«Человек локальный» против «человека глобального»

Никакая демократическая система не может предложить гражданам разрешать все споры голосованием. Споров всегда слишком много, а голосования редки. Так вышло и в Британии с референдумом о выходе из Европейского союза. Люди формально отвечали на один вопрос, но в действительности – каждый на свой.

Миллионы людей проголосовали за выход, но уйти они стремились от разного. Многие наверняка голосовали против Евросоюза, против его бесконечного расширения. Но для одних этот абстрактный ЕС (люди на следующий день после голосования пошли искать в интернете, что это такое) был синонимом надоевшего политического лидера, для других – партийной элиты в целом, а для третьих – маленьких зарплат, пособий и безработицы. Кто-то уверился, что из их города сразу уедут польские официанты и водопроводчики, а в национальную систему здравоохранения польются огромные деньги, которые Британия много лет отдавала Евросоюзу. Те, кто раздавал эти обещания, уже начали от них отказываться, но законное, легитимное и проведенное по всем правилам восстание уже победило.

Выиграли те, кто слушал обещания и не желал слушать рациональных построений, потому что авторы этих построений перестали восприниматься как люди, заслуживающие доверия. «Практически все экономисты предупреждали о серьезных последствиях выхода из ЕС – от мгновенных, таких как падение курса фунта, до отдаленных, таких как ухудшение условий торговли с Европой. Даже менеджеры британских футбольных клубов били тревогу, – пишет Гарольд Джеймс, британский историк, многолетний профессор Принстонского университета в США. – Эксперты стали восприниматься как высокомерные и злонамеренные чужаки <...> Британцы решили показать им». Показать кукиш опостылевшим финансистам и экономистам, умникам, которые не вылезают из телевизионных и радиоэфиров, которые вечно пугают народ кризисами, а сами хорошо зарабатывают, отлично выглядят и постоянно куда-то едут.

Британское голосование обнажило глубокий – и идущий поверх границ – разлад между обществом в целом и его наиболее благополучной, интегрированной в остальной мир частью, той частью, к которой принадлежат политический класс и экспертное сообщество любой страны, культурная и спортивная элита любой страны. Элиты лучше понимают друг друга, чем тех, кого элитой не считают.

Удивительный символизм момента в том, что мощное и гневное послание мировому «глобальному человеку» («человеку давосскому») пришло из одного из опорных центров всей «давосской» культуры. Впрочем, именно поэтому оно и получило такой резонанс. От многих ожидали, а вот уж от почтенной и во все на свете интегрированной Британии не ожидали. Это, наверное, и не было послание от Британии как таковой – только от некоторой части ее общества.

Это как раз и есть напоминание о том, что разделения в формирующемся новом мире проходят не по государственным границам, а по каким-то другим. В решении, принятом британцами, проявился более широкий и касающийся всех политических сообществ водораздел между теми, кто существует на наднациональном уровне, и теми, кто смотрит на мир через призму малого города, неблагополучного города, деревни – потому что никакой другой перспективы у них нет. В этом смысле жителям Давентри, Рязани, Детройта и Сьюдад-Реаля легче понять друг друга, чем жителей соответствующих столиц.

Те, кто постоянно передвигается между мировыми столицами, получили посылку от тех, кто остается, как говорят в России, на местах. «Человек локальный» – с его локальной повесткой дня – напомнил о себе «человеку глобальному», тому, кто переселился в глобальную и наднациональную повестку, потому что она интереснее. Министры финансов чаще общаются с другими министрами финансов, чем с коллегами внутри страны, не говоря уже об избирателях, пишет Джеймс.

В первые два десятилетия после холодной войны мир как будто радовался новообретенной открытости. Внимание было обращено на тех, кто выигрывал благодаря интенсивному обмену ресурсами, знаниями и опытом. Героями эпохи стали мобильные, говорящие на разных языках профессионалы, обладающие международно конвертируемыми навыками. Эти люди были на виду, потому что они были новой реальностью. Но живущим на местах, не очень мобильным, не очень говорящим на языках, кажется, надоело восторгаться столичными штучками, избирать их в парламенты и слушать их советы о том, как жить.

Странность, впрочем, в том, что глобальный вектор развития никуда не исчезнет, хотя и изменится. Через сутки после того, как стали известны итоги британского голосования, в Пекине прошло первое заседание Азиатского инфраструктурного инвестиционного банка (AIIB), созданного Китаем интернационального учреждения, призванного стать альтернативой Всемирному банку, Международному валютному фонду и другим опорам западоцентричного послевоенного мироустройства.

Рано пускаться в гадания о том, как именно будет меняться архитектура глобального развития и какие силы будут ее опорой в нынешнем столетии. Ясно, что местная и национальная повестка дня дает о себе знать все громче и что на сегодня ее лучше всего слышно в Европе (и все больше в США). В этой части мира у граждан есть возможность заявить о себе, что они только что и сделали. Элиты Китая и России смотрятся на этом фоне здорово. Они не согласны подвергать себя демократическим рискам и уверены, что хорошо научились управлять настроениями граждан, настолько хорошо, что полностью застраховали себя от законных и легитимных восстаний.

Авторитарные лидеры уверены, что за ними будущее, потому что они создали такие правила игры во внутренней политике, по которым выиграть у них на домашнем поле невозможно. Это ставка на то, что непробиваемые правила политической игры будут конкурентным преимуществом в новом веке.