Россия расширяет сирийский тупик

Вступление России в сирийскую войну поднимает уровень рисков для всех участников конфликта и для самой России, в том числе рисков внутренних.

В последние годы эпицентр ближневосточного конфликта сместился на территорию Сирии и Ирака. Обе страны на сегодняшний день выглядят частично территориально и институционально распавшимися, большая часть их национального пространства охвачена гражданской войной. Наибольшую непредсказуемость дальнейшему развитию конфликта придает тот факт, что в центре него оказывается никем извне не контролируемое, самодостаточное в финансово-экономическом и военном отношении террористическое «Исламское государство» (запрещено в России). Это развитие событий чревато дальнейшей эскалацией угрозы как в сугубо региональном, так и в более широком плане. Ни одно государство региона не ограждено от реальных угроз внешнего вторжения, вооруженных конфликтов с соседями и внутреннего коллапса. При этом, если развал Ирака уже давно представляется фактом свершившимся, то в отношении Сирии подобного развития событий еще в недалеком прошлом было трудно ожидать.

События «арабской весны» произвели далеко не одинаковый эффект в тех странах, которые были затронуты политической нестабильностью. Главный лозунг 2011 г. в арабском мире – «Народ требует свержения режима!» – оказался фатальным для тех государств, где проблема неугодности политического режима как такового была лишь верхушкой огромного айсберга противоречий, копившихся на протяжении последних десятилетий. Скажем, в Египте две «революции», череда первых лиц в стране и переписывание конституции так и не привели к кардинальным переменам в египетском политическом истеблишменте, равно как и никаким образом не отразились на существующей в стране политической системе. И прежде всего потому, что само египетское общество этому воспротивилось, вполне удовлетворившись уходом Хосни Мубарака и его родственников с политического Олимпа в стране.

Но куда серьезнее обстоят дела с теми странами «арабской весны», где серьезные проблемы начинаются с их государственного устройства как такового, – Йеменом, Ливией и Сирией. Свержение режимов в первых двух отнюдь не гарантировало возвращения к нормальной жизни, а, напротив, ликвидировало те механизмы, за счет которых государства продолжали существовать в своих прежних границах. И перед Сирией в настоящее время стоит аналогичная опасность. А потому уход Башара Асада вовсе не приведет к разрешению сирийского кризиса, но лишь усугубит и без того тяжелые дела в сирийском государстве.

И главная проблема здесь заключается в самом государственном устройстве: будучи исторически сложносоставным и глубоко разнообразным обществом, Сирия объективно предрасположена к федерализации. И на первые роли здесь выходит исторически сложившаяся неоднородность сирийского политического пространства, лишенного единой культуры, единого языка, единого этнического субстрата. Вместе с тем специфика сложившейся в стране ситуации, когда лозунг единой и неделимой Сирии, по сути, витает в воздухе, делает эту проблему практически неразрешимой. Иначе говоря, федерализм, пусть даже плохой, крайне нужен, но воплощение его принципов лежит за пределами реальной политики.

В противном случае Сирия попросту обречена на то, чтобы пойти по иракскому или ливийскому сценарию. Вероятно, этим и вызвана принципиальная позиция Москвы по неприятию всяческих политических перестановок в Дамаске до тех пор, пока проблема терроризма в целом и «Исламского государства» в частности не будет решена. В этой плоскости и находится основной камень преткновения между Россией и Западом, для которого уход Асада с президентского поста является обязательным условием для начала координации усилий по борьбе с экстремизмом в Сирии. И сторонников этого подхода можно понять, ведь после череды взаимных упреков, обвинений и угроз трудно представить себе ситуацию, при которой условный Эрдоган смог бы сесть за один стол переговоров с Асадом, да и еще и выступить единым фронтом против того же «Исламского государства».

Однако куда более серьезные опасения вызывает все более активное вхождение Москвы в сирийский конфликт. Понятно, что взаимодействие Москвы и Дамаска по линии военно-технического сотрудничества имеет давнюю историю и не прекращалось даже после начала событий «арабской весны». Но все же последние шаги Москвы в отношении сирийского кризиса можно свести к трем основным составляющим. Во-первых, угроза наступления на Дамаск со стороны отрядов «Исламского государства» (отдельные части боевиков вплотную подошли к сирийской столице). Падение Дамаска под натиском исламистов способно поставить жирную точку не только на существовании баасистского режима, но и на самом факте существования сирийского государства. Скорее всего стремлением выиграть время в сложившейся ситуации и было обусловлено решение о начале использования авиации для доставки российского оружия и специалистов в Сирию.

Во-вторых, необходимость перехода от слов к практическим шагам в деле борьбы с «Исламским государством», о чем неоднократно заявляло наше руководство. Ведь более года декларируя свою приверженность борьбе с терроризмом на Ближнем Востоке, Россия долгое время вела эту борьбу в сугубо демагогическом ключе – в отличие от стран антитеррористической коалиции, ведомой Соединенными Штатами (в данном случае оставим за скобками ее чудовищную неэффективность). Не исключено, что увеличение российского контингента в Сирии и должно будет явить миру наш альтернативный план борьбы с «Исламским государством».

Наконец, все более плачевные дела у сирийского режима, контролирующего по разным оценкам около 40% территории страны, вынуждают Россию активнее включаться в ближневосточную политику, где наши позиции существенно пошатнулись не только ввиду все ухудшающегося положения Асада, но прежде всего из-за иранской эмансипации в глазах Запада, наметившейся после венских переговоров по иранской ядерной программе минувшим летом. Все это способно сделать Россию лишней на ближневосточном празднике жизни, где вопросами дальнейшего устройства региона будут заниматься уже без нас.

Поэтому российское решение об участии в военной операции в Сирии создает опасность потенциального увязания России в сирийском болоте. Как известно, декабрь 1979 г. отнюдь не предвещал полноценного ввода советских войск в Афганистан, а спецоперация КГБ СССР должна была тотчас же завершиться устранением неугодного Москве президента Хафизуллы Амина. А результат – 10 позорных лет, не принесших нашей стране ничего, кроме цинковых гробов. И клеймо Съезда народных депутатов СССР 1989 г., признавшего решение о вводе советских войск в Афганистан «заслуживающим морального и политического осуждения». Не стоит надеяться, что в случае с Сирией ситуация вдруг сложится по-иному. А если так, то где гарантии, что наши солдаты, начав войну на стороне Асада, не закончат ее на стороне «Исламского государства»? И где гарантии того, что мы не станем свидетелями очередных терактов на нашей территории?

Несмотря на то что у России и США принципиально разные взгляды на сирийскую проблему, у нас все же есть и общие точки соприкосновения – «Исламское государство». И в этом смысле ожидаемым результатом переговоров Путина и Обамы в Нью-Йорке следовало бы считать то, что отправной точкой диалога по сирийскому вопросу для Москвы и Вашингтона станет принцип «не навреди». В этом случае Россия бы могла предостеречься от авиаударов по позициям так называемой умеренной сирийской оппозиции, а США, в свою очередь, не атаковать позиции правительственных войск. Но, как мы видим, координации по противодействию «Исламскому государству» пока достичь не удалось, а выступления Путина и Обамы на Генеральной ассамблее ООН закончились очередными взаимными упреками в адрес друг друга – с той лишь разницей, что одна сторона продолжала настаивать на своем исключительном праве быть «первой среди равных», а вторая это право пыталась оспорить.

Наконец, опасность нашего участия в сирийском конфликте заключается еще и в том, что после создания «Исламского государства» конфликт окончательно перешагнул страновые рамки. Не говоря уже о территориях Ирака и Сирии, террористическое государство непосредственно затрагивает территориальные интересы по меньшей мере еще трех стран региона, прямо угрожая их территориальной целостности, да и самому существованию. «Исламское государство» непосредственно вышло на границы Турции, Иордании и Саудовской Аравии.

Существованием «Исламского государства» вовсе не исчерпывается характер угроз дальнейшего разрастания конфликта. Как не ограничивается Турцией, Иорданией и Саудовской Аравией перечень стран, где не только существует опасность воздействия общерегионального конфликта на внутреннюю конфликтогенность, но уровень внутренних конфликтов либо доходит до критической точки, либо уже перешел ее. Тем самым региональный конфликт приобрел поистине многомерный характер, что значительно повышает дальнейшие риски его разрастания в направлении любой из расположенных здесь стран, и одновременно с этим увеличиваются риски перерастания любого из серьезных внутренних конфликтов в новый компонент общерегионального. В этой обстановке почти любая из стран региона оказывается не перед выбором между участием или неучастием в конфликте, а перед довольно кошмарным выбором приоритетности того или другого вида конфликта, при котором цена ошибки почти неминуемо ведет на грань катастрофы.

В сложившейся ситуации России достаточно сделать лишь первый шаг в сторону активного участия в сирийском конфликте.

Автор – старший преподаватель департамента политической науки НИУ ВШЭ