Гэри Олдмен фантастически сыграл Черчилля

Прошлогодние рекламные ролики этого фильма начинались с фразы «Gary Oldman IS Winston Churchill». «Гэри Олдмен – ЭТО Уинстон Черчилль». Удивительное, бесшабашное и очень наглое заявление: даже чисто технически Олдмен Черчиллем не был и не будет. Он худосочный. У него другие черты лица. И это лицо у всех в памяти – хоть в «Леоне», хоть в «Гарри Поттере», хоть в «Шпион, выйди вон»; ни в каком из возможных миров, несмотря ни на какой грим, он не будет соответствовать запечатленному на фотографиях и в хронике замечательному, почти карикатурному, практически шекспировскому толстяку с сигарой в руке.

Но таковы заявленные условия игры – именно как ее героя Джо Райт и предъявляет Черчилля. Мы знаем, чем эта огромная игра закончилась в реальности: в 1939 г. Великобритания вступила во Вторую мировую, в мае 1940-го Уинстон Черчилль стал премьер-министром, еще чуть позже, в конце мая – начале июня, ему удалось организовать ошеломительную по любым меркам спасательную операцию в Дюнкерке, после которой выяснилось, что Гитлер не всевластен, а Британия еще постоит. И когда сейчас Райт предлагает воссоздание этой симфонии, ты готов ему простить все, в первую очередь Олдмена: он, конечно, примерно так же убедителен, как Дед Мороз по отношению к святому Николаю, – но почему нет? В рождественском – а «Темные времена» вышли в прокат под Рождество – представлении, где всем известен счастливый финал, представлении по мотивам сакрального события все можно принять. Как мы помним из «Реальной любви», «при рождении Иисуса присутствовало больше одного омара».

Оригинальное название фильма, The Darkest Hour, конечно, отсылает к фразе «самый темный час бывает перед рассветом». Райт, как и многие режиссеры, путает переносное и прямое значения слова «темный» – у него весь майский Лондон окутан тяжелой мглой. Из этой мглы возникает сэр Уинстон: его назначают на должность премьер-министра, при том что влиятельнейшие силы готовы вот-вот его сковырнуть. Эти влиятельнейшие силы готовы заключить договор с Гитлером, а сэр Уинстон не готов, он орет: «Нельзя заключать договор с тигром, когда ваша голова у него в пасти!» Положение отчаянное: французы (с которыми Черчилль пытается договориться на своем чудовищном французском) сдаются на глазах, гитлеровские войска прут все дальше, вот они уже окружили проклятый город Дюнкерк с британской армией, и кажется, что сотни тысяч запертых в нем солдат уже не вызволишь. Зло прет отовсюду, и по законам сказки кажется, что рассвет не наступит никогда. То есть зритель знает, что наступит, а сэр Уинстон – нет.

Он сварливый, язвительный, злой, он со всеми в ссоре, он собачится даже с секретаршей. Ему вечно припоминают провал на Дарданеллах. В него никто не верит. И Олдмен фантастически расправляет крылья в этой очень свободной импровизации: уже и не вспомнишь, когда еще ему доставалась роль, позволявшая проявить такой спектр эмоций, от гнева до гнева и еще раз до гнева (со всеми нюансами в промежутках). Он очень вдохновенно играет ярость человека, который знает, что он прав, а все остальные не правы. И который, несмотря ни на что, очень сильно начинает сомневаться в собственной правоте – настолько, что приходится посоветоваться с народом (в почти непристойном – хотя в сказке все сойдет – эпизоде Черчилль спускается в лондонскую подземку, заходит в вагон и проводит опрос общественного мнения).

Действия Уинстона Черчилля нельзя отделить от его слов. Он получил Нобелевскую премию по литературе не только потому, что был крутой и выиграл войну, а потому, что умел управляться со словами; он правда виртуозно обращался с английским языком, мог уболтать кого угодно – хоть парламент, хоть народ. И Олдмену в рамках игры предоставляется роскошная возможность проговорить эти речи еще раз.

И пусть решения Джо Райта немного наивны (в фильме все время темно как в гробу, а Черчилль то и дело оказывается запертым в маленьких комнатках – так режиссер подчеркивает мнимую безвыходность его положения), когда Олдмен говорит – это круто. И когда Джо Райт рисует военную столицу, он просто создает гобелены, только не нитками, а пленкой: перед взором едущего в машине Черчилля проплывают изумительные панорамы, в которых, кажется, есть все, что вы хотели знать о Лондоне 1940-х.

Десять лет назад Райт снял экранизацию «Искупления» Йена Макьюэна – там был огромный, снятый одним планом эпизод в Дюнкерке, который вызывал и вызывает восторг у всех, кто его видел. Теперь он снимает тот же эпизод с другой стороны – не с пляжа, а из кабинета. Не обращая никакого внимания на Кристофера Нолана с его «Дюнкерком». Просто Лондон. И просто Черчилль, принимающий стратегические решения, когда ему очень плохо и все считают его козлом. А он морщит лоб, хрипит, ворчит, орет и обращается к нации. И все будет хорошо.

В прокате с 11 января

Автор – специальный корреспондент «Комсомольской правды»