозрачность отрасли и прозрачность использования первичной геологической информации.

– То есть вы с проблемами в региональных подразделениях, доставшихся вам, не сталкивались и кадровые чистки не проводили?

– Кадровые перестановки существенные происходят. Связано это с двумя факторами: возрастным выбытием, избыточным количеством административного персонала. Мы пошли по пути формирования экстерриториальных производственных геологических объединений. Это позволило создать единую систему управления финансами, производством, геологической службой, службой закупок и материально-технического обеспечения. При этом мы по максимуму постарались сохранить ценные геологические кадры и в принципе результат работы 2014 г. показал эффективность такой модели. Для государства основным источником и инструментом консолидации геологической информации является Росгеолфонд и его территориальные подразделения. И если компании, которые вовлечены в этот процесс, выполняют все определенные законодательством России мероприятия, то риск потери государством информации минимален, а эффективность ее использования будет достаточно высокой. При правильной организации работы Росгеолофонда.

– Сколько денег вы уже получили из бюджета в качестве взноса в уставный капитал? Сколько еще получите? И на что они пойдут?

– В общей сложности компания была докапитализирована на 950 млн руб. Из них 500 млн руб. пошли на реализацию инвестпроектов – ранних стадий геологоразведочных работ. 450 млн руб., которые были получены в этом году, направлены на модернизацию основных фондов и создание производственных геофизических мощностей. Мы завершаем формирование геофизических подразделений, оборудованных современной техникой.

– С кем вам приходится конкурировать за заказы компаний?

– Основные конкуренты – крупные холдинговые компании. В том числе Сибирская Сервисная компания, «Геотек», «Татнефть геофизика». По отдельным видам работ это иностранные компании, работающие на российском рынке. Но у нас есть уникальные компетенции – мы можем проводить глубокое параметрическое бурение, комплексные работы на шельфе. У нас есть производственные мощности, опыт, географическая и продуктовая диверсификация. Если бы у нас были только углеводороды или только твердые полезные ископаемые, то у нас была бы более высокая степень уязвимости.

– Кто сейчас крупнейшие частные заказчики «Росегологии», не считая госзаказа?

– Все структуры, работаюющие на российском рынке: «Газпром», «Роснефть», «Газпром нефть», «Лукойл», «Эксон Мобил», Иркутская нефтяная компания, «Норильский никель», СУЭК и т. д.

– А с «Роснефтью» как работаете? Как у вас с ними отношения? Они вас просто монстром назвали.

– Я бы здесь воздержался от комментариев. Мне кажется, эта оценка с эмоциональным окрасом. Отношения у нас очень конструктивные, деловые.

– В связи с курсом рубля, санкциями будет ли как-то меняться инвестплан?

– Мы не планируем изменение в инвестпрограмме, по крайней мере с точки зрения рублевых показателей. По основным видам оборудования есть российские аналоги. И они достаточно эффективны по производственным показателям. Есть оборудование, которое аналогов не имеет, но мы над этим по программе импортозамещения интенсивно работаем. Разрабатываем полный комплекс геофизического оборудования. У нас есть «дочка» – «Геосвип», которая было частью ВНИИ геофизических исследований. Их наработки – база для дальнейших исследований. Возможно, собственное оборудование не всегда удобно, не всегда легко и просто в эксплуатации, но по эффективности зачастую не уступает аналогам. Есть отдельные элементы, которые необходимо доработать. Но доставшееся нам от советской школы существенное наследство – хорошая база для развития.

Не могу сказать, что на нас очень существенно отразилась корреляция курса и мы не настолько зависим от импортного оборудования. Есть отдельные сегменты, например, морская сейсморазведка – мы не производим твердотелые сейсмические косы. Но и эта работа ведется и предпосылки, чтобы она получила свое развитие, высоки. При разумной организации процесса мы способны до 80% оборудования, которое используется, полностью заменить на отечественную технику.

– Для создания собственного оборудования потребуются дополнительные инвестиции или привлечение профильного машиностроительного партнера?

– Безусловно, инвестиции потребуются. В инвестпрограмме ОАО «Росгеология» до 2020 г. нами предусмотрены капитальные вложения в объеме 47,9 млрд руб., это будут и внутренние и заемные средства. Часть этих инвестиций будет направлена на развитие собственных производственных платформ. Возможность кооперации с потенциальными производственными партнерами мы изучаем. В двух плоскостях. Первое: кооперация с ВПК. Исторически целые сегменты оборудования получили свой выход из разработок, которые были сделаны ВПК еще в советские времена. Это касается и морской сейсмики, и сухопутной сейсмики, и т.д. Изучаем возможность совместной работы с группой ОМЗ, и с импортерами оборудования, и с предприятиями, производящими малое и среднее буровое оборудование. Буровое оборудование – это не тот сегмент, где бы мы хотели сформировать собственную компетенцию. Скорее здесь мы могли бы выступать одним из отраслевых заказчиков, создавая определенные стандарты и являясь таким возможным миноритарным партнером.

– Вы упоминули ВПК. Это наверняка партнерство с «Ростехом»?

– В основном да. Это и НИОКР, и использование мощностей предприятий, которые работают в этом сегменте – за последнее десятилетие ВПК смог очень существенно нарастить свой потенциал.

– И это все под программы, которые запущены правительством: Фонд развития промышленности, субсидии для НИОКР и т.д.?

– Источники финансирования здесь могут быть разные: и такого рода программы, в которых может участвовать компания, и коммерческие заказы, ориентированные на проектное финансирование. Принципы проектного финансирования у нас никто не отменял, и они могут достаточно эффективно работать.

– А для «Росегологии» кредитные рынки закрыты? С одной стороны это не нефтяная компания, с другой – вы работаете на них, на то, чтобы им было лучше, и для западных банков здесь может быть вопрос.

– У нас нет ограничений по доступу к рынку капитала, ни к российскому, ни к зарубежному. Пока мы таких трудностей не испытываем.

– С кем-то сейчас ведете переговоры о займах, например, для финансирования инвестпрограммы?

– Мы ведем переговоры. В принципе, у нас открыты кредитные линии на достаточно комфортных условиях во всех крупнейших российских банках. Мы ведем переговоры и с зарубежными партнерами на эту тему. Здесь вопрос скорее связан с финансированием наших проектов за рубежом. Поэтому доступ к рынку капитала для нас пока является относительно комфортным. Он некомфортен с учетом в целом непростой экономической ситуации: понятно, что стоимость заемного капитала подорожала. При этом доходность основных операций снижается из-за того, что заказчики в текущих условиях начинают отказываться от части геологоразведочных программ, повышается конкуренция на рынке, оптимизируются затраты по каждому проекту.

– А по зарубежным проектам у вас обширные планы? Вы имеете ввиду исполнение заказов зарубежных компаний, участие в тендерах или приобретение активов?

– Мы говорим в первую очередь о выходе на зарубежный сервисный рынок. Для нас это интересная ниша. Себестоимость наших операций относительно конкурентов снизилась, поэтому мы достаточно конкурентоспособны. Мы сейчас ведем переговоры, участвуем в тендерах, и достаточно крупных.

– В каких?

– Поскольку часть из них идет в закрытом режиме…

– Хотя бы страны назовите?

– Я могу сказать, что за последний период времени мы работали в Эквадоре, в Чили в Латинской Америке. Интересный регион для нас – это Ближний и Средний Восток. Несмотря на все проблемы и сложности, Ирак для нас остается перспективным рынком, Алжир, Пакистан. Также страны сформировали определенную школу, по которым у нас наработан большой массив информации, где наши предприятия уже участвовали при проведении и сейсморазведки, и бурения, и поисковых работ твердых полезных ископаемых Африки: Ангола, Нигерия, ЮАР, Судан при отдельных элементах. Также Юго-Восточная Азия: Индия, Вьетнам, Индонезия. Это те страны, где мы видим перспективы нашего участия. Там, где исторически [работали] советские геологи. Потенциал выхода на зарубежные рынки на сегодняшний день у нас достаточно высокий и в этом направлении активно работаем.

– И вы реально можете конкурировать с лидерами рынка, ведь сейчас наверное все ринуться на эти рынки?

– Конкуренция на этих рынках, и правда, высока, но мы можем ее выдержать.

– На сколько «Росгеология» сейчас отстает от лидеров рынка?

– Технологически отстает, да, – по отдельным направлениям, элементам. В первую очередь это вопрос программного обеспечения. На сегодня почти весь нефтегазовый комплекс на 85% работает на зарубежном ПО. И здесь мы уязвимы. Требуется серьезная работа по развитию этого направления. По уровню качества и эффективности организации работ,я я рассчитываю, холдинг до 2020 г. сможет стать абсолютно сопоставимым с основными мировыми игроками. Такая задача перед нами сегодня и стоит. И она достижима. По крайней мере, на локальном рынке – в России и сопредельных странах – обеспечить себе устойчивые позиции и уровень объема выручки в диапазоне до 25% рынка. Это такая комфортная цифра, которая позволяет быть одним из лидеров рынка и формировать на нем здоровую конкуренцию.

– Вы хотите быть монополистом?

– Нисколько. Монополисты – это 100% или свыше 50% как минимум.

– Хотите занять доминирующее положение на рынке?

– Я бы тоже об этом не говорил.

– Почему? Доля рынка 25% – это доминирование

– Это существенная доля, но я бы не сказал, что доминирующая. Есть крупные, в том числе транснациональные структуры, которые сегодня на российском рынке контролируют больший объем.

– Вы наверняка участвуете в этих рабочих группах при Минпромторге для разработке стандартов для нефтегазового оборудования...

– По отдельным направлениям мы являемся модератором группы – по сейсморазведочному оборудованию, например. Мы четко понимаем стандарты, требования к такого рода оборудованию и возможности отечественного производственного комплекса по замещению и срокам и тому, какие элементы необходимы для реализации этой программы. Мы с Минпромторгом сформированы технические задания для разработки и проведения комплекса НИОКР по этому направлению и ведем маркетинговые исследования. В течение трех лет мы выйдем на уровень зарубежных аналогов.

– Знаете, я около месяца назад общалась по этому поводу с министром промышленности Денисом Мантуровым. И вся эта идея у меня вызывает массу сомнений. Зачем создавать эти стандарты, ограничивать право компаний, работающих в России, ввозить оборудование. Чтобы что? Чтобы защитить внутренний рынок? Это можно было делать на протяжении предыдущих 20 лет, а не вот так в один момент.

– Я бы здесь говорил не об ограничении ввоза оборудования, а о создании условий по локализации его производства. Здесь нужна и технологическая кооперация с лидерами рынка. По этой модели, например, пошел Китай. Он создавал кооперации в тех сферах, где было очевидно, что собственные НИОКР займут большой период времени и будут неоправданно капиталоемкими. В этом случае создавались условия для локализации оборудования и привлечения в капитал таких компаний и лидеров рынка, и национальных игроков. Это более прагматичный, на мой взгляд, и результативный путь развития, который может дать эффект уже в краткосрочной перспективе.

По отдельным видам оборудования мы достаточно конкурентоспособны. Например, по отдельным типам сейсмического оборудования. И здесь государство может создавать условия здорового протекционизма. Причем отмечу: именно здорового. Мы должны мыслить рационально. Закупка отечественного оборудования не должна быть самоцелью. Целью должно быть создание конкурентного, а лучше превосходящего конкурентов технологического оборудования. У нас минерально-сырьевой комплекс является основой экономики, и углеводородная его составляющая – ключевой. Создание отраслей промышленности его обеспечивающих, сопутствующих добыче, производству, поставкам сырья – это залог развития всей экономики.

– При этом мы запрещаем по сути компаниям ввозить необходимое им оборудование…

– Я не знаю таких фактов. Российский рынок – один из самых либеральных в мире с точки зрения доступа и оборудования, и сервиса. Мы сами сейчас выходим на зарубежные рынки. Национальный уровень протекционизма в других странах выше. Российский рынок либерален и в вопросах налогообложения, и по требованиям к локализации. Вспомните, когда российские игроки пытались войти в капитал промышленных производственных активов за рубежом, сможете назвать сделки, которые успешно закрылись?

– Я говорю про высокотехнологичные виды оборудования.

– Пожалуйста – актив Ipsco, который теперь принадлежат ТМК.

– Возможно. И все-таки могу сказать, что российский рынок все равно является одним из самых либеральных, и здоровые меры протекционизма будут оправданы. Однако нацелены они должны быть именно на формирование технологичных видов оборудования. И я не знаю примеров, когда мы бы что-то запрещали в этом сегменте. Наоборот, мы обнуляем пошлины для наших основных конкурентов и так далее.

– Но по факту выглядит это так: будет некий государственный стандарт оборудования, который сейчас рабочая группа под вашим руководством, «Лукойла», «Сургутнефтегаза» описывают для отрасли, и то оборудование, которое не будет соответствовать этим стандартам, будет запрещено к ввозу.

– Стандарт – это соответствие лучшим технологическим практикам. Те, кто производит качественное оборудование, будут под него попадать. Мы стремимся повышать технологичность нашего рынка. Тут нет перегибания палки. И в том, что появляются такие стандарты, ничего плохого нет. Другой вопрос, что механизм применения этих стандартов и постоянное их обновление должны быть достаточно эффективными. Это нормальный процесс, и он работает не только у нас.

– По вашей оценке, есть ли еще шанс найти в России большие крупные месторождения?

– Шанс есть. Потому что геологоразведка – это процесс такой, творческий, но построенный на моделировании. А моделирование – это математическая наука. Шанс есть, потому что изученность России остается по-прежнему довольно низкой. Есть регионы с очень низкой степенью изученности. Их изучение может дать предпосылки для открытия крупных месторождений, сопоставимых с гигантскими, открытыми в советское время. Предпосылки есть, но будут ли они реализованы, зависит от эффективности построения геологоразведочных работ и организации этого процесса. Хотя мировой тренд смещается в сторону открытия мелких и средних месторождений. Определенные перспективы в мире связанны с трудноизвлекаемыми запасами, которые не вовлекались раньше в оборот. И здесь территория России является одной из самых перспективных в мире по возможности нахождения новых объектов.

– Вы оценивали перспективы сланцевой нефти и газа в России?

– Безусловно, такие перспективы есть. Геологические модели в России однако отличаются от тех, что применяют в США. Доюыча газа в России более целесообразна и экономически выгодна и запасов у нас достаточно. От нас сейчас не требуется интенсификации работ по поиску и вводу в эксплуатацию месторождений сланцевого газа. Сланцевая нефть – это один из видов трудноизвлекаемых запасов. Есть, по нашей оценке, более ликвидные виды трудноизвлекаемых запасов, которые в среднесрочной перспективе возможно вовлечь в оборот и в эксплуатацию с более эффективной отдачей. Поэтому в этом направлении компания работает, мы изучаем целый ряд территорий, готовим там отработку технологий разведки и ввода в эксплуатацию таких участков.

– Это где? В Западной Сибири?

– Это и Западная, и Восточная Сибирь, и южная часть России.

– А традиционная нефть закончилась?

– Я бы так не сказал.

– Я имею ввиду, что не будет открытий уровня Ванкора и тем более Самотлора.

– Опять-таки учитывая низкую изученность территории России, исключать таких открытий в будущем нельзя. Потому что отдаленные районы крайне мало изучены, и предпосылки для крупных открытий есть.

– А по твердым полезным ископаемым: запасам золота, никеля?

– Мы в этом направлении работаем, и результаты последних лет говорят, что и по золоту, и по полиметаллическим рудам возможны крупные открытия. В принципе динамика добычи золота в России устойчиво растущая, что говорит и о вводе в эксплуатацию новых объектов. Есть и определенные крупные объекты, которые пока не введены в эксплуатацию. И золото, и полиметаллические руды находятся в приоритете нашей работы. Есть определенные результаты, связанные с постановкой на баланс средних и достаточно крупных объектов. Есть предпосылки для открытия новых объектов и в давно существующих провинциях, и для формирования новых золотоносных провинций. Это та концепция, которая реализуется нами совместно с Федеральным агентством по недропользованию.

– А где новые золотоносные провинции могут быть?

– Дальний Восток и Восточная Сибирь. Это те территории, которые по оценке специалистов являются наиболее перспективными.

– Там может быть найден второй Сухой Лог?

– Может быть найден и второй Сухой Лог. Во-первых, вопрос в подходе к геологоразведке. Ее объемы для совершения значимых открытий должны быть больше. В СССР объем проводимых работ был в разы выше, чем сейчас. Это касается и региональных работ, и сейсмики, и бурения. От интенсивности геологоразведки зависит ее результативность. Да, безусловно, вопрос и в применяемых технологиях, и мы стремимся совершенствовать используемые методики. Но без того же бурения выйти на открытие крупного месторождения практически невозможно. Зависимость объемов бурения и постановки на баланс запасов прямо пропорциональна. Несмотря на появление новых видов сейсморазведки 3D. Сейсмика не заменит бурения, она позволяет более детально поставить задачи по нему. Без интенсивных объемов бурения выйти на открытие крупных месторождений невозможно. Во-вторых, организация региональных работ требует комплексного подхода. Важна увязка с вопросом инфраструктуры. Обнаружение крупного месторождения должно давать возможность компенсировать выпадающие запасы в среднесрочной перспективе. Ведь может быть и такое, что его освоение потребует создания такой инфраструктуры, что его ввод в эксплуатацию в ближайшие 50 лет будет невозможен.

– То, что было разведано в Советском Союзе, дает нам возможность 25 лет развивать современный отечественный минерально-сырьевой комплекс.

– А кто вас пригласил в Росгеологию? Как это получилось? Вы работали в тот момент в «Норникеле».

– Да, работал в «Норникеле», и предложение рассмотреть эту возможность оно поступило по линии Администрации Президента. Учитывая ту ситуацию, которая на тот момент была в холдинге, и в отрасли, это был управленческий вызов. Безусловно, это новый этап профессионального развития. Мне показалось, что это задача интересная и амбициозная задача. И я посчитал, что сформировавшийся к тому моменту в меня управленческий опыт позволяет взяться за ее решение. И по результатам двух лет могу сказать, что большую часть целей, которую мы как управленческая команда перед собой ставили, мы достигли.

– А администрации президента вас рекомендовал бывший гендиректор «Норникеля» и давний знакомый президента Владимир Стржалковский?

– Владимир Игоревич – человек, который работает в системе внешнего управления, в том числе различных федеральных ведомств достаточно давно. И «Норникелем» он руководил долгое время. Не могу сказать, что это было его предложение. Но, наверное, с ним при принятии решения на эту тему могли советоваться.