Сирия как искусственное, сложносоставное, этнически и религиозно пестрое образование, возникшее не по воле правителей или народов, а из-за безвременной кончины Османской империи в ходе Первой мировой войны, изначально была предрасположена к федерализации. Центробежные силы в подобных политических системах постоянно напоминают о себе, поскольку слишком многочисленны те шероховатости, неровности, а порой и явные разломы, поверх которых возводится новое государственное здание. Теоретически подобные ситуации преодолеваются двумя способами. Новоявленное государство либо сразу же соглашается с несовершенством собственной природы, признает риски, с которыми предстоит столкнуться, и, не пытаясь искоренить разнообразие, санкционирует его конституционно либо же, напротив, делает вид, что оно избавлено от латентных противоречий и вполне монолитно. Эти сценарии равноценны только на словах: на деле же в процессе деколонизации, будь то в Азии, Африке или бывшем Советском Союзе, более притягательным почти всегда оказывался тот путь, который предполагал рукотворное и усердно подогреваемое властями конструирование единой и неделимой новой нации «из ничего».
В минувшую пятницу специальный посланник ООН по Сирии Стеффан де Мистура подтвердил информацию о том, что в качестве одного из вариантов политического урегулирования конфликта рассматривается возможность федерализации сирийского государства. Конечно, это не означает, что учреждение федерации уже предрешено, поскольку к такой модели снятия застарелого противостояния можно предъявить множество вопросов, да и согласие с нею всех заинтересованных сторон тоже не очевидно. Однако сам факт того, что о федерализации как о возможном средстве умиротворения впервые за пятилетку сирийской гражданской войны заговорили в ООН, можно считать показательным.
Сирия, пережив в 1920-е гг. краткий период федералистских экспериментов, патронируемых французами, стала в 1941 г. независимой и более никогда не возвращалась к федеративным рецептам в отношении собственных регионов. Ее злополучный федеративный союз с Египтом, заключенный в 1958 г. и просуществовавший 3,5 года, произвел на сирийскую элиту самое горькое впечатление (египтяне обижали и ущемляли сирийцев). И политика партии «Баас», пришедшей к власти в 1963 г., изначально была унификаторской и централистской: принципам федерализма за полвека не нашлось в ней никакого места. Даже «арабская весна» ничего в этом плане не изменила: династия аль-Асадов выступала и выступает под лозунгами единой и неделимой государственности, упорно отказываясь обсуждать возможность федеративного проекта для Сирии. Между тем в последние годы сирийская государственность, погружавшаяся в хаос гражданской войны, напротив, все настоятельнее демонстрировала потребность в подобных опытах.
Внешние подсказки у сирийцев также отсутствовали. На протяжении всей сирийской смуты идея федерализации не пользовалась вниманием региональных и мировых держав, прямо или косвенно вовлеченных в конфликт. Ни сторонники аль-Асада, ни оппозиция, выступая со своими проектами будущего политического переустройства, не употребляли слово «федерация». Правящий режим воспринимал гипотетическую федерализацию Сирии как прямой путь к ее развалу. Кроме того, перспектива обнаружить на сирийской территории несколько независимых государств не устраивала и внешних союзников Асада в лице Ирана и России, для которых она означала бы потерю влияния на большей части сирийской территории. С другой стороны, федеративная идея не встречала понимания у Турции и монархий Персидского залива, союзники которых прошлой осенью были едва ли не в шаговой доступности от президентского дворца в Дамаске и уже видели себя хозяевами «новой» Сирии. Им федерация также казалась бесполезной: кто же соглашается на кусок пирога, когда можно забрать его целиком?
Появление российской авиации в сирийском небе внесло серьезные коррективы в установки практически всех ключевых игроков. Поскольку оно закрепило патовую ситуацию, в которой безоговорочная победа ни одной из сторон невозможна, ощутимо возрос спрос на те сценарии сирийского будущего, которые предполагают ту или иную разновидность раздела страны на сферы влияния. Сегодня никто из геополитических соперников не берется рассматривать Сирию как сферу своих исключительных интересов. Все это повышает спрос на федерализм, который очень подходит для того, чтобы надолго законсервировать упомянутый выше пат. И только что объявленное завершение военной операции России в данном смысле ничего не меняет хотя бы потому, что Москве и Дамаску удалось договориться о постоянном базировании российских войск на авиабазе Хмеймим и Тартусском порту. А значит, часть наших воинских подразделений пропишется в Сирии на ПМЖ, что уже является и гарантией безопасности сирийского режима, и обозначением нашего перманентного присутствия в регионе.
В пользу федерализации говорит еще одно немаловажное соображение. Та модель сирийского урегулирования, которую отстаивают Россия и США, включая прекращение огня и реформирование государственности, опирается на идеалистический подход, заведомо упрощающий ситуацию. За скобками при таком взгляде оказываются ИГИЛ, «Джабхат ан-Нусра» (запрещенные в России) и другие организации, признанные международным сообществом террористическими, но при этом контролирующие не менее половины территории страны. Иначе говоря, и Белый дом, и Кремль хотели бы, чтобы большинство согласившихся с их предложениями участников конфликта выступили бы против ИГИЛ единым фронтом – но такое будет возможно лишь в случае, если партнеров удастся должным образом мотивировать. С этой точки зрения федеративный принцип, предполагающий раздачу всем сестрам по серьгам, выглядит очень привлекательно: он действительно способен выступить в качестве стимула для поддержки американо-российской мирной инициативы и более активной борьбы с терроризмом.
Разумеется, противостояние федералистской идее тоже будет жестким. В мире арабской политики к подобным экспериментам, как правило, относятся с недоверием. Прежде всего, эта идея никак не вызовет энтузиазма в Дамаске, что, несомненно, добавит хлопот Москве. Если до российской интервенции тонущий Асад еще мог рассуждать о федерализме сквозь зубы, то теперь под влиянием видимой реанимации своего режима он едва ли захочет это делать. Как и в других подобных ситуациях, самым болезненным вопросом здесь представляется распределение полномочий между центром и регионами. И в этом плане готовность официального сирийского руководства делиться властью с принципиальными конкурентами вызывает большие сомнения. Вероятно, именно из-за того, что сирийский лидер пока не проникся ценностью федерализма, МИД России 12 марта назвал разговоры о грядущей федерализации Сирии «полной чушью».
Опасения Асада относительно того, что федерализация неизбежно развалит страну («получится как в Ираке»), даже будучи отчасти оправданными, в нынешней ситуации выглядят явным преувеличением. Иракский опыт можно трактовать по-разному: даже любителям «властной вертикали» трудно спорить с тем, что федерализация страны, которая находилась на грани исчезновения, способна заморозить дезинтеграционные процессы. Сирийские курды, обособления которых так опасается Дамаск, никогда еще не поднимали вопрос о собственной независимости. И если Дамаск сделал бы шаг навстречу курдскому меньшинству, нынешний режим явно повысил бы шансы на выживание, поступившись при этом толикой полномочий. Багдадские власти, согласившись зафиксировать на конституционном уровне широкую автономию Иракского Курдистана, по сути, предотвратили провозглашение им собственного государства и гарантировали территориальную целостность страны.
Да, в багдадском случае мотором федералистских экспериментов выступала американская оккупационная администрация: у Дамаска столь влиятельных менторов нет. Тем не менее сирийское руководство не может не понимать, что, затягивая приглашение регионов к дележу власти, оно сильно рискует. Промедлив, сирийский режим может дождаться такого момента, когда выбирать придется уже не между тем, как и с кем делиться, а между полной потерей контроля над частью собственных территорий и потерей государства как такового. Кстати, в 2003–2005 гг. иракские курды поставили Багдад именно перед такой дилеммой. Чем дольше Дамаск будет оставаться невосприимчивым к чаяниям этнических и конфессиональных меньшинств, населяющих Сирию, тем меньше опций будет оставаться в распоряжении сирийского режима.
Авторы – редактор журнала «Неприкосновенный запас: дебаты о политике и культуре», доцент РГГУ; старший преподаватель НИУ ВШЭ