Стратегия дежавю

Составление стратегических планов и программ – наш национальный вид спорта. Это не значит, что Россия в этом занятии опережает человечество или как-то выделяется в мировой практике (например, в сравнении с Китаем). Акцент в данном случае делается на слове спорт.

Во-первых, здесь нет прямой ориентации на практический результат. Легкоатлет бросает копье или толкает ядро не для того, чтобы кого-нибудь убить; тяжелоатлет поднимает ношу тяжелую, но «пустую», с бытовой точки зрения никчемную. Наши стратегии как произведения планировочного искусства и как деятельность по проектированию проектов тоже во многом самодостаточны; их составление, продвижение и принятие в конечном счете важнее реализации. В этом не так легко признаться, но, если сопоставить резонанс, вызываемый сочинением, текущей конкуренцией и выбором, с затишьем дальнейшего воплощения всего этого громадья, к другому выводу не придешь. Не говоря уже о щемящей немоте провалов.

Во-вторых, о спорте напоминает и примерная регулярность соревнований в стратегировании, чем-то напоминающая даже не события местной физкультуры, а олимпиады и мировые чемпионаты. Более того, эти мероприятия происходят у нас внахлест. Еще не вышел срок реализации предыдущего проекта, а уже спешно начинается подготовка следующего – и с большим запасом времени. В мировом спорте это означало бы лозунг: «Даешь новую Олимпиаду через три года!» Если не через два.

Такое наложение временных рамок не случайно и по-своему оправданно – но не функционально, а прежде всего политически. Некоторый затакт в планировании неизбежен. В момент окончания намеченного срока воплощения мечты страна не должна оставаться без актуальной стратегии и плана. (Хотя в нашем спорте, возможно, ничего особенно страшного в этом зазоре не произошло бы, а то и вовсе никто его не заметил бы.) Но смущает величина затакта. Стратегии-2020 по хорошему тону еще бы жить и жить (или тихо и медленно умирать), но у нас уже новая история. Трудно сказать, насколько это оправданно изменением обстоятельств, в особенности внешних (хотя изменения за последние годы разительны), но в общем виде важную роль играет и другое. Если формировать стратегии встык, придется отчитываться за реализацию предыдущего проекта, анализировать причины неудач и... брать ответственность на себя. Накладка стратегий эту проблему снимает (хотя после передачи Росстата в ведение Минэкономразвития проблему отчетности можно будет решать иначе).

С подобным наложением и связана большая часть эффекта дежавю. Получается, что мы видим не столько новое явление, сколько реинкарнацию старого, еще не до конца умершего. В глазах двоится, а элементы сходства и неизбежных повторов создают особую картинку – «дежавю стерео». Новорожденный во многих чертах как две капли воды похож на живой труп предшественника. Агония, усугубленная неправильными родовыми схватками.

Но не менее интересны повторы внутри самих проектов – в их повестке и рецептуре. Поскольку новая программа запускается и, в том числе чтобы наложением во времени скрыть неприглядные провалы, повторы в содержании неизбежны, в том числе на уровне постановки задач. В этих условиях особо значимыми становятся акценты.

Поскольку мы не «снялись с иглы» и не приблизились к преодолению технологического отставания, эту проблему обойти молчанием невозможно. Но и говорить о ней с тем же драматизмом и подъемом, как это было 10 лет назад, было бы вызывающе и даже комично. Поэтому меняется тональность. Делать прежний акцент с придыханием на постиндустриальной фазе, на новом технологическом укладе, на модернизации и инновациях, на экономике знания и человеческом капитале и проч. сейчас не очень получается. Но сама корректировка тона и акцентов говорит о многом и по-своему саморазоблачительна. Взять хотя бы тему человеческого капитала нации в сравнении бегущих из страны с новым составом законодательных органов, в частности с наиболее выступающими товарищами. Чего стоят мозги Гуриева или Алексашенко против новых ярких депутатов из Крыма, Питера и с «Первого канала»?

Примерно то же происходит с описанием инструментария преобразований и решения проблем. Классический пример – планы снижения административного прессинга, повышения инвестиционной привлекательности и градуса доверия в обществе, в политике и бизнесе, без чего реанимация экономики невозможна. Все это уже неоднократно было, и одни только слова «административная реформа» не могут не вызывать дикой оскомины.

Меньше всего хотелось бы язвить по поводу самого факта появления этих сюжетов в «новых» планах. Чтобы идти на такие явные и разоблачительные повторы, надо сохранять определенное мужество и терпение, в том числе – умение краснеть. И, возможно, способность идти на повторы с некотором чувством стыда является здесь главной. С этой точки зрения очень показательны были посвященные конкурирующим стратегиям теледебаты одного бывшего министра экономики и девушки, представляющей Столыпинский клуб. Птенец гнезда Гайдара выделялся редкостным терпением и сдержанной иронией на грани сарказма, тогда как высокомерно-раздражительная последовательница Столыпина рекламировала идеи снижения административного давления на бизнес так, будто эта халва не вызывает нестерпимой горечи.

В наших условиях подобный циклический энтузиазм очевидно бесплоден. И наоборот, здоровая доля скепсиса и даже неловкости вынуждает двигаться к фиксации прошлых провалов на одном и том же месте, к анализу прошлых ошибок и мешающих (иногда фатально) факторов. И только после такого анализа появляется возможность сформулировать идею иначе: не что мы хотели бы сделать, а что мы считаем необходимым преодолеть, чтобы выйти из этого порочного круга хождения в колее по граблям. Например, как выйти из ситуации, когда необходимые реформы поручаются тем структурам и лицам, которые кровно и жизненно заинтересованы в их провале? Это и есть метареформа – реформа самой системы реформирования.

Без такой смены модальности ждать от кого-либо сколько-нибудь пристойного отношения к новым проектам бессмысленно.

Автор – руководитель Центра исследований идеологических процессов