Алексей Янковский-Дьяконов: «Мы пришли в Ирак для обороны мировой археологии»

Российский археолог – о том, зачем тратить деньги на раскопки в Месопотамии
Руководитель Российско-иракской комплексной экспедиции Алексей Янковский-Дьяконов/ Лика Гусак

В 2019 г. археологи из России вернулись для работы в Ирак после почти четырех десятилетий перерыва. Они выбрали для работы юг страны – древнего Двуречья, исторического региона между великими реками Тигр и Евфрат. В апреле 2024 г. Российско-иракская комплексная экспедиция (РИКЭ) провела уже свой третий сезон раскопок на юге Ирака. Там, в 5 км от границы с Ираном, впервые начаты археологические исследования раннеземледельческого поселения Телль-Ваджеф.

«Разрыв» между советской и нынешней экспедицией возник в результате череды бедствий, постигших эту ближневосточную страну, – начиная с ирано-иракской войны 1980–1988 гг. и заканчивая вторжением США в 2003 г. с последующим хаосом, растянувшимся на годы.

Руководитель РИКЭ, научный сотрудник Центра археологии доисламского Востока Института востоковедения РАН Алексей Янковский-Дьяконов рассказал «Ведомостям» о миссии российских и иракских археологов, о местах и людях, с которыми они работают, о борьбе за сохранение общечеловеческого наследия и о том, почему особенно важно заниматься этим в Ираке.

– Почему именно Южный Ирак важен для мировой истории и цивилизации, в чем его значение и редкость? И почему этот район называют Болотом?

– История цивилизации действительно начинается здесь, в нижнем течении Евфрата и Тигра. Здесь впервые появляются сложное городское общество и письменность. Этот процесс происходил в окружении водно-болотной экосистемы. Ее принято называть «Месопотамские болота», но по-русски точнее было бы сказать «Плёсы». История начинается в Шумере, а Шумер начинается в Плёсах.

В древности здесь были богатые ресурсы. Рыба, птица, возможность пасти скот – для питания, тысячи квадратных километров высоких тростников – для строительства. По мере колебания климата и уровня Мирового океана характер Плёсов менялся. Людям потребовалось научиться гидротехнике, строить каналы и регуляторы, возможно заимствуя часть опыта из предгорий. Центральное болото – это один из плёсов во внутренней дельте Евфрата и Тигра. Этот регион имеет огромную историю, не менее 10 тысячелетий, здесь сменилось много языков, религий и этнических общностей.

– Многие ученые считают, что арабы-мандеи, населяющие Центральное болото, происходят от древних шумеров, – исходя из общих методов ведения сельского хозяйства и строительства домов. Что вы думаете об этом?

– Традиции строительства из тростника здесь сохранились с глубокой древности почти в неизменном виде. Что касается генетики – равнина открыта со всех сторон, поэтому, разумеется, сюда приходило и приходит новое население, смешиваясь с теми, кто пришел раньше. Может ли нынешнее население Южного Двуречья считаться шумерами? В буквальном смысле – нет. Язык и культура сменились тут несколько раз. Но здесь продолжают жить дальние потомки людей, впервые создавших на земле цивилизацию.

«Часть населения принялась грабить собственные археологические памятники»

– Что происходит с древними болотами Южного Ирака сейчас?

– В конце ХХ в. важные особенности этой местности – независимые пищевые ресурсы и возможность укрывать беглецов и диссидентов – чуть не привели к ее полной гибели. Боясь проиранской партизанщины, правительство Саддама Хусейна попыталось полностью уничтожить болота (к 2000 г. было осушено 3121 кв. км болот и осталось лишь 98 кв. км. – «Ведомости»). После падения Саддама местные жители стали разрушать дамбы, и в болотах снова появилась вода.

Новое иракское государство приняло меры к спасению болот, и теперь они частично восстановлены. Но попытка уничтожить регион с полумиллионным населением не прошла бесследно. Почти все традиционные болотные поселки, сохранявшие строительные традиции с шумерских времен, исчезли. Часть населения принялась грабить собственные археологические памятники благодаря спросу на «древности» в богатых странах Востока и Запада. С последствиями этой катастрофы Ирак ведет борьбу до сих пор. Мы стараемся в этой борьбе помочь.

– Что представляют собой ключевые памятники, на которых вы работаете?

– В этом году это Телль-Ваджеф – маленький поселок, 1 га. Теперь в результате раскопок мы знаем, что поселение существовало здесь с VI тысячелетия до н. э. Телль-Ваджеф лежит на пути из древней страны Элам (нынешние иранские области Хузестан и Лурестан. – «Ведомости») в Шумер. Поселение расположено на реке Тиб, которая бежит с гор Загрос из долины Дех-Луран. В этой долине открыты древнейшие памятники докерамического неолита VIII тысячелетия до н. э., и было ясно, что Ваджеф будет как-то связан с этой древней долиной. Но мы не ожидали, что настолько...

На каком языке говорили жители Ваджефа в момент основания поселения – мы не знаем. Потом говорили на шумерском языке, потом на аккадском, арамейском, персидском. Все же этот поселок существовал, судя по керамике, почти четыре тысячелетия, хотя, возможно, с перерывами.

Второй памятник, на котором мы работали в предыдущие сезоны, – Телль-Дехайла, на другой, аравийской, стороне болот, в области города Насирия. В отличие от Телль-Ваджефа это большой древний город, 47 га. Он возник и разросся в первую половину II тысячелетия до н. э., когда здесь был период бурного развития перед острым кризисом и запустением. Возможно, именно сюда перешло население соседнего древнего Ура, когда его разгромил царь Вавилона Самсуилуна (1750–1712 гг. до н. э.), подавляя восстание против своей власти.

В 1730–1720-е гг. до н. э. на всей месопотамской равнине сильно пострадала городская жизнь. Причины этого пока неизвестны. Может быть, наша работа на Дехайле прольет на это свет. Бронзовому веку (IV–II тысячелетия до н. э. – «Ведомости») были свойственны системные кризисы: общество дорастало до какого-то уровня сложности, а потом переставало с ним справляться.

– Какие технические и бытовые трудности испытывает экспедиция при работе на каждом из объектов?

– На Дехайле мы жили в пустыне непосредственно рядом с памятником, построив там «шумерскую деревню» – несколько тростниковых домиков. Жить на памятнике – уникальная ситуация для иностранных археологов в современном Ираке. В лагерь надо было привезти все, включая воду: ее нам доставляли раз в неделю. Через лагерь бедуины проводили стада из сотен верблюдов, к нам прибилось несколько собак, на памятнике жили лисы и зайцы, змеи и крупные ящерицы – агамы. Главная трудность – жара. Поэтому раскопки ведут в погодные окна – весной и осенью, а выезжать на раскоп стараются как можно раньше поутру. К концу сезона на Дехайле было 43 градуса по Цельсию в тени, а работаем мы на солнце.

На Ваджефе условия полегче – рядом горы. Но все равно мы каждое утро покупаем большой брусок льда и кладем его в пластиковый термос с запаянными стаканчиками воды. Бутылки не используют, чтобы кто-нибудь по ошибке не выпил из чужой, во избежание инфекций.

– Какие технологические и смежные с археологией методы используются при раскопках и выполнении научных задач в Ираке?

– Сейчас на Ваджефе наши задачи – классические раскопки, снятие грунта. Ведем инструментальную съемку тахеометром, как строители. Археологи – это и есть строители наоборот.

Беспилотника в этом сезоне у нас не было, но, если удастся продолжить работу, он понадобится. Будем создавать трехмерную картину культурного слоя, как принято в современной археологии. Далее понадобятся самые разные специалисты – почвовед, палеозоолог, палеоботаник, антрополог. Ландшафтная археология идет рука об руку с геоморфологией и четвертичной геологией. Конечно, будем делать радиоуглеродные анализы, если спонсоры или государство будут нас финансировать.

– Как удается организовать работу в бытовых, климатических и культурных условиях Ирака?

– Начало нашей работы в этом году пришлось на Рамадан, когда мусульманам не разрешается есть и пить от восхода до заката солнца. Вести земляные работы на жаре в таком состоянии трудно, в Рамадан раскопки лучше не планировать, но у нас не было выбора (Рамадан в 2024 г. начался 10 марта, а закончился 9 апреля. – «Ведомости»), после этого работа пошла веселее. На Телль-Ваджефе строить лагерь в этом году не стали из-за нехватки времени и денег. Мы ездили каждый день на раскоп из города. Выезжали в 5 утра, возвращались примерно к 14. Жили мы в служебных помещениях музея в городе Амара. Это обычная городская жизнь, но с иракской спецификой: бывают проблемы с водопроводом и не всегда есть электричество. Есть и пережиток прежних времен: нас не выпускали за ограду без охраны, простой поход в магазин вырастал в целое мероприятие. Но у наших дипломатов и нефтяников свободы еще меньше. Когда-нибудь все придет в норму.

«Мы получили поддержку от пяти сменивших друг друга правительств»

– Связана ли текущая экспедиция – РИКЭ с экспедициями советских археологов в Ираке в 1960–1980-е гг., есть ли преемственность?

– В 1969–1980 гг. и отдельно в 1985 г. на севере Ирака, в области Найнава (арабизированное «Ниневия», по названию столицы древней Ассирии. – «Ведомости»), действовала экспедиция мирового уровня Института археологии АН СССР под руководством Рауфа Мунчаева. Ей удалось получить материалы по истории четырех тысячелетий центральной части Плодородного полумесяца, где впервые человечество перешло к производящей экономике. Ту экспедицию мы называем ярымской, по главному комплексу памятников – Ярым-Тепе.

Алексей Янковский-Дьяконов

руководитель Российско-иракской комплексной экспедиции
Родился в Ленинграде в 1968 г. Окончил исторический факультет Ленинградского государственного университета в 1990 г.
1995
организатор международных проектов в области культуры
2018
руководитель Российско-иракской комплексной экспедиции
2019
научный сотрудник Института восточных рукописей РАН
2022
научный сотрудник Института востоковедения РАН

Руководитель раскопок на Ваджефе – ведущий научный сотрудник ИА РАН Шахмардан Амиров. Его научные интересы – история раннеземледельческих поселений и ее связь с климатическими изменениями, проблема, всегда актуальная для человечества. Шахмардан Назимович много работал с материалом из Ярым-Тепе. Через Амирова и его старших коллег наша экспедиция связана с ярымской и является ее продолжением. Мы чувствуем свою ответственность за память о ярымской эпопее как в Ираке, так и в России и за рубежом.

– Насколько сложно было возобновить раскопки в Ираке и что помогло этому?

– Человеком, который, как здесь говорят, открыл нам дорогу, был выдающийся иракский археолог и общественный деятель Абдуламир Хамдани. Он уроженец «болотной деревни» и понял, что ему надо стать археологом, рассматривая в детстве древние черепки и бусины у себя под ногами: деревня была построена на возвышении древнего городища, оно поднималось из воды. Хамдани стал руководителем регионального отделения службы древностей в Насирии за год до американского вторжения, которое, в свою очередь, привело к грабежу памятников с особенно катастрофическим размахом.

Я узнал о его героических усилиях по обороне памятников, готовя выставку к 10-летию событий в Иракском музее (Национальный музей Ирака был разграблен в апреле 2003 г. в ходе вторжения США, пропало около 15 000 экспонатов. – «Ведомости»), мы познакомились и подружились. В 2016 г. я пригласил его в Петербург на конференцию «Перед лицом хаоса», которую мы организовали в Институте восточных рукописей РАН, чтобы обсудить проблемы охраны мирового наследия в военных конфликтах.

Абдуламир Хамдани сыграл решающую роль в возвращении иностранных экспедиций на юг Ирака. В 2018 г. он стал министром культуры, туризма и древностей Ирака. В апреле 2019 г. встретился с тогдашним послом России в Ираке Максимом Максимовым. С этой встречи и началась наша официальная работа в Ираке.

– В чем отличие действующей российской экспедиции в Ираке от многолетней советской?

– Наша экспедиция комплексная, что отражено в названии. В ней кроме археологии присутствуют или запланированы этнография, диалектология, изучение рукописного наследия, биология.

– Зачем ваша экспедиция нужна иракцам?

– Важное отличие нынешней экспедиции от предыдущей еще и в том, что это ответ на иракские нужды. Главная ее задача – восстановление культурно-образовательной среды, разрушенной десятилетиями войн. Надо думать о том, как спасать иракское археологическое наследие, которое, без преувеличений, важно для всего человечества.

Что дала Древняя Месопотамия мировой цивилизации

Регион Междуречья (Двуречья, или, по-гречески, Месопотамии) в долине рек Тигр и Евфрат – одна из древнейших колыбелей городской цивилизации, сложившаяся на основе ирригации. Первые в истории города-государства появились в области Шумер (нынешний Южный Ирак), где и ведет раскопки Российско-иракская комплексная экспедиция. Среди прочих известных очагов цивилизации в этой области – города Эриду и Ур, основанные в VI тысячелетии до н. э.
Культура Месопотамии окончательно угасла к рубежу нашей эры, но заложила фундамент современной цивилизации. Здесь были изобретены гончарный круг и колесо. В Месопотамии появилась древнейшая система письменности – клинопись. Самый ранний письменный памятник на ней – «табличка из Киша» (35–33 вв. до н. э.).
Здесь был записан один из древнейших эпосов в истории человечества – «Песня о Гильгамеше» (первый найденный клинописный вариант – 18 в. до н. э.). В этом тексте впервые встречается сюжет мифа о всемирном потопе.
Древняя Месопотамия – это и первая математика, шестидесятеричная система счисления, сохранившаяся до наших дней при расчете времени и углов и увековеченная в круге, разбитом на 360 градусов. Математика и геометрия использовались цивилизациями Междуречья в сельском хозяйстве, для астрономии, а она – для астрологии, родиной которой эта область считалась уже в Древнем мире.
Месопотамия – это также прародина всех ныне здравствующих мировых религий. Авраам, легендарный родоначальник еврейского народа и духовный предок авраамических религий, происходил, согласно Ветхому Завету, из «Ура Халдейского».

Главная угроза, которая над ним нависла, – массовые грабительские раскопки. Грабители уже уничтожили некоторые важнейшие памятники. В Ираке десятки тысяч «теллей», остатков древних городов и сел. Нет никакой возможности приставить к каждому вооруженную охрану. Единственное, что можно действительно сделать для спасения этой книги, в которую записана наша с вами древнейшая история, – ее читать, исследовать, проводить научные раскопки на современном методическом уровне, все это вовремя и грамотно публиковать на разных языках. То, что мы пришли в Ирак в первую очередь для обороны иракской и мировой археологии и, естественно, оказались вписаны в существующую в Ираке систему, – в этом главное отличие нашей экспедиции от предыдущей советской, которая ставила перед собой только научные задачи.

– Глубоко ли вовлечены местные специалисты, ценят ли это иракские власти?

– Иракцы – наши учителя. Здесь очень хорошие полевые археологи, прекрасные мастера-землекопы, у которых всегда есть чему поучиться. С нами сотрудничают выдающийся иракский геоморфолог Джаафар Джотери, который учит читать книгу древних рек и каналов, инженер-гидротехник Джасем Аль-Асади – один из тех, кому Плёсы обязаны возрождением, и другие заслуженные ученые. Что касается отношений с властями Ирака, то за время нашей работы мы получили поддержку от пяти сменивших друг друга правительств – думаю, это о чем-то говорит.

«История – это копилка общего опыта человечества»

– Как вам удается работать в условиях террористической опасности и постоянных внутрииракских политических конфликтов, переходящих в вооруженные столкновения?

– Опасность погибнуть в теракте здесь, на юге Ирака, такая же, как в любой стране мира. В городе-миллионнике Басре на улицах обычная мирная жизнь, это живой город, люди свободно ходят по нему, гуляют по набережной. Да, в Ираке много людей с оружием и далеко не все они контролируются государством, которое здесь действует или бездействует иначе, чем в России. Большое значение имеют племенные объединения, между которыми порой вспыхивают конфликты.

– Попадали ли вы в гущу такого конфликта в Ираке?

– Начало нашей работы в Ираке пришлось на «октябрьскую революцию 2019–2020 гг.». Были многомесячные протесты. Неправительственные силы расстреливали демонстрантов. В начале этих событий я приехал в Багдад за официальным разрешением на раскопки и жил совсем рядом с площадью Тахрир – средоточием протестов. Баррикады начинались непосредственно за гостиницей.

Спустившись в лобби, чтобы идти пешком за реку Тигр в министерство культуры, я обнаружил там хозяина гостиницы, ночевавшего на банкетке с автоматом. Переждать такие вещи в Ираке невозможно, если есть цель работать – надо работать. Но с 2012 г., с начала активного присутствия иностранных археологов в Ираке, с ними не было никаких инцидентов. Это не случайность: археологи «ближе к людям», вписаны в местную систему отношений, по крайней мере наиболее заметные специалисты.

– Видит ли РИКЭ себя как часть мягкой силы в Ираке?

– Иракское наследие находится в значительной мере под землей. Его оттуда нужно достать. Без археологов этого не сделать. В результате работа археологов воспринимается в Ираке не как маргинальная, как бывает в России, а как центральная для иракской идентичности. Мало есть стран, для которых древнее наследие так же важно, как для Ирака, и где оно в столь же бедственном положении. Поэтому у археологической миссии здесь особое положение, особая ответственность и особые возможности. Археологов вообще помнят долго. Каково бы ни было отношение к британцам в Ираке, имя Леонарда Вулли, который подарил этой арабской стране древний Ур, вспоминают с благодарностью. Будут вспоминать и российских археологов, если наша работа здесь продлится долго. Что касается местного населения, то результативность мягкой силы здесь прямо пропорциональна труду, вложенному в его образование. Археология как элемент мягкой силы успешно используется на Западе более 100 лет. Именно она, как добыча и осмысление первичных источников о наследии «страны присутствия», служит основанием для долговременного культурного сотрудничества и влияния. Лучше всего получается у Италии, Британии и Германии. В США, как и у нас, иракской археологией занимаются энтузиасты, которые сбиваются с ног в поисках денег. 
Россия может быстро добиться больших успехов, действуя по итальянской модели, где МИД непосредственно поддерживает отдельные проекты. Российские археологические проекты за рубежом можно перечесть на пальцах одной руки, но они работают, и работают хорошо. Их руководители много лет пытаются донести до российской власти мысль о важности нашего ресурса.

– Как сейчас удается финансировать раскопки?

– Больше всех нам пока помогают частные компании и отдельные предприниматели, связанные с современными технологиями. Спонсорами сезона 2021 г. на Дехайле были Фонд развития науки и культуры «Таволга», компания «Энерготранспроект» и провайдер телекоммуникационных и IT-услуг XSAT Global. Работы 2023 и 2024 гг. удалось провести тоже благодаря частным спонсорам, в том числе компаниям Severin Development и Signal. В этом году в финансировании приняли участие Институт археологии и Институт востоковедения РАН, где работает большинство участников экспедиции. С самого начала проекта с нами петербургский фонд «Александр». Мы также получаем нефинансовую поддержку от проекта «Бадра» ПАО «Газпром нефть», за которую очень признательны (нефтяное месторождение Бадра расположено в провинции Васит на востоке Ирака. – «Ведомости»). Мы находимся в постоянном контакте с посольством России в Ираке и с генконсульством в Басре, всегда встречаем там поддержку и понимание.

– Ждет ли РИКЭ постоянной поддержки от государства и крупного российского бизнеса?

– Системная финансовая поддержка помогла бы поставить нашу экспедицию на прочную основу. С такой поддержкой мы могли бы стать гораздо полезнее нашему государству и бизнесу. Чем? Прежде всего нашими контактами в разных слоях иракского общества. Поддерживать их с помощью авторитета ученых, ведущих актуальные для Ирака темы, значительно дешевле, чем решать возникающие проблемы другими способами.

– Является ли Ирак нейтральной территорией для контактов и обмена опытом между археологами других стран?

– Вся современная наука международна. Где нет связей между учеными из разных стран – начинается отставание. Работать в Ираке очень интересно, но трудно. У тех, кто уже решился там работать и понимает, на что идет, есть давняя традиция помогать друг другу. Британские археологи Джоан и Дэвид Отс сыграли огромную роль в становлении советской экспедиции. Нам тоже помогали другие экспедиции, делились своим практическим опытом, показывали свои раскопки, коллекции керамики. Есть ощущение братства, и слава Богу.

– Почему, по-вашему, власти и общество должны прислушиваться к экспертам в гуманитарных науках, которые понимают взаимосвязь прошлого с настоящим и несут миссию продвижения общечеловеческих ценностей?

– Ответ содержится в самом вопросе. История – это копилка общего опыта человечества. Если нам удастся хоть сколько-то донести его до политической власти и до широкой публики, значит, мы своим делом занимались не зря.